загрузка...

Тем временем на границах Узбекского государства далеко не везде было спокойно, особенно на севере и на северо-востоке по соседству с казахами, кыргызами и моголами. Набеги, общая смута и бунты не прекращались и Султан-Мухаммед-хану, как владетелю удела приграничного с кочевой степью, приходилось не раз выступать походом против мятежных кочевников, казахов и кыргызов. Тахир-хан, внук известного врага Шейбани-хана Джаныбек-хана, после смерти казахского хана Касыма, овладел всеми землями Дешт-и-Кыпчака и некоторыми районами Моголистана, но своей жестокостью и несправедливостью вызвал недовольство не только со стороны своих приближенных, но даже и родных. Чувствуя шаткость собственного положения, Тахир-хан прибег к защите Султан-Мухаммед-хана, прислав к нему посольство с просьбой о помощи. Мухаммед-хан благосклонно принял послов Тахир-хана, согласился помочь ему и в свою очередь отправил к нему посольство, которое было принято Тахир-ханом с почетом. Послы передали Тахир-хану, что их хан вполне к нему расположен и поможет во всем, что ему будет нужно. Казахский хан отправил к Мухаммед-хану второе посольство с богатыми подношениями.

Известие об установлении таких близких дружественных отношений Тахир-хана с сильным Ташкентским правителем быстро разнеслось по степи и дошло до врагов Тахир-хана, которые стали опасаться, что Тахир, опираясь на помощь узбеков, может их уничтожить, поэтому они принесли Тахиру извинения и выразили свою покорность. Тахир-хан вновь обрел могущество степного владыки.

Когда Мухаммед-хан узнал об упрочившемся положении Тахир-хана, он послал к нему посольство с поздравлением по случаю укрепления его могущества. Но возгордившийся казахский хан, решив показать, что не нуждается ни в чьей помощи, приказал арестовать послов Мухаммед-хана и объявил поход на Ташкент. Узнав о совершенно неожиданном обороте дела, Мухаммед-хан, несмотря на декабрьские холода, решил упредить намерение казахского хана и выступил против него в Дешт-и-Кыпчак. В разведку он послал отряд бахадуров, который дня через три захватил одного казаха и доставил его хану. Пленника подвергли жестокому допросу, и он показал, что Тахир-хан пошел на Туркестан. Мухаммед-хан повернул свое войско и бросился вслед Тахир-хану. Он настиг его под Туркестаном. В результате жестокого боя Тахир-хан был разбит, и часть его владений перешла в руки победителей – ташкентских узбеков. Управление ими Мухаммед-хан поручил сыну Кучкунджи-хана Абдулле-султану, сопровождавшему ташкентского правителя в походе и помогавшему ему преследовать Тахир-хана. После этой большой победы ближайшее окружение Мухаммед-хана было щедро одарено им. Вскоре Мухаммед-хан возвратился в Ташкент.

Верховным главой всех узбеков, в связи с отказом от этого звания Суюнчи-Ходжи-хана, был Кучкунджи-хан (1510–1530 гг.), после смерти которого, и после кратковременного правления его сына Абу-Саид-хана (1530–1533 гг.) узбеки провозгласили ханом Узбекского государства Убайдуллу (1533–1539 гг.), который впоследствии провел успешную кампанию против персидского шаха Исмаила II.

Наибольшего могущества государство Шейбанидов достигло при хане Абдулле II (1534–1598 гг.) – самом видном потомке Мухаммеда Шейбани. В начале своего правления он вновь объединил раздробленное на феодальные княжества государство Шейбанидов, после чего стал властителем Бухары (1557 г.), Самарканда (1578 г.) и Ташкента (1582 г.).

Сначала он правил от имени своего отца Искандера (1560–1583 гг.), а единоправно – с 1583 по 1598 г. С целью ограждения Мавераннахра от набегов казахов, весной 1582 г. Абдулла-хан совершил поход в степи Малой Орды и дошел до гор Олуг-Таг, между Сары-Су и Тургаем. Он совершил экспедицию в Кашгарию, где покорил районы Кашгара и Яркенда. На недолгое время завоевал Хорасан, включая Герат, павший после девятимесячной осады, Мешхед, священный шиитский город, который не смог спасти молодой шах Аббас и который узбеки, будучи суннитами, основательно разграбили и истребили часть жителей. В целом Абдулла-хан отвоевал у Ирана все города Хорасана от Герата до Астрабада. Что касается Балха, то с 1582 г. он являлся вице-королевством во главе с правителем Аль-Мумином, сыном Абдуллы-хана.

При Абдулле-хане образовалось Бухарское ханство, получившее наибольшее территориальное расширение и политическое влияние в 1557–1598 гг. именно в это время Абдулла-хан установил дипломатические отношения с Русским государством.

В последние годы жизни удача отвернулась от Абдуллы-хана. В 1597 г. персидский шах Аббас одержал над узбеками под Гератом большую победу и освободил Хорасан. В это время сын Абдуллы-хана Аль-Мумин поднял против отца бунт, а казахи тут же захватили район Ташкента. Абдулла-хан умер в начале 1598 г., успев лицезреть крушение своего дела. Спустя шесть месяцев был убит унаследовавший трон Аль-Мумин. Это стало концом Шейбанидской династии, правившей в Мавераннахре чуть более ста лет. В 1599 г. к власти пришли Джаниды, или Аштарханиды – династия ханов Бухары (1599–1753 гг.), потомки астраханских ханов из дома Джучи.

Итак, закончилось последнее в истории Центральной Азии огромное по своим размерам и небывалое по обширности территории многолетнее сражение между тюрко-монгольскими племенами. В этой ожесточенной битве, охватившей территорию от границ Китая до Черного моря и от пределов Индии до Сырдарьи, принимали участие почти все представители тюркских народов. Если 300 лет тому назад тюрки Мавераннахра проиграли Чингисхану всю кампанию за обладание Центральной Азией и явились, таким образом, единственно ответственными за опустошение страны, то теперь мы видим на той же территории не менее ожесточенную борьбу тюркских народов, но растративших свои потенциальные силы не в войне с чуждыми ему пришельцами, а в междоусобной брани за обладание Центральной Азией. К этому еще примешивалась и религиозная распря, корень которой был скрыт в глубине веков.

Любопытно отметить, что в завязке этой ожесточенной междоусобной тюркской борьбы, общетюркские начала племенных и родовых связей и какого-то сознания своего общетюркско-монгольского единства, возглавлявшегося восхождением рода правящей верхушки к высоко почитавшемуся Чингисхану, превалировали над взаимной ненавистью и военным ожесточением. Главные персонажи этой войны были между собой в тесных родственных отношениях: сыновья верховного хана всех узбеков Абулхайр-хана Суюнчи-Ходжи-хан и Кучкунджи-хан приходились внуками темуриду Улугбеку; мать султана Бабура Кутлук-Нигар-Ханум была второй дочерью известного могольского Юнус-хана, прямого потомка Чагатая, сына Чингисхана, следовательно, Бабур приходился племянником Султан-Ахмед-хану и двоюродным братом Султан-Саид-хану, впоследствии Кашгарскому хану; ташкентский правитель Султан-Махмуд-хан, вначале верный союзник Шейбани-хана, приходился дядей Бабуру, ибо был братом матери Бабура; Шейбани-хан женился на сестре султана Бабура Ханзадэ-бегим, и родившийся от этого брака Хуррем-шах, впоследствии узбекский наместник Балха, приходился родным племянником султану Бабуру. Многие другие брачные, а через них и родственные связи переплетали глав этих столь свирепо боровшихся между собой узбеков, темуридов-чагатаев и моголов. Нечего и говорить, что от этих браков было большое потомство, в жилах которого текла кровь всех этих народов.

Ареной непрестанных опустошительных набегов узбеков и их войн с шахами Ирана всегда был Хорасан. Существовавшее до сих пор культурное и политическое единство Заамударьинских государств с Хорасаном и тяготевшими к нему районами разрывается навсегда, чтобы уступить место неугасимой легендарной борьбе Ирана с Тураном. В тот исторический момент, когда выкристаллизовывались империи, Иран оставался для персов, а Туркестан – для тюрков, как и положено, учитывая этносы этих стран. Амударья стала границей между Сефевидским Ираном и Узбекским государством, как прежде разделяла Сасанидский Иран и хуннские орды.

Шейбаниды смогли восстановить чингисидское владычество в Бухаре и Самарканде, и хотя эта династия была монгольской по происхождению, но, по сути, полностью тюркизированной в смысле языка и культуры, в конечном счете, распалась так же, как ранее темуриды. Между тем, в отличие от последних, она сумела сохранить хотя бы минимальное единство перед лицом внешнего врага.

Проследим дальнейшую историю шейбанидов и Узбекского государства, которое в 1599 г. перешло в руки Джанидов, или Аштарханидов.

Когда русские в 1556 г. аннексировали Астраханское ханство, один из принцев чингисидской династии Астрахани по имени Яр-Мухаммед и его сын Чан бежали в Бухару к шейбанидскому хану Искандеру, который отдал свою дочь в жены Чану. В 1599 г. трон Бухары по закону перешел аштарханиду Баки Мухаммеду, сыну Чана от наследницы шейбанидов.

Аштарханидская династия правила в Мавераннахре со столицей в Бухаре с 1599 по 1753 г. В ее владения также входила Фергана (до XVIII в., когда в Коканде образовалось независимое ханство) и Балх, который был наделом предполагаемых наследников (до захвата города персидским властителем Надир-шахом в июле 1740 г.). 22 сентября 1740 г. Надиршах, победивший узбеков благодаря артиллерии, появился у стен Бухары. Аштарханидский хан Абул-Фаиз (1705–1747 гг.) вынужден был признать себя его вассалом, а также признать Амударью южной границей Бухары.

Среди монгольских ханов, которые в начале XVI в. разделили судьбу и славу Мухаммеда Шейбани, был клан Ногая, или мангкытов, пришедший из степей, расположенных между устьями Волги и реки Урал, где кочевала орда, носившая это имя. При династии Аштарханидов клан мангкытов имел большое влияние в Бухаре, где местные правители во второй половине XVIII в. выполняли функцию дворцовых комендантов. В царствование последнего аштарханида Абул-Гази мангкытский вождь Масум-шах женился на дочери этого властителя, сделался настоящим монархом и, в конце концов, сам сел на трон (1786–1800 гг.). Он пытался захватить земли района Мерва и Балха у афганского царя Тимур-шаха Дуррани (второй шах Афганистана из династии Дуррани (1773–1793 гг.), сын и преемник знаменитого Ахмеда Дуррани). Тем не менее, Балх был присоединен к Бухарскому ханству только в 1826 г. и окончательно отвоеван афганцами в 1841 г. Мерв остался в составе Бухарского ханства.

Мангкытская династия правила в Бухаре с 1753 по 1920 г. В 1866 г. она перешла под протекторат России. В 1920 г. Советы свергли последнего потомка Чингисхана.

Как мы знаем, узбекский завоеватель Мухаммед Шейбани в 1505–1506 гг. захватил Хорезм, или Хивинское государство и Мавераннахр. После смерти Мухаммеда Шейбани на поле битвы при Мерве (декабрь 1510 г.), когда персы оккупировали Мавераннахр и Хорезм (1511–1512 гг.), жители Ургенча и Хивы, закоренелые сунниты, восстали против шиитства и прогнали их. Предводитель одной побочной ветви шейбанидов, Илбарс, вставший во главе восстания, основал независимое ханство в Бухаре.

Эта ветвь правила в Хорезме с 1512 по 1920 г. Кроме ее основателя Илбарса (1512–1525 гг.), следует упомянуть хана Ходжи-Мухаммеда (1558–1602 гг.), в правление которого хан Абдулла II на короткое время захватывал Хорезм (1594 г. и 1596 г.). При Араб-Мухаммеде (1603–1623 гг.) был истреблен тысячный русский отряд, двигавшийся на Ургенч. В 1613 г. в Хорезм вторглись калмыки, но скоро ушли оттуда, захватив добычу. В середине царствования Араб-Мухаммеда столица была перенесена из Ургенча в Хиву в связи с высыханием левого рукава Амударьи.

Самым известным ханом Хивы был Абул-Гази Бахадур (1603–1663 гг.) Он – один из крупнейших чагатайских историков, писавший на тюркском языке, автор «Родословного древа тюрков», ценного труда об истории Чингисхана и чингисидов, в особенности дома Джучи, к которому принадлежал сам автор. Его войска отразили нападение калмыков-кошотов, затем он разгромил калмыков-торгутов (1651–1652 гг.). Он также вел войну против Бухарского хана Абдель-Азиза.

Хивинский хан Илбарс II, убив персидских послов, вызвал яростный гнев персидского царя Надир-шаха, и в октябре 1740 г. Надир-шах двинулся на Хорезм, заставил капитулировать крепость Ханках, где укрывался Илбарс, и взял Хиву (ноябрь 1740 г.). На сей раз он не был так милосерден, как в Бухаре, и велел казнить Илбарса, оскорбившего его в лице послов. С 1740 г. до самой смерти Надир-шаха (1747 г.) хивинские ханы оставались верными вассалами Ирана.

В 1873 г. хивинский хан Мухаммед Рахим-хан признал российский протекторат. В 1920 г. последний хивинский чингисид, Саид Абдулла-хан, был сброшен с трона Советами.

Фергана была частью Мавераннахра в эпоху шейбанидов и при первых аштарханидах. Но власть аштарханидов над Ферганой была чисто номинальной, т. к. Фергана большей частью оказалась в руках кыргызов-казахов, не говоря уже о местной власти в лице ходжей из Чадака, севернее Сырдарьи. В 1710 г. шейбанид по имени Шахрух, потомок Абулхайра, сбросил иго ходжей и основал в Фергане независимое Кокандское ханство со столицей в Коканде (1710–1876 гг.).

Кокандский хан Ирдана, или Эрдени в 1758 г. объявил себя вассалом Китая, потому что китайские войска подошли к его границам. Он пытался сформировать против китайцев коалицию с афганским царем Ахмедом Дуррани, но экспедиция афганцев в 1763 г. результатов не принесла.

В период между 1800 и 1809 гг. кокандский хан Алим увеличил свою территорию, присоединив к ханству Ташкент. Мухаммед Омар, брат и преемник Алима (1809–1822 гг.), аннексировал Туркестан (1814 г.). При Мухаммеде Али, сыне и преемнике Омара (1822–1840 гг.), кыргызы-казахи, жившие между городом Туркестаном и южным побережьем озера Балхаш, признали своим сюзереном кокандского хана, чье царство в те годы достигло вершины могущества. Но незадолго до 1865 г. Бухарское ханство вернуло Ташкент, хотя уже в июне того же года русские отобрали его у бухарцев.

В 1876 г. Россия аннексировала и Кокандское ханство.

В Западной Сибири, район среднего течения Иртыша, юго-восточнее нынешнего Тобольска, в XI в. было образовано тюрко-монгольское ханство, ханы которого не принадлежали к чингисидам. Однако чингисиды дома Шейбани, которые кочевали на юге Урала до истока реки Тобол, не замедлили захватить эту страну к востоку от Тобола. Речь идет о бассейне Туры, левого притока Тобола, где в 1428 г. был провозглашен ханом глава шейбанидов Абулхайр. В 1480 г. другой шейбанидский принц, принадлежавший к младшей ветви, Ибак, отвоевал у ханов Сибири Тюмень, неподалеку от мест слияния Туры и Тобола. Кучум, внук Ибака (1556–1598 гг.) воевал против сибирского хана Ядигара. Последний обратился за помощью к Московскому царю Ивану Грозному (1556 г.). В период между 1563 и 1569 гг. он все же потерпел поражение от Кучума и был убит, а властителем Сибирского ханства стал хан Кучум. Чтобы упрочить свою власть, он согласился признать царя своим сюзереном, но, укрепив свое ханство, стал оспаривать у России протекторат над остяками и напал на фактории русского купца Строганова. Кстати, Кучум активно ратовал за распространение ислама в Сибири.

Иван Грозный бросил против Сибири войско во главе с казачьим атаманов Ермаком (1579 г.). Со своей стороны, Кучум доверил командование войсками, состоявшими из тюрко-монгольских воинов, вотяков и вогулов, своему племяннику Мухаммеду Кули, который занял оборону в укрепленном лагере в устье Тобола под горой Чуваше на подступах к Сибири. В 1581 г. русские при помощи аркебузов захватили этот лагерь и заняли Сибирь, откуда бежал Кучум.

Между тем, старый Кучум продолжал «партизанскую» войну. В 1584 г. он захватил Ермака врасплох на острове Иртыша. Атаман утонул, спасаясь бегством, его спутники были перебиты, и Кучум снова занял Сибирь.

Русским пришлось отвоевывать ханство пядь за пядью, оставляя по мере своего продвижения военные колонии в Тюмени (1586 г.), Тобольске (1587 г.), Томске. Кучум, побежденный в последнем сражении ни Оби (20 августа 1598 г.), бежал к ногайцам, где был убит (1600 г.). Его долгое сопротивление стало последним лучом славы в истории чингисидов северных лесов.

Государственные образования кочевников были достаточно шатким и рыхлым союзом племен, объединявшихся в случае грозящей опасности или во время военных походов. Племена сохраняли свою самостоятельность, их союзы не отличались стабильностью и распадались столь же быстро, как и заключались. Чингисхан положил конец этой подвижной и постоянно менявшейся форме политического объединения кочевников. Преследуемые Чингисханом цели – единение тюрко-монгольских племен и установление порядка в стране, отвечающее потребностям и устремлениям народа в период внутреннего раскола, распрей и племенных войн, – были достигнуты.

Историки того времени весьма наглядно сопоставляют условия жизни тюрко-монголов до возвышения Чингисхана с экономическим подъемом государства к концу его жизни: «Раньше, – писал Джувейни, – они носили одежду из шкур собак и сусликов и ели их мясо. Теперешний мир стал раем для этого народа». Однако высока была цена этого экономического взлета: тюрко-монголы заплатили за него большой кровью. Тем не менее, правомерен вопрос – как стало возможным, что маленький, отсталый, бедный народ охотников и скотоводов смог победить сильные и развитые государства Азии с их неисчерпаемыми человеческими ресурсами?

Успех тюрко-монгольской экспансии был результатом комбинации многих разнородных факторов и мотивов, варьирующихся от жадности воинов по захвату богатых трофеев до более конструктивного торгового империализма монгольских правителей и грандиозной концепции универсальной империи.

Именно имперская идея стала отличительной чертой ведущего тюрко-монголов вперед духа завоевания, победившего примитивную ментальность феодализированного родового общества.

Природа императорской власти четко выражена в письмах первых великих ханов к правителям Запада, и состояла она из трех основных элементов тюрко-монгольской концепции: Бог (Небо) – Чингисхан (данный Небом) – правящий император; тюрко-монгольская нация метафизически связана с Чингисханом, как ее основателем. Это – промежуточное звено между Небом и правящим императором. Тюрко-монгольская империя, в понимании ее лидеров, была инструментом Бога для установления порядка на Земле.

Каковы же истоки тюрко-монгольской имперской идеи? Очевидно, что она не была изобретением Чингисхана, хотя он стал ее главным носителем и символом. Он сформулировал понятие, выросшее в его окружении, т. е. среди элиты монгольских родовых вождей, в особенности рода борджигин и группы родов, («кости»), ветвью которой он был – понятие Неба (Вечного Голубого Неба) как защитника скотоводческих наций, что являлось базисной верой тюрко-монгольских народов.

Еще один корень тюрко-монгольской имперской формулы обнаруживается в исторических традициях бывших кочевых империй в Монголии и Центральной Азии как тюркских, так и иранских. Важным каналом проникновения иранских политических идей в тюрко-монгольскую среду были уйгуры, в особенности после того как они осели в Восточном Туркестане вблизи провинции Согдиана с ее древней культурой.

Более значимый источник монгольской идеи нужно искать в китайской политической мысли. Можно сказать, что монгольская идея божественного источника имперской власти базировалась на древних традициях и знакомстве с более близкими по времени политическими понятиями, превалировавшими при дворе Кидан и Цзинь. Из этого огромного мыслительного резервуара монгольские родовые вожди конца XII в. извлекли свои принципы действия, и в этой интеллектуальной среде вырос молодой Тэмуджин, чтобы в конечном итоге стать Чингисханом.

Имперская идея не только разожгла воображение тюрко-монголов, но и стала важным фактором их жизни, и Чингисхан был ее воплощением. Поддерживала эту идею и Яса, которая ни в коем случае не может быть охарактеризована как обычное законодательство. Это был императорский закон, сформулированный Чингисханом. Чингисхан подчинил себе все кочевые племена евразийских степей и превратил евразийскую степную систему в одно сплошное кочевническое государство с прочной военной организацией. Перед такой силой ничто устоять не могло. Чингисхан как будто больше значения придавал завоеванию Китая и собственно Азии, чем подчинению Евразии, тем не менее, только в Евразии он выступил как осуществитель исторической миссии, как созидатель и организатор исторически ценного здания и именно территория Евразии стала основным ядром его империи.

Евразия представляла некую географически, этнически и экономически цельную единую систему, государственное объединение которой было исторически необходимо. Чингисхан первым осуществил это объединение, и после него сознание необходимости такого единства проникло во все части Евразии, но это было позже, а тогда все государственные образования на территории Евразии должны были утратить свою самостоятельность и поступить в подчинение владыке степей. Таким образом, Чингисхану удалось выполнить историческую задачу, поставленную самой природой Евразии, – задачу государственного объединения всей этой части света. Он выполнил эту задачу так, как только и можно было ее выполнить, объединив под своей властью степь, а через степь – и всю остальную Евразию.

Но Чингисхан подчинил себе не только всю Евразию, а почти и всю Азию. Однако, если, завоевывая Евразию и государственно ее объединяя Чингисхан совершал дело исторически необходимое и осуществлял вполне реальную, самой природой поставленную историческую задачу, то завоевание отдельных частей собственно Азии не всегда являлось исторически необходимым.

Если завоевание и объединение Евразии было делом созидательным и для самой Евразии в конечном счете полезным, то ни Китай, ни Иран вовсе не нуждались в каком-то внешнем государственном объединении. Это были страны с древними национально-государственными и культурными традициями, с определенными сферами собственного культурного влияния. Тем не менее, соединив их с Евразией, Чингисхан получил возможность ввести в созданную им евразийскую государственность элементы этих старых азиатских культур и использовать, таким образом, культурные богатства и культурное влияние Китая, Ирана и Индии, не только не подчинившись политической власти какой-либо из этих стран, но подчинив эти страны себе. Для Евразии от этого, безусловно, была польза, но по отношению к названным странам такого сказать нельзя, ибо тюрко-монгольское завоевание, выведя отдельные части Азии из их обособленности и ворвавшись извне в их историческое бытие, притормозило их дальнейшее культурное развитие, хотя следует отметить, что отдельные культуры взаимно обогащались благодаря обмену знаниями и духовными ценностями, которые несли находившиеся на службе у тюрко-монголов выходцы из других стран. В свою очередь тюрко-монгольские завоеватели, заняв древнее культурное азиатское государство, неизбежно ассимилировали среди местного населения, принимая их традиции, и каждое конкретное государство вновь становилось тем, чем было ранее, до покорения Чингисханом.

Сила и эффективность армии и администрации дали возможность тюрко-монголам поддерживать более чем столетие после смерти Угэдея контроль над огромными завоеванными территориями.

Разработанные Чингисханом принципы управления империей были восприняты его преемниками и приведены в соответствие с социально-политической структурой и традициям покоренных народов. Эта система позволила тюрко-монголам, стоявшим на примитивном уровне развития, почти 300 лет господствовать над народами, в сотни раз превышавшими их по численности и принадлежавшими к наиболее древним развитым культурам. Поэтому победу тюрко-монголов нельзя считать чудом. Богатые развитые страны должны были уступить динамизму тюрко-монгольских кочевников.

Однако в течение всего своего существования Тюрко-монгольская империя была наполнена внутренними конфликтами и стояла перед лицом постоянно нарастающих противоречий.

В чем же заключались внутренние противоречия, угрожавшие всей структуре Тюрко-монгольской империи? Во-первых, существовала базисная несовместимость ряда принципов, на которых была построена империя, в первую очередь, проявлялось несоответствие между имперской системой и феодальной природой тюрко-монгольского общества. Во-вторых, не было абсолютной согласованности действий, что приводило к многочисленным конфликтам между империей и местными ханствами, равно как и между самими этими ханствами. В-третьих, при примитивных технологических условиях этого времени сама обширность империи представляла для ее правителей вечную проблему. Более того, существовал определенный дисбаланс между размерами правящей нации – монгольским народом – и подчиненными народами. Монголы, при всей изощренности ума «гения степей» Чингисхана, не учли значения глобального фактора тюркского этнолингвистического моря, в огромной евразийской толще которого их собственный этнос был лишь малозаметным периферийным течением. Среди массы покоренных тюрков собственно монголы, сплотившиеся вокруг династии Чингисидов, составляли ничтожное меньшинство. Основная масса этнических монголов, несмотря на циркумконтинентальные завоевания Чингисхана, осталась в коренной Монголии, и лишь небольшая часть их была востребована в Империи чингисидов в качестве структурообразующего элемента государства. На западе – т. е. в улусе Джучи, включавшем и территорию Волжской Булгарии, удельный вес этнических монголов был еще более незначительным, нежели в других улусах империи Чингисхана. В самый пик монгольского завоевания соотношение этнических мужских контингентов складывалось приблизительно 1: 7 не в пользу монголов, причем, в дальнейшем это соотношение становилось еще более полярным в пользу тюркского этнического элемента. Понятно также, что удельный вес собственно монгольской женской половозрастной группы приближался к нулю при одновременном исключительном обилии брачных связей монгольских воинов с женщинами других национальностей, прежде всего тюркских.

Следует обратить внимание на факт появления тюрко-монгольской элиты, члены которой, наделенные внутренними духовными и интеллектуальными способностями, удачно воспользовались контактами с древними цивилизациями некоторых из соседних или захваченных стран. Многочисленность этих контактов сама по себе содержала потенциальную опасность, поскольку подрывала изначальное единство тюрко-монгольской традиции. С точки зрения религиозной приверженности, различие между тюрко-монголами старой школы, которые оставались почитателями Неба и шаманистами, и теми, кто был обращен в буддизм, ислам и христианство, выливалось в ослабление духовных уз между всеми этими группами. Кроме того, процесс аккультурации тюрко-монголов, поселившихся в покоренных странах, никогда не завершался.

Геополитически Тюрко-монгольская империя состояла из двух отличных друг от друга частей: тюрко-монгольского ядра, т. е. степей и пустынь Монголии, Джунгарии, Семиречья (регион Или), Восточного Туркестана, Мавераннахра, Кыпчакии и Казахстана и периферийных, управляемых тюрко-монголами, государств с преобладающим сельскохозяйственным населением. Степная зона была потенциально главным резервуаром тюрко-монгольской военной мощи. Большинство правителей периферийных государств хорошо это понимали. Сам выбор Пекина как столицы династии Юань в Китае и Сарая как столицы Кыпчакского ханства в этой ситуации показателен. Каждый из этих городов находился на границе периферийного государства и вблизи степной зоны. Лишь ильханы Ирана проводили несколько иную политику. Если бы они последовали примеру своих сородичей в Китае и Южной Руси, для них было бы логичным держать свои штабы где-нибудь в северном Хорасане, если не в Туркмении. Вместо этого они сделали Тебриз в Южном Азербайджане своей первой столицей. Этот выбор, видимо, был продиктован их желанием усилить свой контроль над Ираном и Малой Азией, чтобы иметь подходящую базу для длительной борьбы против Египта. Позднее, под давлением ханов Кыпчакии, ильханы перенесли свою столицу на юг, в Султанию, в гористый район между Тебризом и Тегераном.

Вследствие центрального положения тюрко-монгольской сердцевины империи и ее контроля за внутренними линиями коммуникации, стабильность империи зависела в значительной степени от собственной интеграции этой зоны. Фактически центрально-азиатский регион стал полигоном монгольской феодальной политики, которая имела разрушительный эффект для имперского единства. Поскольку внутренняя тюрко-монгольская степная зона рассматривалась как общая родина монгольской нации, каждая ветвь императорской семьи требовала своей доли улусов и владений на этой территории.

Чтобы лучше понять сложность монгольских отношений между князьями, нужно сказать несколько слов по поводу притязаний каждой ветви потомков Чингисхана на собственную долю покоренных земель. Как нам известно, во всех основных тюрко-монгольских кампаниях, будь они в Китае, Средней Азии, в Иране или на Руси, князья всех четырех ветвей потомков Чингисхана находились во взаимодействии – лично, или же посылая военные соединения. В качестве воздаяния за это каждый ожидал получения определенной части богатств из завоеванной страны или же частных владений там. Итак, согласно Джузджани, Бату, хан Кыпчакии, имел свою долю доходов со всех районов Ирана, и его агенты наблюдали за сбором налогов на выделенных территориях. Бату также имел вложения в Китае, в провинции Шаньси. В XIV в. хан Узбек еще собирал там свои доходы. Потомки Угэдея и Чагатая также получили свою часть китайских доходов. Аналогичным образом в западной части Монгольской империи прибыль от крымских портов делилась между «четырьмя ханами».

Все это давало двойной эффект. С одной стороны, в их интересах было поддерживать солидарность и быть лояльными по отношению к хану. С другой, личные требования и притязания время от времени нарушали привычный порядок вещей и зачастую приводили к раздорам, как, например, в случае конфликта между ильханами и ханами Кыпчакии.

Быстрое увеличение императорской семьи стало еще одним фактором в изменении структуры Тюрко-монгольского государства и общества. С разрастанием ветвей чингисидов, каждый князь из которых ожидал своего надела, все больше пастбищ и юрт в Монголии распределялись между князьями. В результате «правящая нация» тюрко-монголов обнаружила свое подчинение Золотой Орде.

Этот процесс также затронул структуру курултая и армию: оказались подорваны два важных принципа Чингисхана – равенство на службе и продвижение на основе способностей.

Обращаясь в заключение к проблеме межрелигиозных отношений, следует отметить, что ассимиляция монголов тюрками в регионе Центральной Азии в значительной степени облегчалась сходностью религиозного фона большинства обеих групп. Хотя, как мы знаем, некоторые из племен Монголии, равно как и тюрки Восточного Туркестана и Мавераннахра, были в течение нескольких столетий знакомы с буддизмом, несторианским христианством и исламом, большинство тюрков, живших племенами в Джунгарии и Казахстане, в XIII столетии все же являлись почитателями Неба или шаманистами, и такими были основные роды улуса Чагатая. Даже в XIV в. многие князья – чагатаиды все еще придерживались традиционных монгольских религиозных верований.

Большинство же народов, контролируемых ильханом, были мусульманами в течение нескольких столетий, хотя и существовал раскол между шиитами и суннитами. Сам Хулагу, основатель династии ильханов, был почитателем Неба.

Вследствие различия религиозного и культурного фона в Кыпчакском ханстве было естественным, что его ханы колебались в окончательном выборе религиозной деноминации. Бату, первый хан Кыпчакии, был почитателем Неба. Его сын Сартак принял христианство. Брат Бату Берке был обращен в ислам. Его наследники вновь вернулись к почитанию Неба, и лишь в XIV в. хан Узбек ввел ислам как официальную религию ханства. Политически Золотая Орда раскололась на мусульманскую и христианскую части, поскольку именно Русь к северу от степей составляла основной оплот греко-православного христианства в Золотой Орде.

Распад Золотой Орды не был бы столь катастрофическим и необратимым, если бы он не совпадал по времени с неожиданным ростом русского могущества. Почти три века Московское княжество было верным вассалом Золотой Орды, но, начиная с середины XVI в., взяло на вооружение идеологию «крестового похода» на Восток и следовало ей с последовательностью и ожесточением, о чем свидетельствует история государств-преемников Золотой Орды.
<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 9610