загрузка...

В июне 1209 года в Сан-Жилье, одном из городков Лангедока, совершался торжественный обряд церковного покаяния графа Раймунда Тулузского. Могущественный государь – родственник королей английского, арагонского и французского – смирялся перед непреклонной силой римского папы. Толпы народа окружали площадь перед городским собором, и в числе их на этой церемонии присутствовали вассалы и рыцари графа Тулузского – невольные свидетели унижения своего сюзерена.

Впереди папской делегации находился легат Милон – представитель папы и исполнитель наказания. Граф Раймунд, обнаженный до пояса, со свечой в руке опустился на колени перед легатом и молил о пощаде. Он сам прочел длинный список своих прегрешений перед католической церковью, обязывался впредь беспрекословно подчиняться всем повелениям Святого престола, отказывался от всякой свободы в своих действиях. Когда шестнадцать вассалов подтвердили присягу своего государя, легат Милон поднял графа Раймунда, накинул ему на шею веревку и повел к церкви, а по дороге стегал его розгами. Со слезами покаяния, а может быть, горького оскорбления граф Раймунд распростерся на церковном амвоне…

Так церковь карала тех, кого подозревала в отступничестве или даже в малейшем небрежении к католицизму. Некоторые уклонения графа Раймунда Тулузского от мелких обрядов католической церкви послужили поводом к тому, чтобы его самого и его подданных назвали еретиками.

В начале XIII века Лангедок не входил во Французское королевство. Эта земля, раскинувшаяся от Аквитании до Прованса и от Пиренеев до Креси, была независимой. Причем ее язык, культура и политическое устройство больше тяготели к испанской короне, чем к французской. Управляли Лангедоком дворянские династии, самыми значительными из которых были графы Тулузские и могущественная семья Тренкавель.

В Лангедоке господствовала известная веротерпимость, сильно отличавшаяся от религиозного фанатизма других государств Европы, и римско-католическая церковь большим уважением здесь не пользовалась. Многие священники занимались не исполнением своих прямых обязанностей, а торговлей и имели огромные поместья. В графстве были католические храмы, в которых по 30 лет не служились мессы. Архиепископ Нарбона, например, вообще ни разу не посетил свою епархию. Неудивительно, что при таком положении дел в Лангедоке начала распространяться ересь, пришедшая, по мнению некоторых исследователей, с Балкан. Все графство охватило альбигойское учение, которое католические иерархи назвали «вонючей проказой Юга». Эта ересь представляла настолько серьезную угрозу католической церкви, что к началу XII века возникла реальная возможность вытеснения католицизма из Лангедока. К тому же она перекинулась и на другие части Европы, в особенности на крупные города Германии, Фландрии и Шампани.

Ереси разного характера развивались и ранее описываемых событий и имели огромное число последователей в разных концах католического мира. К началу XIII века было уже более 40 различных религиозных организаций, уклонявшихся от ортодоксальности. Лангедокских еретиков называли по-разному: альбигойцы – по названию города Альби, где их осудили на церковном совете в 1165 году; катары – от греческого слова «katharos» (чистые). Называли их и вальденсами – по имени лионского купца Пьера Вальдо, который, согласно легенде, провозгласил жизненным идеалом бедность и аскетизм и роздал все свое имущество беднякам. Таким образом, название «альбигойцы» не означало последователей какого-либо целостного учения, в то время это было наименованием всех не согласных с ортодоксальной церковью.

Из их среды резко выделялись катары с их традицией гностицизма и философскими системами в их применении к христианству. Катары утверждали, что исповедуют истинное христианство, не искаженное последующими домыслами. Оно было сообщено им в откровении через Иоанна Богослова – любимого ученика Иисуса Христа. Одни ученые считают, что материальный мир в представлении катаров был сотворен богом-узурпатором, богом зла, который у них назывался «REX MUNDI». Другие исследователи полагают, что хоть мир и был, как считают катары, сотворен сатаной, но по «предначертанию невидимого Отца»^[24], поэтому Антихрист не может нарушить это предначертание. Таким образом, катары заявляли о существовании двух богов, относительно равных по силе: один из них – добрый бог любви, не запятнанный материей (чистый дух). Но любовь несовместима с принципом власти, а материальное творение как раз и является проявлением власти и могущества. Поэтому, по учению катаров, материальному творению («миру сему») изначально присуще зло – природное свойство всей материи.

На месте веры, по мнению катаров, должно стоять непосредственное, личное «знание», в первую очередь – религиозный или мистический опыт (гнозис), который для них был выше всех догм и символов. При таком мировоззрении, когда человек вступает в личный контакт с Богом, священники и епископы становились ненужными.

Люди, по учению катаров, – это оружие в руках духа, но никто не видит направляющей руки. От начала творения ведется непримиримая борьба между светом и тьмой, духом и материей, добром и злом.

Тягчайшее преступление катаров, по мнению католической церкви, состояло в том, что материальный мир они считали «злым», а Бога – существом, незаконно захватившим власть. Поэтому они отрицали, что Иисус Христос, будучи воплощен в человеческом облике, оставался Сыном Божиим. Они видели Бога абсолютно бестелесным существом, которого нельзя было распять. Иисус Христос представлялся катарам совсем иным, чем католикам, и это являлось одним из главных пунктов расхождения между ними. Для них Спаситель не искупал своей жертвой грехи человеческие, а только изложил учение о спасении. Это был ангел, небесный посланец, который пришел указать людям путь к спасению, поэтому Его страдания на кресте – не настоящие, а мнимые, и потому в распятии нет ничего божественного. Катары не поклонялись ни иконам, ни кресту, считая его орудием, с помощью которого, по наущению сатаны, был убит один из пророков. Они отвергали Крещение и Воскресение во плоти – основу основ христианства.

Вот чему учили в деревнях и городах Лангедока люди, одетые в черное и подпоясанные веревкой. Они жили в простоте и смирении, а так как не признавали католических храмов, то молились под открытым небом или в обычных домах (иногда даже сараях). Передвигались они парами и несли в кожаных футлярах Евангелие от Иоанна, которое почитали больше других Евангелий. Жили катары на подаяние верующих, совсем не ели мяса, так как эта пища могла пробудить плотские страсти. Кроме того, они верили в перевоплощение, и потому всякое убийство, даже животных, у них запрещалось, но употребление рыбы разрешалось. Когда катары занимались миссионерской деятельностью, они жили в мужских и женских домах, похожих на монастыри.

Катары жили в полном целомудрии, отказались от деторождения, поскольку оно исходит не из принципа любви, а служит лишь целям злого бога. Они осуждали плотский грех в любых обстоятельствах, даже в законном браке. Все материальное исходит от сатаны, а души человеческие исходят от Бога доброго, но они заключены в свои телесные оболочки, как в тюрьму, и потому в темницы человеческих тел могут попасть новые души.

Эти суровые и одновременно добрые люди пользовались большим уважением, так как их жизнь представляла полный контраст с жизнью большинства представителей католического духовенства. Католическую церковь катары считали церковью Антихриста: она свернула с правильного пути со времен римского папы Сильвестра, когда из церкви гонимой превратилась в официальную.

Их учение было простым и вполне доступным даже для неграмотного люда, но движение катаров не было народным, так как в большей степени оно охватило людей образованных. Многие из них были астрономами, философами, математиками, строителями, врачами; они говорили о Платоне и Аристотеле, истории и философии Древнего Египта, Палестины и Персии. Детей бедняков катары учили грамоте в созданных ими школах. Некоторые положения этого учения нравились даже феодалам, которые, например, хотели положить конец церковной десятине, так как значительная часть этих доходов оседала в папской казне.

Неудивительно, что все это навлекло гнев католической церкви и святой инквизиции, и Рим был серьезно обеспокоен таким поворотом событий в Лангедоке. Кроме того, исходя из своего учения, катары вступали в противоречие и с мирскими властями: их утверждение о господстве в мире зла принципиально отвергало и светский суд, и вообще всю светскую власть.

Однако в Риме прекрасно понимали, как завистливо смотрят бароны Северной Европы на богатые южные земли и города. Не хватало лишь повода, чтобы воспользоваться этой ситуацией и составить из северных дворян своего рода «штурмовые отряды» церкви. Такой случай представился в январе 1208 года, когда в Лангедоке один из придворных графа Раймунда Тулузского убил Пьера де Кастельно – одного из легатов папы римского. Может быть, это преступление к катарам и вовсе не имело никакого отношения, но повод был такой соблазнительный и такой долгожданный… И папа Иннокентий III немедленно объявил крестовый поход против катаров.

Через год после свершения церемонии покаяния графа Тулузского в сторону Пиренеев двинулась армия крестоносцев, которую возглавлял аббат Арнольд – настоятель крупнейшего католического монастыря Сито. А «светским начальником» был назначен Симон де Монфор: сам французский король Филипп II Август не мог возглавить поход, так как готовился к решительным действиям против английского короля Иоанна Безземельного.

В ходе военных действий был опустошен весь Лангедок: рыцари и их кони вытоптали крестьянский урожай, стерли с лица земли города и деревни, большую часть населения перебили. В письме папе Иннокентию III аббат Арнольд с гордостью сообщал, что в расчет не принимались «ни возраст, ни пол, ни занимаемое положение». После такого религиозного «вразумления» Лангедок нельзя было узнать: он превратился в опустошенную, разграбленную, распятую землю.

Не смирившись, Лангедок восстал снова и снова был побежден, но и покоренный, он не оставляет мысли о борьбе. Следует отметить, что после завоевания Иерусалима султаном Салах-ад-Дином, когда многим рыцарским орденам пришлось покинуть Палестину, в Лангедоке осело большое число рыцарей-храмовников. Богатые землевладельцы, симпатизировавшие катарам, подарили Ордену крупные земельные участки, замки и крепости.

Альбигойские войны с перерывом длились 20 лет. В конце их у катаров оставался только последний очаг сопротивления – хорошо укрепленный замок Монсегюр, бросивший вызов огромной армии крестоносцев. Замок стоял на крутой скале, охваченной кольцом гор, и возвышался над окрестными долинами наподобие небесной арки. Почти всегда он был освещен солнцем, и редкий человек даже в наши дни не подивится упорству тех, кто воздвиг на дикой и неприступной вершине его циклопические стены. Атака с ходу была невозможной, как и полное окружение такой большой горы, поэтому в 1234 году королевское войско не решилось на его осаду.

Замок Монсегюр принадлежал Раймону де Перэйе и его знаменитой сестре Экслармонде, которая сама была еретичкой и потому предоставила его катарам для убежища. Возвращаясь из своих опасных и изнурительных поездок по Лангедоку, растоптанному слугами инквизиции, они находили в Монсегюре спокойное и тихое пристанище. Катары считали замок своим святилищем: пока держался Монсегюр, дело их не было до конца проигранным. Это было их духовное царство, куда в минуты самой невыразимой тоски и тяжкого отчаяния обращались взоры южан.

В мае 1243 года осаду Монсегюра начал сенешаль Гуго де Арси: он подошел к замку и окружил его, чтобы взять катаров голодом. Однако начавшиеся дожди позволили осажденным запастись водой на достаточно долгий срок; не опасались они остаться и без продуктов, так как всегда ожидали осады и заранее копили продовольствие. Да и связь с внешним миром никогда не прерывалась, так как сочувствие всего местного населения было на стороне осажденных. Кроме того, многие из крестоносцев сами были выходцами из Лангедока и втайне сочувствовали катарам, оставаясь с этой точки зрения ненадежными воинами. Поэтому в некоторых местах катары легко преодолевали неприятельские линии, доставляя в крепость провиант и подкрепление. Ведь к крепости можно было подобраться только по крутому восточному склону, к которому вели горные тропинки, известные местным жителям.

Но именно оттуда и пришла гибель Монсегюра. Может быть, кто-то из жителей края предал своих и открыл врагу труднейшую дорогу, которая вела к непосредственным подступам к крепости? Баскским горцам удалось забраться на самую вершину горы и захватить барбакон, выстроенный с этой стороны для защиты замка. Это произошло незадолго до Рождества 1243 года, но и после этого осажденным удалось продержаться еще несколько недель.

Только в последний день февраля 1244 года на стенах Монсегюра затрубили рога, возвестившие о том, что осажденные согласны на переговоры. Они сами попросили перемирия и даже предложили заложников в обмен на него. Примерно 400 остававшимся в крепости катарам предложили необыкновенно «мягкие» условия капитуляции: всем воинам даровалось прощение за совершенные преступления, им даже разрешался свободный выход из крепости со всем своим имуществом и ценностями. Многим объявлялась свобода, если они откажутся от своих убеждений и еретических заблуждений и покаются перед инквизицией в грехах. Для обсуждения этих условий катарам даже позволили сохранить за собой Монсегюр еще на две недели.

Срок перемирия истек 15 марта. На рассвете следующего дня из крепости грубо выволокли и стащили по склону горы более 200 катаров. Никто из них не отрекся от своей веры, и тогда их заперли в большом деревянном складе, располагавшемся у подножия горы, и подожгли его. А оставшимся в крепости приказали смотреть на пылавший костер…

Однако уцелевшие защитники скрывали в крепости еще четырех парфитов (проповедников и учителей), которые в ночь на 16 марта в сопровождении проводника совершили дерзкий побег, спустившись вниз по отвесному западному склону. Что заставило их совершить этот отчаянный и опасный побег, подвергая смертельному риску стольких людей? Согласно старинному преданию, эти четверо унесли с собой легендарные сокровища катаров. Но ведь сокровища были вывезены еще за три месяца до падения замка, да и много ли могли унести четыре человека на своих спинах, прыгая на веревках по отвесной скале?

Многие исследователи, в частности, английские писатели М. Бейджент, Р. Лей и Г. Линкольн (авторы книги «Святая кровь и Святой Грааль»), предполагают, что в последнюю ночь из замка были унесены архивы катаров и предметы религиозного культа. И было среди них «нечто», что не могло быть вывезено заранее и оставалось в крепости до самого последнего и опасного момента. Поэтому защитникам Монсегюра и понадобилось время, и не просто время, а определенная дата. Это был день весеннего равноденствия, по-видимому, совпадавший с каким-то религиозным обрядом катаров. У христиан весеннее равноденствие соотносится с Пасхой, но катары вряд ли придавали этому празднику большое значение, так как считали Иисуса Христа всего лишь одним из пророков и не верили в Распятие, а следовательно, и в Воскресение.

Однако 14 марта, за день до окончания перемирия, в Монсегюре проводился праздник, который даже на осаждавших произвел сильное впечатление. Многие рыцари, презрев неизбежную смерть, приняли веру катаров, просили и получали утешение, тем самым обрекая себя на костер. Значит, это таинственное «нечто» было необходимо для проведения праздника и не могло быть вывезено заранее. Как и не должно было попасть потом в руки врагов… Через некоторое время комендант Монсегюра под пыткой признался, что

бежавших звали Гуго, Амьел, Экар и Кламен. Я сам организовал их побег, чтобы они унесли наши сокровища и сверток, в котором заключались все тайны катаров.

Монсегюр был превращен в развалины, и крестоносцы победоносно заявляли, что ни один из еретиков «не оскверняет больше мир своим дыханием». Замок пал, однако рыцари не нашли там ничего для себя интересного. Но в любом случае вывезенное из Монсегюра нужно было куда-то доставить. Традиционно считается, что сокровища катаров были упрятаны в укрепленные пещеры Орнолака в Арьеже, где вскоре был уничтожен один из последних отрядов катаров. Но и здесь, кроме скелетов, ничего больше не нашли, однако до наших дней сохранились легенды о сокровищах – то ли материальных, то ли духовных, которые были сокрыты в горных пещерах, окружавших селение…