Заключение
|
загрузка...
|
Известный французский востоковед конца XIX — начала XX в. Г. Масперо (1846—1916), много занимавшийся историей древней Ассирии, в своей книге «Во времена Рамзеса и Ассурбанипала». II. Ассирия (М., 1916) дает живописное описание быта и нравов ассирийского народа. Гастон Масперо создает в своей книге образ некоего ассирийского купца Иддины, рядового и ничем особенно не выдающегося человека своей эпохи.
Автор считает, что для представления общей картины жизни и быта древних ассирийцев VII в. до н.э. читателю будет интересно познакомиться с этими ярко написанными очерками, в основу которых положен подлинно исторический материал.
Общая схема и ряд конкретных описаний заимствованы нами из работы Г. Масперо.
Однако многое пришлось переделать. Гастону Масперо, естественно, не были известны документы, опубликованные уже после его смерти (например, ассирийские законы) Целый ряд его выводов устарел. Кое в чем чувствуется модернизация и идеализация древнеассирийской действительности. Поэтому в текст перевода французского ориенталиста внесен ряд изменений и дополнений, хотя по возможности сохранены красочные и увлекательные картины ассирийского быта.
Купец Иддина и его семья
Иддина — один из многочисленных купцов, ведущих различные торговые операции и Ассирии.
Он любит жизнь и думает о том, как бы ее продлить, ибо потусторонний мир представляется ему (в отличие от древних египтян, тешивших себя надеждами на загробное блаженство) мрачным и унылым. Иддина — человек сугубо практичный, заботящийся о накоплении богатств и о благополучии своей семьи. Его мало беспокоят насилия и произвол, от которых страдают обедневшие соседи Иддины. Он весьма благочестив и приносит жертвы богам, наивно надеясь на их помощь в своих личных делах.
Иддина вернулся из Вавилона. Он ведет постоянную торговлю с этим городом и поэтому часто бывает в разъездах.
Каждый год он закупает у урартских виноделов отборные вина, которыми славится эта страна, и сам наблюдает за постройкой судов, на которых сплавляет вниз по Евфрату запасы хмельных напитков.
Форма судов весьма своеобразна. Это круглые корзины, сплетенные из ивовых ветвей и обшитые кожей. Они могут выдержать груз тяжестью 5000 талантов (около 12 т). На дне стелется солома, затем в ряд ставятся кувшины из красной глины и бурдюки. И те и другие наполнены вином. Сверху груз покрывается новым слоем соломы. Рядом укладывают связанного (иногда двух-трех) осла.
Кроме хозяина в судно садятся два гребца. По обе стороны укреплены по два весла. Гребцы подымаются во весь рост и гребут, не давая судну накрениться ни в ту, ни в другую сторону. Судно плывет по течению, и гребцы, не ускоряя движения, следят лишь за тем, чтобы оно не уклонялось в сторону.
Прибыв в Вавилон, Иддина выгодно распродает свой товар. В самой Вавилонии виноградников очень мало. Местные виноделы вырабатывают хмельные напитки из фиников (не считая более дешевого, ячменного пива). [229] Поэтому привозное виноградное вино из далекого Урарту ценится на вес золота.
После распродажи товара Иддииа снимает с судов дорожную кожаную обшивку, нагружает товар на ослов и поворачивает на север сухим путем. Плыть вверх по течению нот никакого смысла. Для этого пришлось бы тянуть судно на канатах, что потребовало бы слишком много времени. Конечно, солому и ивовые ветви приходится сбывать на месте. Ослы не в силах поднять слишком большой груз.
Медленно добирается Иддина до Ниневии (сперва по берегу Евфрата, а затем вдоль Тигра), погоняя тяжело нагруженных ослов. Зато сумка его набита серебряными слитками.
Торговля связана с большими опасностями. Евфрат — река своенравная и может опрокинуть суда. Обратный переход сухим путем также не особенно легок. Прибрежные жители, народ опасный, — они часто останавливают и грабят целые караваны или же требуют денежный выкуп. Ассирийские наместники и вавилонские чиновники — люди корыстные; им тоже приходится давать подарки — товаром или деньгами. Все это уменьшает барыш купца и увеличивает его риск, но, несмотря на это, прибыль покрывает все расходы, и купец крепко наживается. Аналогичное положение и на большинстве дорог. Только по дорогам, проходящим по собственно Ассирии, от Ниневии до Арбелы, от Арбелы до Калаха и Ашшура, можно проезжать без особой опасности: цари в этих частях Ассирии учредили и поддерживают строгую и неумолимую стражу; каждый может путешествовать спокойно в любой время, днем и ночью, не боясь нападений грабителей. Но за пределами центра державы безопасность уменьшается, и купцы отваживаются посещать ассирийские провинции и другие земли за пределами страны только большими караванами. Но и это не всегда избавляет их от опасности. Мелкие местные князьки и даже сами цари, не довольствуясь пошлинами, которые они законно собирают за проезд по своим владениям, не брезгуют нападать на них в дороге. Товары делятся между грабителями или идут на обогащение царской казны; людей избивают или продают в рабство. Таким образом, купец находится в постоянной опасности — между разорением, рабством или смертью.
Дом купца Иддины находится в столице, недалеко от ворот Иштар. Он больше и выше соседних домов. Маленькая дверь под сводом открывается с улицы и через узкий темный коридор ведет в глубину довольно просторного двора, где размещаются различные хозяйственные склады.
Комнаты узки, продолговаты, со сводами и плоскими крышами, которые поддерживаются пальмовыми столбами. Большинство помещений — это амбары и склады, где хранятся запасы продовольствия, хозяйственная утварь и товары; небольшая часть дома — жилая. Ассириянки любят проводить время на плоских крышах. Они остаются на них с утра до полудня и вечером снова выходят на крышу. Здесь, на открытом воздухе, они выполняют все хозяйственные работы: месят тесто, готовят пищу, стирают белье и тут же развешивают его для сушки. Беседуют с соседками. Если у них есть рабы, избавляющие их от тяжелой работы, женщины усаживаются на подушки шьют или вышивают под открытым небом. В жаркие часы дня они спускаются в дом. Самая прохладная комната часто расположена ниже уровня двора, туда проникает очень мало света.
В доме Иддины множество амулетов, призванных оберегать домочадцев от дурного глаза и злых духов. Над дверями и на террасах подвешены фигуры одного из самых грозных демонов, юго-восточного ветра, чье огненное дыхание иссушает хлеба и изнуряет лихорадкой людей и животных. У Иддины все они разной формы и из всевозможных материалов: из бронзы, красной яшмы, желтого камня и обожженной глины. У этого привлекательного существа собачье тело на орлиных лапах, на руках львиные когти, хвост скорпиона, две пары крыльев и человеческая голова, наполовину лишенная мускулов, с козьими рогами.
Другие изображения в этом же роде зарыты под каменным порогом входной двери, чтобы преградить доступ духам разрушения. У них большей [230] частью головы разных животных, а формы невиданные на земле. Здесь же имеются и изображения популярных в народе богов — Бела, увенчанного тиарой и рогами, Нергала с львиной мордой, Набу, Мардук, Иштар.
Эти боги должны дать отпор злым духам. Каждый из них находится на своем «боевом посту»: Нергал — под потолком и под порогом, Эа и Мардук — в коридоре, направо и налево от двери, Наруди — у кровати. Так как всякий труд требует награды, утром и вечером им ставят в угол яства и чаши с напитками.
Иддина, возвратившись домой после очередной поездки, отвел ослов в конюшню, а тюки сложил в амбары. Ею жена Нубта сразу же рассказывает обо всем, что произошло дома в отсутствие купца: о поведении прислуги, о том, сколько наткано и выкрашено холстов. Ткач Мусидну приходил занять 5/6 мины серебра, сын их, Замаманадин, дал ему в долг с условием, что тот вернет его через год. Проценты установлены такие, что в случае просрочки хотя бы на месяц должнику придется вернуть серебра на 1/4 мины больше, чем он взял. Иддина доволен, что сын сумел заключить такую выгодную сделку. Замаманадин — здоровый, прилежный и образованный молодой человек. Ему уже более 20 лет, и он начинает понимать в делах не хуже любого торговца. Уже два года, как отец поручает ему вести дела во время своего отсутствия и поездок в Урарту, и сын ловко выходит из положения в самых щекотливых ситуациях.
Замаманадин женится
Замаманадин решил жениться. Он подыскивает имение рядом с Дур-Шаррукином и хочет его купить. Доходы с имения вместе с частью прибыли, установленной ему отцом, будут достаточны, чтобы прилично содержать будущую семью. Он нашел подходящее поместье за Хусуром; хозяин его, Набуириб, запрашивает не слишком дорого. Поле большое, на нем высеивают 35 кур [1 кур — около 250 л] зерна, причем это легко проверить. Земля добрая, под пшеницу.
Он просит за имение семь мин, но Замаманадин надеется купить его за пять.
Иддина принимается за дело. Ему удалось купить по дешевке на вавилонском рынке у сидонского купца большую партию тюков шерстяной ткани, окрашенной в финикийский пурпур. По цвету и красоте эта материя бесподобна и, если начальник евнухов замолвит словечко перед царицей, можно получить за нее втрое больше, чем она ему стоила, считая все накладные расходы и доставку в Дур-Шаррукин. Конечно, евнуху придется вручить солидную взятку за его услуги, но все-таки чистая прибыль, приходящаяся на долю Иддины, будет достаточно велика. Половину он отдаст Замаманадину, чтобы тот смог купить имение.
Начальник евнухов готов совершить эту выгодную сделку. Ои ведет дело так ловко, что царица весь товар покупает сразу. На другой день после удачной операции Иддина отправляется в Саири, чтобы осмотреть имение, о котором говорил сын. Имение хорошее, земля, по-видимому, превосходна. Небольшой ручеек пересекает его и делит на две неравные части; меньшую легко можно использовать под огород: для его поливки воды достаточно. Удалось сторгораться за пять мин. Был назначен день для заключения купчей у судьи Набусакина.
25-го числа месяца тебета (декабрь-январь) утром обе договаривающиеся стороны отправляются к ворогам Иштар, каждая со своими свидетелями. Писцов в Ассирии имеется много и Замаманадин, как человек со средствами, может нанять любого из них. Конечно, он выбирает наиболее опытного и умелого, привыкшего составлять документы по всем правилам. Писцы запасаются большим количеством глиняных плиток, достаточно еще мягких, чтобы можно было получить на них отпечаток предмета, но вместе с тем и настолько уже отвердевших, чтобы они сохранили все. что на них начертано или написано. Каждый из писцов берет по плитке и кладет на левую ладонь, [231] потом в правую руку берет прямой трехгранный стилос, один конец которого срезан наискось с сохранением грани, и начинает писать. Черточки, которые он получает, нажимая слегка своим орудием на глиняную плитку, имеют форму клина. Он начинает с левого края, сверху, и с необыкновенным искусством исписывает обе стороны плитки. Писцы сторон и судейский писец одновременно переписывают акт купли-продажи, так как каждый гражданский акт составляется в трех экземплярах. Раньше их писали только в двух, которые хранились — один у покупателя, другой — у продавца. Однако недобросовестные люди иногда переделывали их в свою пользу. Тогда вавилоняне придумали способ, позволяющий исключить подобные проделки.
Акт составлен, плитка покрыта новым слоем глины, на котором выдавливалась точная копия с подлинника. Если возникал спор о наружном тексте плитки, тогда при свидетелях взламывалась и сверялась с оригиналом внутренняя плитка и проверялось, соответствуют ли они друг другу. Поэтому акты и пишутся в трех экземлярах: два передают заинтересованным лицам, а третий остается на сохранении у царского стряпчего.
Написав акт, писцы сличают экземпляры, чтобы убедиться, что ничего в них не упущено. Теперь судья читает купчую вслух:
«Поле такого размера, что на нем высеивается тридцать пять кур зерна. Земля пахотная, находящаяся в городе Саире, смежная с собственностью Ирсиси, с полем Шамасшумузира. Иддина приобрел его за пять мгш серебра.
Цена за поле установлена окончательно, плата за него внесена, и покупатель вступил во владение, так что расторжение купчей не может быть уже допущено.
Если кто-либо когда бы то ни было станет оспаривать продажу, сам ли Набуириб, или сыновья его, или его братья и вчинит иск против Иддины, против его сыновей, против сыновей его сыновей, чтобы достигнуть расторжения купчей сделки, он заплатит десять мин серебра, одну мину золота в казну богини Иштар, которая обитает в Ниневии, и сверх того уплатит покупателю десятиричную продажную цену: иск вчинить он может, но не может выиграть тяжбу
В присутствии: Мадье, Биншумедира, Набушумидина, Мутезибила, Габасле, Белкашдура, Ирсиси, Каннунаи, Баге, судья Набусакин.
Месяца тебета, дня 25, при эпониме Шарнури».1)
Посде прочтения документа стороны и свидетели подписывают его в установленном порядке. Иддина и его свидетели делают знак ногтем на плитке, который заменяет их подпись. Набуириб и писцы прикладывают печати на лицевой и оборотной стороне плитки, а надпись, сделанная сверху или сбоку от печати, указывает имя лица, которому она принадлежит. Печати изготовляются из твердого камня всяких пород: красной или зеленой яшмы, агата, горного хрусталя, иногда из янтаря и металла. Часто они имеют форму цилиндра, иногда и виде конуса со слегка выпуклым основанием; на них вырезаются изображения богов или богинь, иногда поодиночке, а иногда попарно. Часто прибавляется и имя собственника печати. Каждый свидетель прикладывает печать к плитке, и судья после всех скрепляет подписи. После этого плитки кладут в печь, где они превращаются в твердый кирпичик. Иддина с теми же формальностями передает имение своему сыну. Доля имущества Замаманадина, таким образом, нерушимо за ним закреплена — сын Иддины теперь может приняться за дело и подыскивать себе невесту.
Госпоже Нубта нетрудно найти сыну жену. Замаманадин, молодой человек, богатый, видный собой, занимающийся честным ремеслом, может выбирать любую из девушек своего округа: немного родителей найдется, которые решились бы отказать ему в руке дочери. Нубта только затрудняется в выборе между различными обрядами свадьбы, которые допускает обычай, и соображает, какой из них более подходит для сына и для нее самой. Уж не лучше ли ей купить свою будущую невестку? Говорят, прежде в Вавилоне ежегодно происходили ярмарки для продажи девиц на одном из [232] городских рынков. Особый глашатай выставлял их для продажи с торга одну за другой, начиная с самых красивых. Все те, кто намеревался жениться, являлись на рынок и наперебой раскупали невест, набивая при этом за них высокие цены. Потом, когда очередь доходила до некрасивых, то за них не только ничего не просили, давали еще в придачу денег тому, кто желал взять их себе. Это вознаграждение производилось из сумм, вырученных от продажи красивых девиц. Когда все сделки заканчивались, пары приступали к свершению брачных контрактов по всем обычным формам, после чего женщины следовали за своими хозяевами в новое жилище.
Однако только весьма легковерные люди, в особенности чужеземные путешественники, охотно прислушиваются к этим веселым и занимательным рассказам.2)
Согласно законам Хаммурапи, невесту, конечно, не покупали на рынке, а платили за нее выкуп отцу.
Именно таким способом Нихтекарру, одна из соседок Нубты, приобрела жену для своего сына Зиха, молоденькую Тавасгазину. Она была красивая, работящая, но бедная девушка. Ее родители были очень счастливы, что им удалось обеспечить ее будущность таким брачным соглашением. Цена в подобных случаях бывает невысока. Нихтекарру заплатила за свою невестку 18 сиклей серебром. А вот красильщик Набуахдин сделал еще лучше. Он ничего не заплатил за Банатсугуль, музыкантшу, а только вписал в контракт условие, по которому обязывается уплатить неустойку в две мины серебра в том случае, если разойдется с ней, чтобы жениться на другой девушке. Две мины серебра — сумма довольно крупная, но он постарался сделать так, чтобы не потерять свои деньги зря. Во второй статье договора было добавлено, что, если Банатсугуль когда-либо нарушит свой долг, она будет подвергнута смерти от железного меча. Правда, на деле до смертной казни никогда не доходит. Обычно неверную супругу раздевают догола и выгоняют на улицу, где она и живет, как может...
Нубта не заглядывает так далеко вперед. Купленная девушка в своих же интересах должна вести себя кротко и уважать новую семью. Развод поверг бы ее в нищету.
Невест по дешевой цене немало. Но Нубта желает дочь Сулаи, который живет около ворот Шамаша. У него несколько дочерей. Билитсуну, старшей, скоро минет 13 лет. Она высока, стройна, белолица, с пунцовыми губами, большими продолговатыми глазами, черными густыми, сходящимися над переносицей бровями.
Отец жениха, Иддина, наряжается в свое лучшее платье с бахромой, душится и отправляется к Сулаи. После обычных приветствий он прямо приступает к делу:
— Выдай твою дочь — девицу Билитсуну — за моего сына Замаманадина.
Сулаи соглашается, и они договариваются о выкупе и о приданом. Отцы не корыстные люди и оба богаты, но, обладая купеческими привычками, не могли не поторговаться: один запросил слишком много, другой предложил слишком мало. После нескольких часов торговли сделка была завершена на том, что каждый из них уже давно для себя решил: мина серебра, три служанки, верхние шерстяные одежды и полотняные рубашки, мебель. Отец невесты мог вместо вещей уплатить стоимость их серебром. Свадьба назначена через неделю, 10-го адара (февраль-март). Чтобы завоевать расположение жениха в ту минуту, когда в день свадьбы невеста снимет с себя покрывало и он в первый раз увидит ее без свидетелей, она должна быть привлекательной. Невеста моется, долго умащается кунжутным маслом, тело и волосы смачивает благовонными эссенциями, окрашивает ладони и ногти в красный цвет мазью из лавзонии: притирает румянами щеки и чернит ресницы. Ее подруги помогают ей, дают советы, а главное болтают с утра и до вечера. Эти дни ожидания в жизни ассирийских женщин считаются самыми счастливыми.
Утром 10-го числа адара друзья обеих семей собираются в доме невесты. Астролог посчитал, что день выбран удачный. Наступает время [233] совершения обрядов. Иддина встает, провозглашает громким голосом свое предложение и вручает выкуп за невесту. Отец невесты принимает его и, в свою очередь, сообщает, что дает в приданое. На глиняной плитке составляется окончательный брачный акт. Он гласит: «Иддина сказал Сулаи: отдай свою дочь, девицу Билитсуну, в замужество за моего сына Замаманадина. Сулаи на это согласился и дал свою дочь Билитсуну, и с ней мину серебра, трех служанок: Латубарану, Илласиллабитин и Таслиму, прибавив полный набор хозяйственной утвари и поле величиной восемь тростей (межевых мер длины), как приданое Билитсуну Замаманадину. Он передал Замаманадину в обеспечение мину серебра, которую заплатит впоследствии, свою служанку Нанакиширату, которая стоит 2/3 мины, и не прибавляет ничего в обеспечение остальной трети мины, которую он остается ему должным; когда он уплатит мину серебра, Нанакиширата ему будет возвращена». Свидетели делают знак ногтем или прикладывают печати на плитке. Бабушка новобрачной, почтенная Этиллиту, желая выразить удовольствие, которое приносит ей этот союз, от себя еще прибавляет двух служанок к тем, которых дал Сулаи с дочерью. Этот подарок потребовал составления дополнительного акта в том же роде, как и первый: «Госпожа Этиллиту дает по собственному желанию госпоже Билитсуну, дочери Сулаи, ее старшему сыну Банитлумуру и Базиту, двух своих служанок, кроме трех, данных ей отцом ее Сулаи. Если же кто принесет жалобу, чтобы уничтожить этот дар, пусть Мардук и Зарпанит пошлют погибель ему». Если Замаманадин умрет раньше своей жены, то она не уйдет из его дома. Не пропадать же выкупу, уплаченному ее родителям. Она останется у своих свекра и свекрови и будет покорно работать на них и терпеливо ждать, пока подрастет младший сын Иддины и Нубты, семилетний Синмагир. Настанет день, и он женится на вдове брата. Ему не надо будет собирать деньги для уплаты за невесту, взятую со стороны. За Билитсуну выкуп уже давно внесен его братом, и он получит ее по наследству. Чем искать подходящую девушку, лучше взять себе невестку, живущую рядом, которую он хорошо знает.3)
Как только все акты прочтены, Сулаи приказывает расставить столы и приглашает присутствующих откушать и выпить с ним. Дом, такой недоступный в обычное время, радушно открывает свои двери и предлагает гостеприимство всякому, кто хочет его принять. Но вот приближается вечер, когда Билитсуну должна навсегда покинуть родительский дом. Она плачет, старается оттянуть свой уход, но в конце концов, сопровождаемая подругами, идет в дом жениха. Замаманадин ждет ее, окруженный друзьями, и принимает на пороге дома. Снова идет пир горой, с вином, яствами и музыкой, и продолжается даже тогда, когда новобрачные удалились в гарем. Празднество заканчивается. Снова наступает нормальная жизнь в обоих домах. Билитсуну быстро освоилась со своим новым положением замужней женщины, и Нубта в восхищении от выбора для сына. Из Билитсуну вышла добродетельная жена и мать. Сердце ее мужа могло положиться на нее. Она вставала до солнечного восхода, будила рабынь и раздавала им работу. Когда просыпались муж и дети, стол был уже накрыт, и они могли приступить к еде. Подавая пример служанкам, она сама садилась за прялку и веретено. Зато зимой вся семья была хорошо одета и не боялась холодов, а избыток тканей можно было выгодно продать проезжему купцу.
Она никогда не пребывала в праздности, как некоторые из ее соседок, и муж не мог нахвалиться на свою прилежную жену.
Смерть и похороны Иддины
Прошло несколько недель после свадьбы. Иддина начал впадать в уныние, причину которого ни он сам, ни окружающие его не могли понять.
Каждый человек со дня своего рождения поступает под покровительство какого-нибудь бога или богини и считается их слугой и сыном; он их [234] иначе и не называет, как «мой бог», «моя богиня». Боги охраняют его днем и ночью не столько от видимых опасностей, сколько от существ невидимых, которые повсюду, поминутно и навязчиво вертятся около людей, осаждая их со всех сторон.
Если человек набожен, почитает своего бога-хранителя и богов своей родины, совершает молитвы, приносит жертвы, тогда он никогда не лишится их помощи. А если он вел буйную жизнь, был бесчестен, тогда «бог срежет его, как былинку», и погубит его потомство. Иддина честен. Он обращается с молитвой к богине Иштар и описывает ту слабость, в которую впал:
«Мой день — сплошной вздох, ночь — поток слез, мой месяц — только одни страдания, мой год — вечный стон. Мои силы точно скованы во всем теле; мои ноги спотыкаются и не держат меня, как будто они отягчены цепями; я лежу, мыча, как бык, в моей скорби я блею, как овца!.. Ни один бог не пришел ко мне на помощь, ни одна богиня не протянула мне руку помощи, ни единый не сжалился надо мною, ни единая не пришла защитить меня».
Сперва Иддина обратился к врачу. Тот заглянул в лечебник, сохранившийся еще со времен Саргона, царя Аккада. Найдя нужные рецепты, он стал готовить припарки из горчицы, тимиана, различных целебных трав. Эти припарки он приложил к затылку больного. Потом напоил его микстурой из инжира и груш, заваренной на ячменном пиве, натер спину и грудь душистым мирровым маслом, но ничего не помогло. Тогда Иддина решил, что болезнь наслали злые духи, и задумал изгнать пх с помощью колдуна-заклинателя. Самые ужасные из злых духов — лихорадка и чума. К счастью, симптомы у Иддина не из тех, которые им свойственны. Ои — в каком-то глубоком забытьи, в ушах звенит и в голове такой шум, как будто его бьют молотками по голове. Это бог «Головная Боль». Заклятия, употребляющиеся в этом случае, перешли к ассирийцам из глубокой древности, из Шумера и Вавилона, и сохранились в старинных книгах, язык и таинственные письмена которых доступны пониманию лишь очень немногих ученых.4)
Заклинатель, которого Нубта позвала лечить мужа, приносит с собой некоторые заговоры, славящиеся своей силой против болезни. Он долго рассматривает глаза больного, велит рассказать, как началась болезнь и как она протекала. Заклинатель устанавливает, что положение больного опаснее, чем предполагалось. Проклятие, насланное на него, преследует Иддину, не давая ему ни покоя, ни отдыха. Оно изведет его, если не принять мер противодействия с помощью встречного заклятия всемогущего Эа.
Заговоры и заклятия от болезней должпы были совершаться в стенах храма, но так как Иддина очень слаб, заклинатель соглашается лечить его на дому. Поэтому он запасся книгами, пучком трав, которые собрал сам, и предметами, необходимыми для борьбы с чарами. Он разувается, моется и, войдя в комнату Иддины, разводит на полу огонь, сжигая на нем пахучие травы и растения, которые горят ярким пламенем, почти без дыма.
Заклинатель выясняет характер волшебства, охватившего больного. Он произносит молитву: «Болезнь, которая наслана на больного, ужасна, но боги могут еще помочь, и Мардук уже сжалился... Он уже вошел в дом отца своего Эа и сказал: „О мой отец... не знаю, что должен этот человек сделать для своего исцеления?" Отец отвечает Мардуку: „Сын мой, чего ты не знаешь, знаю я, и я тебе помогу. Иди, сын мой, Мардук, веди его очиститься водой, отврати от него колдовство, выгони из него чары, удали боль, которая его мучит"».
Иддина очищается, как повелел Эа; он моет ноги, лицо и опрыскивает ароматической водой все тело. После этого заклинатель и больной становятся перед жаровней. Священнодействие продолжается. Несмотря на слабость, Иддина крепится до конца, но с последним словом он, совсем измученный, падает на ложе, задыхаясь от кашля. Однако заклинатель не желает сдаваться. Он продолжает взывать к божествам: [235]
О богиня Гула, госпожа, которая может воскрешать мертвых,
|
однако и это заклинание не помогает.
Прошло два дня. Заклинание продолжают повторять утром и вечером, но оно не только не производит никакого действия, а, наоборот, еще больше ослабляет больного. Боги решили теперь предать его смерти уже без борьбы.
В Вавилоне и Ассирии существовал старинный обычай выносить больных на площадь и выставлять напоказ прохожим. К этому крайнему средству прибегали в тех случаях, когда ни врачи, ни заклинатели не могли помочь больному и признавали его состояние безнадежным.
Жена Иддины, Нубта, решилась, наконец, прибегнуть к этому средству; она укутывает больного шерстяными одеялами, укладывает в постель и велит невольникам осторожно нести его к воротам Иштар. По обыкновению здесь много крестьян и ремесленников, как ассирийцев, так и чужеземцев, проходящих через городские ворота. Поэтому, если есть хоть какая-нибудь надежда получить точный и полезный совет, надо нести его именно сюда, а не в другое место.
Вид Иддины возбуждает в толпе различные чувства. Одни боятся, не заразна ли болезнь и как бы бес, сидящий в больном, не бросился бы на кого-нибудь из них; другие относятся к нему с любопытством; друзья с жалостью смотрят на изможденное лицо Иддины и обмениваются между собой соображениями о бренности человеческой жизни. Находятся и такие, кто протискивается к больному, предлагает рецепты, которые родственники Иддины выслушивают со страхом и ожиданием. «Заклятия не помогли? А читали вы заговор против семи демонов? Берут шерсть овцы, и колдунья — да, колдунья, а не колдун — привязывает к вискам больного... Делается семь узлов в два приема; потом обвязывают одной веревкой голову больного, а другой — вокруг шеи; то же делается со всеми членами, чтобы воспрепятствовать душе уйти, если бы она попыталась это сделать, и затем льют на больного заговоренную воду...» В общем, советы дают многие люди, но больному от этого не становится легче.
Свежий воздух, теплое солнце, окружающий шум вначале немного оживили Иддину, но потом все это стало его утомлять и, наконец, силы его совсем истощились. Через три дня у себя дома перед закатом солнца он тихо испустил дух, и бог смерти Нергал завладел им навеки.
Семья Иддины приступает к похоронам. В то время как все вокруг плачут и убиваются, несколько старух, которые исполняют печальную обязанность сиделок, обмывают труп, натирают щеки и подводят глаза, надевают ожерелье на шею, а на пальцы — кольца, складывают руки на груди, потом кладут покойника на кровать и ставят у изголовья жертвенник для обычных жертвоприношений, состоящих из воды, фимиама и пирогов. Любимый сын Иддины закрывает ему глаза и присыпает их землей.
Рано утром из дома выходит похоронное шествие.
Здесь слышатся те же причитания, как было принято и в Египте, и других странах, те же восклицания, прерывающиеся минутами молчания:
— Ах, Иддина! Ах, господин! Увы, мой отец!..
Время от времени друзья, сопровождающие труп, обмениваются между собой рассуждениями о суете человеческой жизни, которая везде в подобных [236] случаях дает неистощимый материал для разговора живым: «Разве мы знаем, что с нами случится? — Смертный час никому не известен. — Так-то все в этом мире... Вчера вечером был жив человек, а сегодня утром нет его!»
Если египтяне считали, что настоящая жизнь наступает после смерти и душа умершего, которой удастся добраться до «Полей Ялу» (райской обители), обретет подлинное счастье, то ассирийцы и вавилоняне придерживались другого мнения: жизнь в загробном мире безрадостна, и надо пользоваться земной, наполнять свой желудок, обнимать жену, ласкать детей и не думать о смерти.
Похоронное шествие медленно движется к одному из кладбищ. Здесь нет ни погребальных монументальных подземелий, ни пирамид. В Ниневии и других ассирийских городах много влаги. В вырытые в земле склепы скоро бы просочилась вода, погребальная утварь и сами гробницы быстро разрушились бы. И все же покойника снабжают всем необходимым. Могилы же строились из кирпича, а иногда из глины на кирпичном фундаменте.
Тесно прилегающие друг к другу погребения, покрытые к концу года слоем песка или разных отбросов, образовывали целые курганы, которые расширялись и росли изо дня в день. В Ассирии они не столь скучены и построены менее прочно, поэтому здесь они быстро исчезают, не оставляя никаких следов на земле.
Некоторым царям ставились памятники, указывающие место их погребения. Говорят, что в царском дворце находится гробница Нина, мифического основателя города и державы: многоэтажная башня, выстроенная над ней, указывает на местоположение гробницы. Вавилонские хроники заботливо вписывают после имени каждого государя обозначение дворца, в котором он был похоронен. Что касается ассирийских царей, то старожилы-ниневийцы вспоминают празднества, устроенные в честь Синаххериба, когда он реставрировал могилы, наполовину разрушенные во время войн и восстаний предыдущего столетия.
Гробница Иддины снабжена и припасами, и утварью. Это делается скорее из уважения к старинным обычаям, чем из-за искренней веры в способность покойника подыматься из гроба и пользоваться всеми теми вещами, которыми его снабдили при погребении. Конечно, многие искренне считали, что душа покойного остается около его тела и питается пищей, которой его щедро снабжают.
Родные Иддины уже не разделяют этих древних верований. Они считаю, что душа Иддины после его смерти ушла в преисподнюю.
Когда придет время покинуть этот мир, они надеются встретиться с ним в мрачном подземном жилище свирепого Нергала. Когда-то богатырь Гильгамеш вызвал душу умершего друга Энкиду и стал его расспрашивать о аагробной жизни:
— Скажи мне закон земли, который ты знаешь (то есть закон преисподней), — спросил Гильгамеш, и Энкиду ответил ему:
| «Не скажу я, друг мой, не скажу я!
|
Таким образом, хотя все умершие попадают в мрачный подземный мир, но одним приходится там несколько лучше, чем другим. Кто лишен погребения и приношений от родных, должен будет на том свете мучиться и питаться объедками. Как ни печально жить в преисподней, но все-таки жена и дети Иддины надеются увидеться с ним, когда придет их черед.[238]
1) Г. Масперо утверждает, что этот акт подлинный, составлен в царствование Асархаддона (декабрь 673 г. до н.э.).
2) Эти повествования, явно анекдотического характера, записал в середине V в. до н.э. Геродот, который не был знаком с ассирийским и вавилонским законодательством.
3) Этот обычай, засвидетельствованный в среднеассирийских законах, носит в юридической литературе название левират. Здесь предусматривается возможность несогласия младшего брата на брак с вдовой старшего. В таком случае обиженная невестка имеет право снять с ноги своего деверя сандалию и плюнуть ему в лицо в присутствии старейшин. После этого обидчика все будут презирать и именовать «разутый». Закон не предусматривает обратного случая, то есть возможности отказа невестки выйти замуж за деверя. Считалось, что вдове не придет в голову отказаться от такого счастья.
4) От XXVI в. до н.э. сохранился лечебник на шумерском языке, перечисляющий компоненты из растительных, животных и минеральных элементов, из которых приготовлялись припарки и микстуры (см.: С. Н. Крамер. История начинается в Шумере. М., 1965).
Вполне возможно, что аналогичными старинными лечебниками, переведенными на аккадский язык, пользовались полторы тысячи лет спустя ассирийские врачи. Ассирийская медицинская литература пока еще не обнаружена, но врачи в документах упоминаются. Утверждение Геродота о том, что Ассирия не имела врачей, ошибочно.
<<Назад Вперёд>>
Просмотров: 6797