Глава 5. Мир на дунайской границе. Часть 3

загрузка...

Руппа во главе с послом выехала из столицы Восточной Римской империи верхом где-то в начале лета 449 года. Максимин, посол достаточно высокого, хотя и не высшего достоинства, являлся членом комиссии по составлению Кодекса Феодосия. Очевидно, он добился быстрого повышения, потому что, когда комиссия упоминается спустя три года, он уже не является членом комиссии; по-видимому, занимает более высокое положение. Нам не известно, почему именно его имя прозвучало во время совещания Феодосия с Хрисафием и Маркиалием и было решено отправить его к Аттиле в составе этого сопряженного с опасностью посольства. Возможно, они считали его здравомыслящим человеком, который, вероятно, не потеряет голову в критической ситуации. Однако мы можем поздравить себя с их выбором и согласием Максимина возглавить посольство к Аттиле, поскольку, узнав о порученной миссии, Максимин сразу пошел к своему другу, историку Приску, и попросил сопровождать его в этом, по всей видимости, длительном путешествии.

Мы ничего не знали о Приске до того, как он получил приглашение Максимина. В пути он, похоже, занимает место, которое позволяет ему находиться с послом не в официальных, а в личных отношениях; возможно, историк в каком-то качестве состоял при дворе и был направлен в поездку своим непосредственным начальством. Видимо, при дворе он познакомился и близко сошелся с Максимином, который сделал его де-факто, если не де-юре, советником и консультантом. Теперь в империи сложилась традиция включать философа, или софиста, в посольство, чтобы обеспечить посла красноречивым оратором. Возможно, Приска попросили сопровождать Максимина в этой поездке, поскольку он уже завоевал репутацию опытного и знающего историка и оратора. Возможно, он уже издал несколько «риторических упражнений», которые ему приписывает Свида и о которых нам ничего не известно.

Известие о поездке посольства к гуннам, вероятно, дошло до Рустикия, который хотел обсудить вопрос личного характера с одним из римских секретарей Аттилы, и он получил разрешение поехать вместе с Максимином. Рустикий был полезным членом посольства, поскольку, не считая Вигилы, был единственным представителем римлян, знавшим гуннский язык; житель Мёзии, он в течение многих лет жил у гуннов в качестве военнопленного. Кроме него, в состав экспедиции входил уже упомянутый ранее переводчик Вигила, гунн Эдеко — только эти двое знали о заговоре против Аттилы, Орест, приехавший в Константинополь с Эдеко, и несколько гуннов (о них нам ничего не известно), сопровождавших Эдеко. Приск только упоминает слуг, обслуживавших своих хозяев, и погонщиков, заботившихся о вьючных животных. На животных погрузили не только подарки, предназначавшиеся гуннам, но и продовольствие для римских послов, которым их обеспечило собственное правительство, а не те местные власти, через чьи территории они проезжали.

Через тринадцать дней путешественники приехали в Сердику, разрушенную в 441 году. Остановившись в Сердике, Максимин счел приличным пригласить на обед Эдеко с сопровождавшими его варварами. У местных жителей купили овец и быков, слуги зарезали их и приготовили обед. Во время обеда произошел неприятный инцидент. Варвары стали восхвалять Аттилу, а римляне императора, и тут Вигила с характерной для него бестактностью сказал, что несправедливо сравнивать бога с человеком, подразумевая под человеком Аттилу, а под богом Феодосия II. Это необдуманное замечание, по мнению Ходжкина, можно объяснить тем, что он слишком часто прикладывался к чаше с вином. Гунны обиделись на это замечание и уже были готовы всерьез рассердиться, когда Максимин и Приск перевели разговор на другой предмет и постарались любезностью смягчить их гнев, пустив бутылку по кругу. Когда все встали после обеда, Максимин почтил Эдеко и Ореста подарками, а именно шелковыми одеждами и индийскими самоцветами. А затем произошел случай, поставивший в тупик Максимина и Приска. Орест, выждав, когда удалится Эдеко, сказал Максимину, что он прекрасный человек, так как не пренебрег им, Орестом, в отличие от римских сановников, которые приглашали на обед только Эдеко и одаривали его подарками, забыв об Оресте. Максимин был заинтригован словами Ореста и поинтересовался, кем и когда он был так обижен. Ничего не ответив, Орест повернулся и вышел. На следующий день Максимин и Приск рассказали Вигиле о непонятном поведении Ореста и о его заинтриговавших посла словах. Вигила ответил, что Орест не должен обижаться, не получая одинаковых с Эдеко почестей, так как он только прислужник и писец Аттилы, а Эдеко, как известный храбрец на войне и природный гунн, стоит намного выше Ореста. После этого Вигила переговорил наедине с Эдеко, а затем вернулся и сказал послу, что передал Эдеко их разговор и едва успокоил его, так гунн разгневался от услышанного. Как все было на самом деле? Подозревал ли что-нибудь Орест? В действительности все было намного хуже, чем мог себе представить Вигила. Эдеко рассказал о заговоре своим спутникам, и Орест хотел похвалить Максимина за то, что он ничего не знает о заговоре.

Спустя много лет после смерти Феодосия, Максимина и Аттилы Приск высказал мнение, что Эдеко раскрыл тайну заговора, потому что либо не собирался убивать Аттилу, либо испугался, что Орест что-то подозревает и расскажет Аттиле об обеде у Хрисафия, на который Ореста не пригласили. Во всяком случае, при первой возможности Эдеко сообщил Аттиле о готовящемся заговоре и о деньгах, которые должен получить от евнуха. Кроме того, он раскрыл содержание письма, которое Максимин должен был вручить Аттиле, но для нас остается тайной, как ему удалось это сделать.

Когда посольство прибыло в Наис, римляне получили возможность увидеть последствия войны кочевников. Город был полностью опустошен. Здания, которыми император Константин некогда украсил родной город, были разрушены. Жители исчезли; только в священных обителях оставалось несколько больных, не способных выбраться из города. Прошло шесть лет с тех пор, как гунны захватили Наис, но до сих пор не было предпринято никаких усилий, чтобы вернуть к его жизни. Посол и его сопровождающие даже не сделали попытки поставить палатки в городе, а, пройдя выше по течению, поскольку весь берег был покрыт костями убитых на войне, выбрали чистое место для лагеря. На следующий день они пошли к Агинтею, командующему войсками в Иллирии, чтобы сообщить ему приказ императора передать пять из семнадцати беглецов, обещанных Аттиле. Агинтей сказал каждому из них несколько теплых слов и отпустил с Максимином.

На следующий день посольство подошло к Дунаю. Варвары-перевозчики перевезли римлян и гуннов через реку на челноках, представлявших собой выдолбленные стволы деревьев. До этого они уже перевезли толпу варваров, которую посольство встретило по дороге, поскольку Аттила хотел перейти на римскую землю под предлогом охоты. Переправившись через Дунай и пройдя около семидесяти стадиев¹, римляне были вынуждены сделать привал, пока Эдеко со своими спутниками не сообщит Аттиле о прибытии посольства.

В сумерках, когда римляне сидели за ужином, послышался топот приближающихся коней. Прибыли два гунна с приказанием отправиться к Аттиле. Римляне пригласили их поужинать, гунны спешились и присоединились к ним. На следующий день они проводили римлян к стоянке Аттилы. В девятом часу утра римляне подъехали к шатрам Аттилы, которых было великое множество. Свои шатры римляне хотели поставить на холме, но сопровождавшие их гунны запретили им это, поскольку шатры Аттилы располагались в низине. Когда римляне остановились там, где указали «скифы», к ним пришли Эдеко, Орест, Скотта и другие высокопоставленные гунны Аттилы с вопросом, с какой целью явилось их посольство. Римляне удивились этому странному вопросу и только молча переглянулись друг с другом. Гунны продолжали настаивать на ответе, и чувствовалось, что они начинают сердиться. Тогда Максимин ответил, что император приказал им говорить только с Аттилой и более ни с кем. Скотта в сердцах воскликнул, что Аттила приказал им задать этот вопрос и они бы не пришли к римлянам ради праздного любопытства. На это Максимин ответил, что нет такого обычая относительно послов, чтобы они, не представившись лично тем, к кому посланы, были бы «допрашиваемы другими людьми о цели посольства». Гуннам это прекрасно известно, поскольку они сами часто посылают посольства к императору и знакомы с дипломатическим протоколом. Максимин заявил, что настаивает на соблюдении дипломатических законов и не станет сообщать о цели своего посольства.

Гунны молча выслушали Максимина, вскочили на коней и поскакали к Аттиле. Вскоре они вернулись, и Вигила отметил, что с ними уже не было Эдеко. К удивлению Максимина и Приска, они с точностью пересказали все выданные римлянам инструкции и содержание письма и приказали как можно скорее удалиться, если римлянам нечего сказать в дополнение. При этих словах посол с Приском пришли в еще большее недоумение: каким образом гуннам стало известно принятое втайне решение императора? Тем не менее они решили настоять на своем, не открывая цели посольства. Поэтому Максимин ответил, что, было ли целью посольства сказанное гуннами или что-либо другое, об этом должен узнать их повелитель и что он, Максимин, не будет разговаривать с кем бы то ни было, кроме Аттилы. Тогда гунны предложили римлянам немедленно удалиться.

Римлянам ничего не оставалось, как заняться приготовлениями к отъезду, и вдруг Вигила стал ругать Максимина за разговор с гуннами и заявил, что лучше быть уличенными во лжи, чем удалиться ни с чем. «Если бы мне удалось поговорить с Аттилой, — сказал он, — то я легко убедил бы его прекратить вражду с римлянами, так как я подружился с ним во время посольства Анатолия». Вигила надеялся, что под видом посольства найдет предлог переговорить относительно плана, принятого против Аттилы, и принести золото, в котором нуждался Эдеко, по его собственным словам, для раздачи подчиненным ему людям. Очевидно, он даже не мог предположить, что Эдеко уже предал его. Когда поклажа была уже навьючена на животных и Максимин, вынуждаемый обстоятельствами, приказал двигаться в обратный путь, пришли гунны, которых римляне до этого не видели, и сказали, что Аттила позволил римлянам остаться до утра. Они привели быка и принесли немного рыбы, по их словам, в дар от Аттилы. Римляне поужинали и легли спать. С наступлением следующего дня они надеялись на лучшее, но были сильно разочарованы. Пришли вчерашние гунны и передали приказ удалиться, если римлянам нечего сказать в добавление к уже известной Аттиле информации. Римляне, ничего не ответив, стали готовиться к отъезду. Но опять вмешался Вигила. Он настоятельно советовал Максимину сказать, что у него есть и другие заявления. Однако находившийся в большом унынии посол отказался это сделать.

Приск, видя состояние друга, решил взять инициативу на себя. Он взял Рустикия, который знал гуннский язык, подошел вместе с ним к Скотте и пообещал, что Скотта получит от Максимина множество даров, если выхлопочет ему аудиенцию у Аттилы. Приск объяснил, что посольство принесет пользу не только римлянам и гуннам, но и лично Скотте, а под конец добавил, что, как ему сказали, Аттила слушается Скотта, но это все только слова, которые не будут заслуживать доверия, если римляне не узнают на опыте силу его влияния на Аттилу. Скотта обиделся на этот оскорбительный намек и, сердито прервав Приска, заявил, что никто не имеет большего влияния на Аттилу, чем он. Желая доказать свои слова, он вскочил на лошадь и поскакал к шатру Аттилы. Приск поспешил к Максимину, предававшемуся унынию в компании Вигилы. Выслушав рассказ Приска, посол бросился к нему со словами благодарности и отозвал людей, уже выступивших с вьючными животными. Вскоре Скотта вернулся и сказал, чтобы они явились в шатер Аттилы.

Толпа варваров, окружившая шатер, охраняла Аттилу, но Максимина и Приска сразу впустили в шатер. Когда они вошли, Аттила сидел в деревянном кресле. Максимин с Вигилой приблизились к Аттиле; Приск и остальные застыли на почтительном расстоянии. Историк получил первую возможность рассмотреть гуннского вождя. Перед ними сидел «низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазками, с редкой бородой, тронутой сединой, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом кожи» человек. Пока Приск разглядывал гунна, Максимин, поприветствовав Аттилу, передал ему письмо императора и сказал, что император желает доброго здоровья ему и его окружению. Аттила мрачно ответил, что римлян постигнет та же участь, какую они желают ему, но Максимин, ничего не знавший о заговоре против Аттилы, не обратил внимания на его слова. Максимин попытался продолжить, но Аттила, прервав его, повернулся к Вигиле, обозвал его бесстыдным животным и спросил, с какой стати он посмел явиться к нему, зная решение его и Анатолия о мире. Ведь было сказано, чтобы послы не являлись прежде, чем гуннам не будут выданы все беглецы. Вигила ответил, что у римлян нет беглецов из скифского народа, они выдали уже всех, кто у них был. Аттила, еще больше рассердившись и осыпав Вигилу бранью, крикнул, что он посадил бы его на кол и отдал на съедение хищным птицам за бесстыдство и дерзкие слова, если бы не посольский устав, и добавил, что у римлян есть много беглецов из его племени. После чего приказал секретарям зачитать их имена. Когда это было сделано, Аттила приказал Вигиле немедленно удалиться и сказал, что пошлет с ним в Константинополь Эслу, бывшего посла Руа, чтобы окончательно урегулировать вопрос по выдаче всех гуннов, перебежавших к римлянам начиная со времени, когда Карпилеон (сын Аэция, полководца Западной Римской империи) стал их заложником. Он не может позволить своим рабам, как он их назвал, служить в римской армии и бороться против него. Хотя, добавил Аттила мрачно, вряд ли они принесут пользу римлянам, если он опять пойдет на них войной, а он это, конечно, сделает, если дезертиры не будут возвращены. Заканчивая аудиенцию, он приказал Максимину не покидать его территорию, а подождать ответ на письмо императора. Вот так закончилась первая встреча с Аттилой. Кроме приветствия, посол не произнес ни слова.

Вернувшись в свой шатер, римляне стали обсуждать встречу с Аттилой. Вигила выразил удивление, что Аттила, показавшийся ему во время посольства Анатолия человеком кротким и спокойным, теперь так грубо бранил его. Приск высказал предположение, не внушили ли Аттиле нерасположение к нему некоторые из варваров, пировавших вместе с римлянами в Сердике, сообщив, что Вигила называл римского императора богом, а Аттилу — человеком. Максимин признал это предположение вероятным; ведь он не подозревал о заговоре против варвара. Но Вигила пребывал в недоумении и, казалось, не мог понять причину, по которой Аттила с таким гневом набросился на него. Вдруг в шатер заглянул Эдеко и попросил Вигилу выйти наружу. Сделав вид, что все по-прежнему остается в тайне, он попросил Вигилу привезти из Константинополя, как договаривались, 50 либр золота, чтобы он мог раздать деньги своим людям. Эдеко ушел, а Вигила вернулся в шатер. Когда Приск поинтересовался, зачем приходил Эдеко, Вигила, естественно скрыв истинную причину, сказал, что Эдеко объяснил ему причину гнева Аттилы. Оказывается, все дело в беглецах, которых отказываются выдать римляне. В этот момент появились несколько гуннов, которые передали распоряжение Аттилы: римляне не должны покупать на территории гуннской империи ничего, кроме продовольствия, до тех пор, пока не будут улажены разногласия между имперским правительством и Аттилой. Вигила попал в западню, искусно расставленную умным варваром. Узнав перед возвращением с Эслой в Константинополь, что на гуннской территории нельзя ничего покупать, как он объяснит 50 либр золота, которые должен передать Эдеко? Кроме того, Аттила распорядился, чтобы посольство Максимина оставалось на его территории до возвращения Онегесия. Онегесий, брат Скотты, был вторым человеком в гуннской империи после Аттилы. В данное время его не было в лагере. Вместе со старшим сыном Аттилы, Эллаком, он отправился к акацирам, год назад подчинившимся Аттиле. Максимин остался дожидаться возвращения Онегесия, а Вигила отправился в Константинополь. Он по-прежнему был уверен, что удастся убить Аттилу, если он привезет Эдеко 50 либр золота.

На следующий день гунны свернули лагерь и двинулись на север. Римские послы какое-то время ехали вместе с варварами, а потом свернули на другую дорогу по приказанию проводников-гуннов, объяснивших, что Аттила должен заехать в одно селение, в котором он хотел жениться на дочери Эскама (о нем нам ничего не известно). Римляне продолжали путь по ровной дороге, пролегавшей по равнине, переправлялись через судоходные реки, название которых не удалось установить. Совершив длинный путь, проехав много селений, они остановились на ночлег у озера. Вдруг поднялась буря с вихрем, громом, частыми молниями и сильным дождем. Ветер опрокинул шатер. Все вещи, подхваченные ураганным ветром, утонули в озере. Перепуганные разбушевавшейся стихией, римляне бросились в ближайшее от озера селение. Правившая в нем женщина оказалась одной из жен Бледы. Она не только предложила римлянам еду, но и компанию красивых женщин, но от женщин римляне отказались. В благодарность за оказанное гостеприимство римляне подарили жене Бледы три серебряные чаши, меха, индийский перец, финики и другие лакомства, которые дорого ценятся, потому что не встречаются у варваров.

Проделав семидневный путь, по приказанию проводников-гуннов римляне остановились в одном селении, поскольку в него должен был по пути заехать Аттила. Здесь посольство Максимина встретилось с западными римлянами, тоже прибывшими в качестве послов к Аттиле. Позже мы обсудим цель приезда западного посольства, а сейчас только отметим, что в состав посольства входили: Ромул, тесть Ореста, который, как мы уже говорили, был римлянином из Паннонии, а его сын, названный в честь деда, впоследствии стал императором Западной Римской империи; Промут, губернатор провинции Норик (несмотря на волнения первых лет нового столетия, Норик был все еще частью Римской империи); командир воинского отряда Роман. Констанций, отправленный Аэцием к Аттиле в качестве секретаря, и Татул, отец Ореста, приехавший повидаться с сыном, не входили в состав посольства.

Когда Аттила проехал вперед, римляне, восточные и западные, двинулись вместе следом за ним. Переправившись через несколько рек, они, наконец, въехали в огромное селение, в котором находился штаб Аттилы. Это было самое большое селение из всех, через которые они проезжали. Оно располагалось в центре широкой, безлесной равнины, удобной для маневрирования конницы, где никто не мог захватить гуннов врасплох. Жилище Аттилы сильно отличалось от остальных построек. Этот дом, сделанный из бревен и до блеска обструганных досок, окружала деревянная ограда, украшенная деревянными башнями. Несмотря на башни, ограда носила чисто декоративный характер. В некотором отдалении от дома Аттилы стоял дом Онегесия, тоже деревянный, окруженный оградой, но уже без декоративных башен. Рядом с домом Онегесия находилось строение, которое сразу бросилось в глаза римлянам, поскольку было сделано из камня. Это была баня. Камни с огромными трудностями привозили из римской провинции Паннония, поскольку в этой области не было ни камней, ни деревьев, и варвары использовали привозной материал. Баню построил военнопленный из Сирмия, города, захваченного гуннами во время кампании 443 года. Он надеялся получить свободу за то, что построил баню, а добился того, что попал в еще большую зависимость. Онегесий сделал его банщиком, и он прислуживал Онегесию и его домашним и друзьям во время мытья. Жилища остальных гуннов были сделаны, как считает Гиббон, из глины и соломы, поскольку поблизости не было никаких строительных материалов, ни камней, ни деревьев{66}.

При въезде в деревню Аттилу встречали девушки, шедшие рядами под тонкими белыми и очень длинными покрывалами; под каждым покрывалом, поддерживаемым руками шедших с обеих сторон женщин, находилось примерно по семь девушек, певших «скифские» песни. Когда Аттила приблизился к дому Онегесия, мимо которого пролегала дорога к дворцу, навстречу ему вышла жена Онегесия с толпой слуг: одни несли кушанья, другие — вино. Женщина поприветствовала Аттилу и попросила отведать угощение и выпить чашу вина. Желая доставить удовольствие жене своего любимца, Аттила, сидя на коне, попробовал угощение, пригубил поднесенную серебряную чашу с вином и отправился в свой дворец, отличавшийся высотой от других строений и стоявший на возвышенном месте. По просьбе Онегесия (он уже вернулся из поездки к акацирам) римляне остановились в его доме, но принимала римлян жена Онегесия. Дело в том, что во время поездки сын Аттилы Эллак упал с коня и сломал правую руку, поэтому Онегесий сразу пошел к Аттиле, чтобы доложить ему о результатах поездки и о случившемся с его сыном несчастье. После обеда римляне покинули дом Онегесия и поставили палатки вблизи дворца Аттилы, на тот случай, если Максимин срочно понадобится гунну.

На следующий день Максимин послал Приска к Онегесию, чтобы вручить ему подарки от римского императора и Максимина и узнать, где и когда он желает переговорить с римским послом. Подойдя к воротам, Приск увидел, что они закрыты. Пока Приск в ожидании прогуливался вдоль ограды, к нему подошел незнакомый мужчина, которого Приск принял за варвара, но незнакомец приветствовал его на греческом языке. Приск уже отметил, что в лагере говорили на гуннском и готском языках. Варвары, общавшиеся с римлянами, немного знали латынь. По-гречески разговаривали только военнопленные, привезенные гуннами из Фракии и Иллирии. Но незнакомец не был похож на пленника, которых можно было легко узнать по изорванной одежде и нечесаным волосам. Остановившийся рядом с Приском мужчина был похож на богатого гунна, поскольку был хорошо одет и острижен в кружок, как принято у гуннов. Приск полюбопытствовал, кто он, откуда пришел в варварскую землю и почему принял гуннский образ жизни. Мужчина ответил вопросом на вопрос, спросив, почему Приска это интересует. Приск сказал, что причиной его любопытства был греческий язык, прозвучавший в таком неподходящем месте. Незнакомец рассмеялся и объяснил, что он приехал из Греции. Его рассказ представляет такой интерес и проливает свет на такое количество вопросов, что мы отложили его для дальнейшего обсуждения.

Наконец кто-то из домочадцев Онегесия открыл ворота, и после недолгого ожидания Приска проводили к хозяину дома. Онегесий принял подарки и пообещал вскоре зайти к Максимину. Войдя в палатку римского посла, Онегесий первым делом поблагодарил за подарки и спросил, зачем Максимин хотел с ним встретиться. От имени Феодосия Максимин пригласил Онегесия приехать в Константинополь, чтобы обсудить все нерешенные вопросы. Если ему удастся уладить все недоразумения, сказал посол, и установить согласие между римлянами и гуннами, то это пойдет не только на пользу обоим народам, но и самому Онегесию и его семье, поскольку сам он и его потомки всегда будут пользоваться милостью императора и его рода. Уж не предлагает ли Максимин ему предать Аттилу, спросил Онегесий, уйти от гуннов, бросить жену, детей? Если так, то он сразу предупреждает, что лучше останется в подчинении у Аттилы, чем станет жить в богатстве у римлян. С этими словами Онегесий покинул римского посла. Он был менее продажен, чем Эдеко.

На следующий день Приск пошел отнести подарки жене Аттилы, Креке, которая была матерью Эллака. Таким образом, ему представилась возможность осмотреть территорию внутри ограды, на которой находилось несколько строений. Стоявшие у двери варвары впустили Приска в дом. Историк застал гуннскую царицу лежашей на мягком ложе. Ее окружало множество служанок, сидевших на коврах, устилавших пол. Они вышивали разноцветные узоры на тканях, которые накидывались поверх одежд гуннов. Свидание было коротким. Приск приблизился, поприветствовал Креку, вручил подарки и вышел. Он решил подождать во дворе Онегесия, который опять совещался с Аттилой, чтобы узнать, стоит ли Максимину оставаться, или надо отправляться домой, а заодно осмотреться вокруг. Никто его не трогал, поскольку он был уже известен охранникам Аттилы. Вдруг Приск увидел, как оживились толпившиеся во дворе гунны. Поднявшийся шум возвестил о появлении Аттилы. Гунн вышел вместе с Онегесием и окинул взглядом стоявших перед ним людей. Многие стали подходить к нему, чтобы он разрешил их споры. Приск отметил высокомерный вид и презрительный взгляд, с какими Аттила выслушивал жалобщиков и вершил правосудие. Затем он повернулся и вошел во дворец. Приск узнал, что Аттила пошел принимать посольства варварских народов, приехавших в селение.

Приск остался в надежде дождаться Онегесия и коротал время, разговаривая с послами Западной Римской империи. Они поинтересовались, отпустили ли гунны посольство Максимина или приказали остаться. Приск ответил, что ждет Онегесия, чтобы задать этот вопрос. Дальше разговор перешел на характер Аттилы. Посол западных римлян Ромул, человек, к высказываниям которого Приск относился с большим уважением, заявил, что в силу обретенного могущества Аттила стал столь самонадеянным, что не терпит справедливых речей, если не признает их выгодными для себя. Никогда никому из прежних владык Скифии или даже других стран не удавалось столько совершить в короткое время. Стремясь достигнуть еще большего, увеличить и без того огромные владения, Аттила теперь нападет на Иран. Кто-то из римлян, прервав Ромула, спросил, каким путем Аттила может отправиться в Иран. Ромул напомнил историю Васиха и Курсиха, чтобы показать, что гунны вполне способны вторгнуться в эту страну. Аттила, по мнению Ромула, вполне может пройти тем же маршрутом, и ему не составит особого труда покорить Иран. Приск выразил надежду, что, если Аттила пойдет против Сасанидского Ирана, то римляне получат некоторую передышку, на что Константиол, один из западных римлян, сказал, что если Аттила подчинит Иран, то Римскую империю ждет мрачное будущее. Как бы после покорения Ирана Аттила не превратился во врага римлян. Тогда Аттила уже не потерпит, чтобы римляне сохраняли независимость. Он открыто посчитает их своими рабами и предъявит более тяжкие и невыносимые требования. Аттила считает, что сам бог дал знамение усиления его могущества, открыв Аресов меч{67}, который считался священным и чтился скифскими царями, как посвященный владыке войн, но еще в древние времена исчез, а затем был вновь найден с помощью коровы.

Наконец появился Онегесий. Римляне подошли к нему, чтобы задать интересующие их вопросы. Но сначала Онегесий поговорил с гуннами, окружившими его, и только потом, повернувшись к Приску, поручил ему узнать у Максимина, кого из людей консульского достоинства римляне пришлют в качестве послов к Аттиле. Посовещавшись с Максимином, Приск вернулся и сообщил Онегесию, что римское правительство хотело бы, чтобы Онегесий приехал в Константинополь для решения всех спорных вопросов, а если это не получится, то император пришлет того посла, которого выберут гунны. Онегесий, очевидно, понял, что эта уступка имеет чрезвычайно важное значение. Он попросил Приска позвать Максимина и, как только посол пришел, отвел его к Аттиле. Приск не присутствовал на беседе посла с Аттилой, но, вернувшись, Максимин сказал, что Аттила желает, чтобы послом был либо Ном, либо Анатолий, либо Сенатор; других он не примет. Только с кем-то из этих троих он будет вести переговоры, и особо подчеркнул, что если римляне не выполнят его пожелание, то придется разрешить недоразумения силой оружия. Все это Максимин рассказал Приску по пути к шатру. Вскоре к ним зашел Татул, отец Ореста, который передал приказ Аттилы: вечером Максимин и Приск должны присутствовать на обеде.

В назначенное время, в девять часов вечера, Максимин и Приск явились на обед вместе с послами от Западной Римской империи и остановились на пороге зала во дворце Аттилы. Согласно обычаю, гунны поднесли им кубки с вином. Пригубив из кубков, римляне заняли отведенные им места за обеденным столом. Когда все расселись, Приск получил возможность осмотреть зал. По обеим сторонам у стен стояли стулья, на которых сидели гунны и гости. В центре, напротив входной двери, на ложе восседал Аттила. За спиной Аттилы стояло еще одно ложе, но на нем никто не сидел, и Приск так и не смог понять, для кого оно было предназначено. За спиной Аттилы на возвышении, к которому вели несколько ступеней, находилась постель гуннского короля, отделенная от комнаты вышитыми льняными занавесками. Аттила действительно спал в обеденном зале, хотя некоторые ученые подвергают этот факт сомнению.

Почетное место по правую руку от Аттилы занимал Онегесий. Это, несомненно, указывает на то, что после Аттилы Онегесий был самым влиятельным человеком. Слева от Аттилы второе по значимости почетное место занимал знатный гунн по имени Берих. Римляне сидели за Берихом. Сыновья Аттилы сидели перед отцом, глядя в пол из уважения и страха перед ним. Наконец, когда все расселись, появился виночерпий и вручил Аттиле кубок с вином. Он взял кубок и выпил за Бериха. Удостоенный чести Берих сразу поднялся с места; согласно традиции, он мог сесть только после того, как, пригубив или выпив вино, Аттила отдавал кубок виночерпию. У каждого присутствующего на обеде был свой виночерпий, входивший по порядку после выхода виночерпия Аттилы. После того как почести удостоились все гости, Аттила почтил римлян таким же образом. После окончания этой церемонии виночерпии вышли, и перед каждыми тремя-четырьмя гостями поставили столы; таким образом, каждый имел возможность брать себе положенные на блюда кушанья, не вставая с места. Слуги внесли и расставили на столах хлеб, мясо, всевозможные лакомства, лежавшие на круглых серебряных блюдах, трофеи из разграбленных римских городов. Римляне отметили богатое угощение и красивую сервировку, однако сам Аттила ел с деревянной тарелки и только мясо. Вино он пил из деревянного кубка, в то время как его приверженцы пили из золотых и серебряных чаш. Одежда Аттилы, очень скромная, отличалась от одежды других гуннов только чистотой; ни висевший у Аттилы сбоку меч, ни перевязи варварской обуви, ни узда его коня не были украшены, как у других гуннов, золотом, драгоценными камнями или какими-то еще украшениями. Когда все было съедено, все встали, и никто не садился до тех пор, пока каждый гость не выпил кубок вина за здоровья Аттилы. Вот как Приск описывает то, что происходило дальше.

«При наступлении вечера были зажжены факелы, и два варвара, выступив на середину перед Аттилой, запели сочиненные ими песни, в которых воспевали его победы и военные доблести. Участники пира смотрели на них, и одни восхищались песнями, другие, вспоминая о войнах, ободрялись духом, иные, у которых телесная сила ослабела от времени и дух нуждался в спокойствии, проливали слезы. После пения выступил какой-то поврежденный рассудком гунн и начал молоть всевозможный вздор, которым всех рассмешил».

Следом вышел шут Бледы, Зерко. Бледа дал ему жену, о которой тот так мечтал, но после убийства Бледы Аттила в качестве подарка отправил карлика Аэцию, который, в свою очередь, передарил его Аспару. Теперь Зерко вернулся к гуннам в надежде получить обратно свою жену. Эдеко посоветовал карлику обратиться с просьбой к Аттиле, но вождь сердито отклонил его просьбу. Теперь Зерко надеялся, что если ему удастся рассмешить Аттилу, то он согласится вернуть ему жену. Карлику удалось рассмешить и вызвать аплодисменты своим нелепым одеянием и безумной смесью языков, на которых он произносил какие-то глупые слова, всех, кроме Аттилы. Гунн сидел с каменным лицом и ни словом, ни поступком не показывал веселого настроения. Вдруг открылась дверь, и на пороге появился младший сын Аттилы, Эрна. Он подошел к отцу и встал рядом. Зал заходился от хохота, а Приск внимательно наблюдал за Аттилой. Гунн нежно посмотрел на сына и потрепал его по щеке.

Приск удивился такому проявлению нежности по отношению к младшему сыну, тогда как на старших детей Аттила смотрел с явным презрением. Историк повернулся к сидящему рядом с ним гунну, который, как он понял, знал латинский язык, и спросил, почему Аттила, не обращая внимания на других детей, с такой нежностью относится к младшему сыну. Варвар, попросив никому не передавать его слова, объяснил, что предсказатели напророчили Аттиле, что его род падет, но будет восстановлен младшим сыном.

Всю ночь гости пировали в доме Аттилы, а римляне незаметно ушли, поскольку, по словам Приска, не хотели слишком напиваться.

На следующее утро римляне пошли к Онегесию и открыто сказали, что они просто впустую тратят время и просят разрешения уехать. Разрешение тут же было получено, поскольку римляне пошли на уступки относительно состава следующего посольства. Онегесий, посовещавшись с гуннами, составил письмо императору Феодосию II, написанное Рустикием. В этот день римлян пригласила на обед жена Аттилы Крека. Римлянам оказали радушное гостеприимство. По окончании обеда каждый из гуннов подавал римлянам кубок вина, а затем, поцеловав, принимал кубок обратно. На следующий день римляне опять обедали у Аттилы. Вечер прошел по тому же сценарию, но теперь по правую руку от Аттилы сидел его дядя со стороны отца, Оэбарсий. Нам не известно, почему Оэбарсий не правил вместе с братьями Руа и Октаром, но то, что он дожил до 449 года, говорит о том, что он был значительно младше остальных братьев. Во время обеда Аттила любезно разговаривал с римлянами и просил передать императору, чтобы он отдал в жены Констанцию, которого Аэций прислал ему в качестве секретаря, дочь некоего Саторнила, богатого и знатного жителя Константинополя. История с женитьбой Констанция была настолько запутанной, что разговор получился долгим и не мог не наскучить Максимину.

Спустя три дня римлянам поднесли дары, и они отправились в Константинополь. Вместе с ними Аттила отправил в качестве посла к императору Бериха, очевидно желая, чтобы он, как посол, получил дары от римлян. Путешествие оказалось весьма поучительным. Когда римляне остановились в одном селении, там был только что пойман «скифский» шпион, засланный на гуннскую территорию за информацией о варварах, и по приказу Аттилы его собирались сажать на кол. На следующий день уже в другой деревне они увидели, как по деревне вели двух рабов со связанными сзади руками. Они убили своих господ, которые захватили их во время войны в плен. Рабов распяли. Пока ехали по Скифии, Берих казался спокойным и общительным спутником, но, когда пересекли Дунай, его поведение резко изменилось. Когда римляне собрались уезжать, Аттила приказал своим приближенным преподнести дары римскому послу, и каждый из них, в том числе Берих, подарил коней. Теперь Берих потребовал у Максимина вернуть его коня и не захотел ни ехать рядом, ни есть вместе с римлянами. Доехав до Адрианополя и остановившись на отдых, римляне пригласили Бериха за стол и попытались выяснить, чем вызвано его странное поведение. Но только в Константинополе он объяснил, что послужило причиной его гнева. Он обвинил Максимина в том, что, находясь в Скифии, посол якобы сказал, что германские военачальники впали в немилость и что теперь Аспар и Ареобинд не имеют влияния на императора. Непонятно, почему это высказывание так возмутило Бериха? Итак, посольство, через Филиппополь и Адрианополь, благополучно вернулось в Константинополь. Послы выполнили свою миссию тактично, решительно и с достоинством.

---

¹Стадий (от греч. Stadion) — древняя мера длины (расстояние, проходимое человеком спокойным шагом за время восхода солнца, то есть в течение 2 минут). Птолемеевский и римский стадий равен 185 м. (Примеч. ред.)
<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 8085