Греки рассматривали древнее рисуночное письмо египтян с благоговейным удивлением, как нечто священное. «Отец истории» Геродот, живший еще в V веке до н. э., назвал его «священными знаками». Климент Александрийский, раннехристианский теолог, пустивший в ход слово «иероглифы», именовал это письмо не иначе как «священными вырезанными знаками». Исследователь древних цивилизаций Герман Гессе был совершенно прав, когда писал: «У всех народов слово и письменность представляют собой нечто священное и магическое; наименование, равно как и написание, первоначально было магическим действием, магическим обладанием природой посредством духа, и повсеместно дар письма почитался божественным откровением. У большинства древних народов письмо и чтение считались священными, тайным искусством, составляющим привилегию жречества; было великим и необыкновенным событием, если какой-либо молодой человек решался изучить это сообщающее особую силу искусство. Такое давалось нелегко, такое давалось немногим, а искуплением тут могли служить лишь посвящение и жертва. С точки зрения нашей демократической цивилизации, духовная жизнь была тогда чем-то более редкостным, но и более благородным и священным, нежели сегодня, она находилась под защитой божества и предназначалась не каждому, к ней вели трудные пути, она не давалась зря. Мы способны лишь отдаленно представить себе, что значит в культурах, устроенных строго иерархически, среди полностью неграмотного народа, владение тайной письма! Это – величие и власть, это черная и белая магия, талисман и волшебный жезл!» Что-то от этого отношения древних к письму проявляется в наше время в восприятии древней иероглифики, в том числе и майяской.

   Мало кто усомнится в том, что письмо играло важную роль в древних городах-государствах майя. Поскольку тот, кто читает эту книгу, писать наверняка умеет, нет необходимости тратить время на рассказ о том, что письмо требовалось обществу майя для записи исторических событий, заметок по ведению хозяйства, жреческих расписаний и иногда для посылания любовных записок – все это само собой разумеется. Поговорим лучше о том, как выглядели эти записи и на кого они могли быть рассчитаны.

   Тексты майя писались на стенах, лестницах, притолоках каменных строений – пирамид, храмов и дворцов. Наносились на стелы и алтари, ставившиеся перед величественными зданиями. (Одна из наиболее ранних надписей майя обнаружена на стеле № 29 из Тикаля, содержащей дату 292 г. н. э.) Эти надписи еще называются «монументальными». Они, как правило, носили официально-парадный характер. Куда более любопытны тексты, которые писались на небольших предметах – фигурках, сосудах – и, конечно, в книгах.

   Начнем с древних индейских книг, которые еще называют кодексами. Именно книги позволили Юрию Валентиновичу Кнорозову в 50-е годы XX века осуществить дешифровку письма майя. В настоящее время известны четыре сохранившиеся рукописные книги майя, сама судьба которых чрезвычайно любопытна.

   Дрезденский кодекс представляет собой полосу индейской бумаги длиной 3,5 м, высотой 20,5 см, сложенную гармошкой в 39 страниц. Рукопись была создана ранее XIII века на Юкатане, откуда ее вывезли в Испанию для подношения императору Карлу V в числе прочих даров. От Карла V рукопись, опять же в качестве дара, попала в Вену, где в 1793 году у неизвестного частного лица ее приобрел библиотекарь Иоганн Кристиан Гетце для Дрезденской королевской библиотеки. Лорд Кингсборо первым предпринял попытку полного издания Дрезденской рукописи. Это произошло в 1831–1848 годах. Но затея оказалась столь дорогостоящей, что несчастный лорд закончил свои дни в долговой тюрьме. Бессмысленная бомбардировка англичанами Дрездена в конце Второй мировой войны нанесла рукописи сильный ущерб. Она отсырела в затопленном подвале, из-за чего краски частично смылись или отпечатались на соседних страницах. Воссоединение Германии Дрезденская рукопись встретила в Саксонской областной библиотеке.

   Парижский кодекс представляет собой полосу индейской бумаги общей длиной 1,45 м и высотой 12 см, сложенной в 11 страниц. Начальные страницы полностью стерты. Рукопись относится к периоду правления династии Кокомов на Юкатане, что соответствует XIII–XV векам. В 1832 году она была приобретена Парижской национальной библиотекой, где и хранится поныне. До 1859 года бесценный документ провалялся среди прочих бумаг в корзине, где его обнаружил ставший поневоле одним из первых исследователей письма майя лингвист Леон де Рони. Он же и опубликовал манускрипт в 1872 году.

   Мадридский кодекс был написан никак не раньше XV века. Он состоит из двух отрывков бумаги высотой 13 см, без начала и конца, составляющих полосу длиной в 7,15 м, сложенную в 56 страниц. Последние исследования бумаги показали, что некоторые страницы рукописи были реставрированы индейцами уже после появления испанцев, и вставки выполнены уже на европейской бумаге. Первая часть манускрипта была приобретена в Эстремадуре Хосе Игнасио Миро в 1875 году. И поскольку было высказано предположение, что рукопись некогда принадлежала завоевателю Мексики Кортесу, она получила название Кодекса Кортеса, или Кортезианского кодекса. Второй фрагмент в 1869 году был приобретен Брассером де Бурбуром у дона Хуана Тро-и-Ортолано и был назван Ортоланским. Соединившись вместе, фрагменты стали называться Мадридским кодексом. Он хранится с тех пор в Мадриде в Музее Америк.

   И, наконец, кодекс Гролье, находящийся в частном собрании в Нью-Иорке. Это скорее фрагменты 11 страниц без начала и конца. Впервые опубликовавший ее в 1973 году знаменитый американский археолог Майкл Ко датирует документ XIII веком. Очевидно, что эта майяская рукопись, происхождение которой неизвестно, была составлена под сильным влиянием тольтеко-миштекского стиля. Об этом свидетельствует специфическая запись цифр и особенности утративших майяскую пластику изображений. Некоторые специалисты даже оспаривают подлинность этого документа.

   Стоит заметить, кстати, что в последнее время сложилось стойкое предубеждение против всяких сведений о новых майяских рукописях. Подделок действительно чрезвычайно много, но вместе с тем не следует сразу же пренебрегать неожиданными новинками. Если это не копии с уже известных памятников (а определить такие вещи специалисту не составляет особого труда), то они, как всякое проявление творчества майя, пусть даже современного, несут в себе любопытные сведения по культуре этого удивительного народа.

   Почему же сохранилось так мало книг майя? Тому есть несколько причин. Во-первых, как мы уже говорили, индейцами, по всей видимости, издревле практиковалось регулярное переписывание книг с более древних образцов. Дело в том, что в условиях очень влажного жаркого климата хранить бумагу вообще достаточно сложно. Не говоря уже о том, что в тропиках настоящую катастрофу для книг представляют и полчища насекомых, способных в считанные дни превратить обычную записную книжку в кружевное решето. Во-вторых, значение книги было утрачено при появлении испанцев – письмо майя было забыто, а некоторые рукописи попросту уничтожены. Таким образом, совершенно очевидно, что, хотя до нас и дошли книги лишь позднего периода истории Юкатана, это не значит, что майя не писали их значительно раньше. К счастью, искусство этого народа сохранило для нас множество изображений, так или иначе связанных с темой книг. Это рисованные и скульптурные изображения развернутых и сложенных кодексов, письменных приборов и складных футляров-пюпитров.

   Как же выглядела рукописная книга майя? Как уже ясно из описания, она являла собой длинную, иногда даже очень (один из рисуночных миштекских кодексов достигает 13,55 м), полосу из индейской бумаги, которая приготовлялась из коры одной из разновидностей фикуса. Эту длинную полосу складывали наподобие гармошки или веера таким образом, что на ширину каждой страницы приходилось в среднем от 9 до 12 см. Высота страницы в основном не выходила за рамки 20–30 см. Однако есть и исключения: доиспанский рисуночный кодекс индейцев науа «Обен-тоналаматль» в высоту составлял 51 см; послекортесовский миштекский кодекс Антонио-де-Леон – целых 1,63 м.

   Чтобы книга не мялась, ее в сложенном виде покрывали «обложками» – двумя деревянными, иногда обтянутыми ягуарьей шкурой, дощечками, которые скреплялись ремешками-застежками.

   Естественно, что владели грамотой далеко не все майя, а прежде всего представители правящей элиты, жрецы и специальные писцы. Писали древние майя с помощью своеобразной кисточки или заостренной палочки.

   Прекрасное изображение сложенной книги сохранилось в Паленке (храм XXI). В одном случае это сцена со жрецом, держащим в руке палочку для письма и задумчиво созерцающим иероглифические знаки. В другой сцене мы видим его же коленопреклоненным. В левой руке он восторженно поднял сложенную книгу и с гордостью глядит на нее.

   В сценах, представленных на расписных сосудах майя классического периода, книги изображались в виде свешивающейся ленты с цифровой записью.

   Во время многих обрядов и праздников книги торжественно доставляли в специальных каменных шкатулках, придавив сверху тяжелой (весом до 10 кг) крышкой, реалистично выполненной в виде рельефного лица человека. По всей видимости, это могли быть своеобразные «Книги мертвых», где речь шла о возрождении душ усопших. Мы можем говорить об этом, так как подобная шкатулка появляется в изображении на другом керамическом сосуде. Ее держит в руках обезьяна-писец. Позади обезьяны сидит помощник, из-под руки которого высовывается полоса книги с цифровыми знаками. Текст на сосуде посвящен моменту выхода души из преисподней – для очередного возрождения в младенце. Не исключено, что в шкатулках хранились и так называемые «книги судеб», по которым предсказывались судьбы младенцев. Такие предсказания имели большое значение для индейцев.

   Каменные шкатулки использовались в исключительных случаях – среди археологических находок их очень мало. Однако книгами майя должны были пользоваться постоянно, и для этого существовали специальные «пюпитры». На языке майя они так и назывались – мабен, что означало «баул или секретер, где пишут и хранят бумаги». Один такой «секретер» в рабочем состоянии был изображен на керамическом сосуде. Он состоит из основания-подставки, на котором раскладывалась развернутая книга – отчетливо видны складки страниц. Крышка отставлена влево с помощью подпорки. Обе части футляра обшиты шкурой ягуара.





   Илл. 31. «Совет копанских мудрецов» – так можно назвать эту сцену на каменной панели из Копана, где представлены жрецы со сложенными книгами в руках, 775 г.



   А на другом сосуде – из гватемальского города Ратинлиншуля – изображен писец, следующий в свите правителя и несущий на спине большой баул-секретер. Свою ношу он закрепил на лбу специальной широкой лентой, таким способом индейцы до сих пор переносят свои грузы. В бауле помимо книг должны были находиться и прочие письменные принадлежности. Оценив уже упоминавшиеся размеры книг, будет нетрудно представить себе и размер футляров-секретеров. Переносной футляр-секретер представлял собой подставку со съемной крышкой, размером примерно 40 ? 80 см (что совпадает с параметрами современных небольших письменных столов). Толщина футляра, видимо, должна была составлять около 30 см. Поскольку ни одного «живого» футляра до наших дней не сохранилось, размеры этого предмета можно рассчитать исходя из индейского способа написания и чтения книг «по разделам».

   Естественно, что разворачивать многометровую рукопись целиком было бы страшно неудобно. «Листание» же страниц «по-европейски» попросту не имело никакого смысла, как, впрочем, и свертывание рулонов, поскольку рукописи читались не «постранично», а «пораздельно». Дело в том, что содержание книги состояло из отдельных тематических разделов, которые в пространственном отношении охватывали лишь по несколько страниц. Кроме того, раскрыв книгу майя, мы видим, что каждая страничка горизонтально как бы поделена на три части – «параграфы». Параграф легко узнать по расположенному в его начале вертикальному столбцу знаков дней и небольшому рисунку в сопровождении иероглифического текста.

   В подобной организации рукописи была, безусловно, своя логика. Во-первых, «листание» в нашем понимании рукописи было крайне неудобно со всех точек зрения, но особенно во время нанесения текста и рисунка – поскольку писцу было необходимо следить за композиционным пространством, а краске нужно было дать время для высыхания (а накладывалась она весьма толстым слоем). Во-вторых, жрецу предпочтительно было раскладывать сразу весь раздел, чтобы видеть и читать его целиком. И потому совсем не случайно тематические разделы занимают в среднем по семь страниц, общей длиной примерно 70–80 см. В Дрезденской рукописи разделы занимают по восемь страниц, но поскольку страницы в ней оказались самыми узкими – до 9 см, то общая протяженность раздела (около 72 см) тоже не превысила стандартных параметров. Бывают, правда, тематические разделы с большим количеством страниц – 14 или 16. Но в этом случае предусмотрительные писцы вводили дополнительное деление на подразделы, что позволяло сохранить стандарт раскрытой полосы, не превышающий все тех же 80 см.

   Другим важным объектом с текстами древних майя считаются расписные глиняные сосуды. Эти полихромные сосуды рассматривались как некоторое подобие домашней картинной галереи, на них были представлены портреты выдающихся родственников правителей и прочей приближенной знати. Сосуды ценились не только как произведения искусства, но и как память о предках. Использовались они во время поминальных пиршеств, приуроченных ко дню выхода призрака умершего из преисподней. Во время войн такие сосуды похищались и считались особо ценными трофеями. Возможно, что при каких-то условиях некоторые сосуды дарились. И только оказавшись в чужих руках, но не потеряв своего художественного значения, сосуды могли оказаться в погребениях как признак роскоши и богатства.

   Итак, как выглядел такой сосуд? Он покрывался полихромной росписью или же рельефным рисунком, а форма его, как и название, могла быть разной: раннеклассические триподы, низкие круглодонные чаши, каменный круглодонный сосуд с носиком, цилиндрические низкие и высокие сосуды, низкие и широкие в основании чаши, блюда.





   Илл. 32. Так выглядит иероглифический текст майя на памятнике монументального искусства. Знаки были теми же самыми, что и в кодексах, но шрифт использовался иной – фигурный и более вычурный



   Поскольку сосуды предназначались для поминального пиршества, сюжеты росписи должны были иметь самое непосредственное отношение к празднику. Главная идея росписи, конечно же, касалась пребывания души умершего в преисподней – об этом повествовала, в первую очередь, кольцевая надпись по верхнему венчику сосуда. Археолог Майкл Ко, подготовивший в 70–80-х годах великолепные издания изображений сосудов, обратил внимание на то, что кольцевая надпись, как правило, состоит из сходных иероглифов. Не имея возможности понять смысл надписи, он условно назвал ее «первым стандартом». Она состояла чаще всего из трех синтагм (смысловых фрагментов). В них рассказывалось о том, что освободившаяся душа умершего спускалась по «холодной лестнице» в преисподнюю, где за порядком зорко следила Летучая Мышь. Здесь душа оказывалась во власти соответствующих покровителей – прежде всего, главного прапредка Духа-Улитки. Затем, эту душу, очищенную в полях блаженных, специальные «связники» (аист-челноклюв, обезьяна) доставляли обратно в мир живых, на землю. Причем не куда попало, а к совершенно определенной женщине – для реинкарнации в готовом для рождения младенце. Имя умершего упоминалось в самом конце текста. Надо заметить, что смысл «формулы возрождения» был, очевидно, настолько хорошо известен древним майя, что они порой заменяли надпись кольцевым орнаментом, составленным из серии стилизованных изображений пещер.

   Что касается текста и рисунков на самом сосуде, то они могли в одних случаях иллюстрировать «формулу возрождения», то есть пояснять некоторые этапы пребывания души в преисподней. В других случаях изображение воспроизводило какое-либо знаменательное событие из прежней жизни поминаемого персонажа. Благодаря этому тексты на керамических сосудах затрагивают самые разнообразные стороны жизни классических майя и даже составляют целые тематические группы: военные, прорицательные, обрядовые, научные, исторические, бытовые и даже лирические. По своему содержанию эти тексты гораздо разнообразнее и увлекательнее, нежели те, что встречаются на официальных монументальных памятниках или в стандартно отредактированных жреческих рукописях. Одним словом, керамические сосуды стали подлинным источником вдохновения для чтения надписей майя.

   Сходные тексты встречаются и на многочисленных предметах мелкой пластики. К предметам мелкой пластики относятся все мелкие вещицы, предназначавшиеся как для домашнего, так и для служебного пользования: ритуальные и игрушечные фигурки, утварь, музыкальные инструменты из глины и камня, украшения. Сюда же относятся и специально обработанные предметы естественного происхождения и иногда непонятного предназначения: всевозможные, покрытые рельефами и инкрустированные черепа, панцири черепах, зубы, рога, кости людей и животных, морские раковины.

   Несмотря на то что самые интересные тексты встречаются на предметах мелкой пластики, самыми загадочными для малосведущей публики продолжают считаться надписи на монументальных памятниках – стелах, алтарях и зданиях. Как же без этого разгадывать «тайны страшных пирамид», которые старательно скрывают все хитрые индейцы – от несчастной, плохо кончившей дочери Моктесумы и до лауреата Нобелевской премии 1992 года благополучной Ригоберты Менчу? Исследователи не оставляют их без своего внимания, реконструируя подлинную историю майя, – но надо признать, что именно эти тексты кажутся довольно ограниченными по своей тематике и стандартными по исполнению.

   Как уже не раз упоминалось, первым прочел то, что писали индейцы майя, любитель детективов Юрий Валентинович Кнорозов. Его подход к дешифровке древнего письма был предельно ясен: «То, что придумано одним человеческим умом, не может не быть понято другим. И для этого нет необходимости карабкаться по пирамидам».

   А в Гватемале нам удалось пробыть около двух месяцев и посетить основные археологические зоны. Однако заканчивалось это путешествие в духе традиционного гватемальского шоу или «уик-энда в Гватемале»: вдруг объявились террористы, установившие за нами демонстративную слежку и угрожавшие взорвать нашу машину. Шеф был очень доволен: настоящий детектив разворачивался прямо вокруг него. Правда, ничем этот детектив так и не закончился – из соображений безопасности пришлось просто покинуть страну, в которую Юрий Валентинович до последних дней мечтал вернуться.