Первый период интеллектуальной эволюции
загрузка...
|
Наименьшее впечатление, по-видимому, произвело на туземцев устройство нашего административно-полицейского (или, как раньше называли, военно-народного) управления, ибо, во-первых, территориальное деление областей на уезды и волости в большинстве случаев совпадало с таким же приблизительно делением ханского времени, а во-вторых, это новое административное устройство, по крайней мере на первое время, и по существу имело много общего с прошлым, так как главнейшие функции уездного начальника были очень близки к функциям ханского хакима (или бека), вследствие чего туземцы преемственно стали называть и до сего времени называют уездных начальников хакимами.
Неизмеримо большее впечатление произвели на туземцев такие учреждения, как почта и телеграф, которыми, вслед за их осуществлением, начали широко и чрезвычайно доверчиво пользоваться главным образом торговцы.
Туземцы в буквальном смысле слова восторгались той абсолютной быстротой, с которой оказывалось возможным послать и получать разного рода сведения по телеграфу, и той относительной быстротой, с которой стало возможным доезжать до Оренбурга или до Троицка на почтовых.
Когда телеграфные конторы открывались в городах Ферганы, занятой после двух других областей[589], местное городское население, в особенности же торговцы, были уже наслышаны об этом учреждении от своих ташкентских и ходжентских родичей и знакомых. Поэтому в первые дни существования здешних телеграфных контор они работали почти без перерыва: туземцы, несмотря на свою большую расчетливость, торопились посылать нужные и ненужные телеграммы, дабы лично, воочию убедиться в правоте доходивших до них слухов о той невероятной быстроте, с которой русские передают возможные сведения по своим проволокам.
С не меньшим удивлением отнеслись туземцы и к тому факту, что деньги и посылки, доверчиво сдаваемые ими совершенно неизвестному лицу, какому-то, очевидно, мелкому и бедному почтовому чиновнику, не только никогда не пропадают, но, наоборот, всегда в целости доходят по назначению в очень короткий срок.
Эти факты, к которым мы давно присмотрелись, на туземцев, выросших среди правонарушений и бесчинств ханского правительства, производили глубокое, неотразимое впечатление, заставляя их волей-неволей признать относительное совершенство нашей машины, нравственную высоту нашего закона и право значительной части русского служивого люда на полное доверие.
Эти маленькие факты из жизни таких маленьких и загнанных учреждений, как уездные почтовые и телеграфные конторы, в свое время сослужили службу русскому делу в крае, приучая туземное общество доверчиво относиться к тем учреждениям, которым народ вверял свои трудовые деньги и свои документы, причем попутно с этим с первых же шагов водворения здесь нашей гражданственности подготавливался нравственный и материальный успех и других, в особенности же финансовых учреждений, каковы казначейства, банки и проч.
Особенно же большое значение имело введение выборной системы для кочевого населения, где до того времени общественный быт держался на устоях родового начала, при котором наиболее родовитые и богатые люди держали в своих не всегда чистых руках и материальную, и юридическую жизнь народа.
Выборное начало нанесло решительный удар этому старому порядку вещей, ибо народ, имевший старые счеты с родовичами, изверившийся в их готовности служить интересам бедного люда и возлагавший надежды на свою собственную среду (что, конечно, далеко не всегда оправдывалось), в этой последней стал искать себе официальных представителей, весьма часто поступаясь при этом интересами и целостностью рода, которая при новых условиях утратила наибольшую часть своего практического значения.
Подобные этим результаты дало и введение податной реформы.
Несмотря на многие шероховатости честностей этого дела, вроде объедания и обирания землемерами сельских старшин и волостных управителей, которые восстановляли такие нарушения их личных бюджетов за счет народного кармана, народ все-таки видел в существе этой операции стремление русской власти упорядочить податное устройство, устранив из него все то, что, будучи нежелательным с точки зрения государственного фиска, во многих отношениях являлось вместе с тем стеснительным и для населения, что имело, например, место при хераджной[590] системе, когда туземец не смел убрать с поля обмолоченный и провеянный уже хлеб, часто гноя его под дождем до тех пор, пока не явится сборщик податей, не обмерит хирмана и не определит той части зерна или ее стоимости, которая должна поступить в казну в качестве подати.
Это благоприятное для нас общее первоначальное впечатление, произведенное на туземное население податной[591] реформой (по крайней мере, в Фергане, где реформа была введена раньше, чем в двух остальных областях), в частности, усугублялось тем обстоятельством, что некоторые из уездных начальников, в качестве председателей уездных поземельно-податных комиссий, стоя на страже интересов казны, вместе с тем проявили несомненную и очевидную для туземцев заботливость и об их интересах.
Наряду с большим числом стяжателей и грабителей, из которых большинство остались безнаказанными, среди представителей русской администрации было все-таки несколько таких, которых народ чтил за недюжинный ум и за еще более недюжинную душу. Народ, привыкший видеть в ханских хакимах притеснителей и грабителей, не мог не ценить тех, в ком встречал противоположные качества.
Так было, например, в Фергане с П.В. Аверьяновым, простота образа жизни и обращения, доступность, человечность, правдивость и безукоризненная честность которого так резко бросалась в глаза населению, что среди последнего одно время ходили даже слухи о том, что он хасыль, то есть достигший одной из первых ступеней святости, когда человек приобретает способность являться во сне другим людям и предупреждать их о грозящей опасности.
Следует упомянуть также и о том, что к нам, в особенности на первых порах, в разных слоях туземного населения тяготели: значительное число молодежи обоих полов и все те, кому претили мелочные и малоосмысленные требования местного мусульманского домостроя.
Здесь необходимо припомнить в общих чертах то, что выше было сказано о строе духовно-нравственной жизни туземного общества накануне нашего прихода в край.
Масса людей тяготилась во многих отношениях действительно тягостными в то время условиями жизни; одних угнетали непрестанные поборы, бесчинства и самоуправство клики правительственных агентов; других возмущала наглая продажность казиев; третьи не могли без содрогания не только видеть то и дело совершавшиеся казни, но даже и слышать о них; четвертые тяготились неизбежной тогда необходимостью лицемерить в сфере показного выполнения по существу невыполнимых требований мусульманского домостроя, оснащенного веками установившимися местными обычаями..
Наш приход в Среднюю Азию внезапно, нежданно-негаданно для всего местного люда, внес крупные перемены в это положение, пробив широкие бреши в толстой стене, отделявшей до того времени этот полусонный, замкнутый мирок от неугомонно-шумного мира европейской цивилизации, причем все это отразилось главным образом на духовной, интеллектуальной жизни оседлого населения, сартов, ибо та же сфера жизни кочевников, не замкнутая в тиски шариата, находилась в относительно лучших условиях.
Таким образом, оказались упраздненными кази-раисы, побиение камнями, отсечение рук, плети – все то, на чем при ханском правительстве держалось здание показной нравственности и показного благочестия, чем сдерживались порывы так называемых общественных темпераментов, что заставляло любителей женщин, вина и азартных игр тщательно скрывать свои похождения в укромных уголках, под покровом темных ночей.
Мужчины толпами шли в открывшиеся нами питейные заведения. Женщины и девушки охотно шли на содержание к русским. В одном из городов Ферганы, через несколько месяцев после его занятия нами, дочь бывшего кази-раиса вступила в сожительство с русским чиновником. Жены уходили от мужей, а дочери от родителей и поступали в дома терпимости, издеваясь над теми, кто еще несколько дней тому назад мог вывести их за город и побить камнями. Мечети стали пустеть. Случаи почти нескрываемых нарушений шариатных постановлений о посте стали встречаться все чаще и чаще. Многие, лишь ради соблюдения приличий за 30–40 копеек брали от наиболее услужливых и покладистых книжников риваяты, выписки из статей шариата, согласно которым недержание поста, ввиду тех или других обстоятельств, оказывалось законным. Значение и авторитет ишанов, а равно значение мадраса, высшей мусульманской школы, рассадника мусульманских знаний и благочестия, начинавшего тоже заметно пустеть, падали, таяли на глазах у всех..
Ишаны, книжники, фарисеи, лицемеры разных возрастов и разных общественных положений, старики и старухи – все те, кто стоял в рядах оппозиции новому порядку вещей, кляли нас за слабость и излишнюю гуманность нашего закона, не допускающего ни побиения камнями, ни отсекания рук, ни плетей; они кляли нас за то, что мы якобы ведем народ по пути неверия и безнравственности; за то, что мы якобы прививаем народу пороки, которых он раньше не знал, причем всегда тщательно умалчивалось о том, что все эти пороки и раньше имели широкое распространение, но лишь старательно прятались по разным щелям и норам от кар, уготованных местным домостроем. Они кляли и народ за то, что он, тяготея к неверным, отступился от старины и от веры отцов; они грозили народу гневом Божьим и скорым пришествием Антихриста (даджаль). Но народ или, по крайней мере, значительная часть его, ради приличия делая сокрушенный вид и столь же сокрушенно вздыхая, внутренне хихикали при упоминании об Антихристе, а все те, кто праздновал свою свободу, не успев еще вдоволь натешиться ею, бежали от этой злобной воркотни и от всего того, что напоминало ненавистные тиски книжнического, показного благочестия.
Попутно с этим и в материальном быту большей части туземного населения происходили крупные перемены, вызванные нашим водворением в крае и вместе с тем прямо или косвенно увеличивавшие среди туземцев число если не русофилов, то, во всяком случае, лиц, коим наше присутствие здесь приносило очевидные выгоды.
Одновременно с нашим водворением в Средней Азии и впоследствии, по мере постоянно продолжавшегося (и поныне продолжающегося) увеличения численности русского населения, все большее и большее число туземцев находили на рынке труда усиленный спрос на личный труд, находили новые и притом усиленно оплачивавшиеся заработки в качестве домашней прислуги, ямщиков, извозчиков, разносчиков разных продуктов, а главным образом чернорабочих и мастеров при устройстве быстро, один за другим возникавших и постепенно ширившихся русских городов, причем чернорабочий, получавший до нашего прихода сюда от 10 до 15 копеек в день, стал получать от 20 до 25 копеек, плотник и штукатур с 30–40 копеек перешли на 60 и даже 80 копеек, а работник (слуга), получавший до того времени у состоятельного сарта 19 рублей (10 тиллей) в год с очень скудными пищей и одеждой, нанимаясь в услужение к русским, стал получать, тоже при готовой, но более обильной пище, от 4 до 7 рублей в месяц.
Появление в крае нескольких десятков тысяч русских войск, чиновников и торговцев, ничего материального не производивших, а вместе с тем привыкших к удовлетворению, сравнительно с умеренными и экономными туземцами, относительно широких потребностей, а потому непрестанно предъявлявших требования на значительные количества разного рода сельскохозяйственных продуктов, живности, топлива, фуража, строительных материалов и т. п., сразу же дало сильный толчок расширению многих отраслей туземного сельского хозяйства, лесоводства, садоводства и виноградарства.
Одновременно с этим, благодаря умиротворению киргизской степи, значительно расширилась носившая почти исключительно меновой характер торговля между оседлым и кочевым населением края.
Сарты в удвоенных и утроенных количествах повезли в степи туземные материи, ватные одеяла, халаты, тюбетейки, обувь, ножи, сушеные фрукты и т. п., обменивая все это на скот, кожи, грубые шерстяные материи и кошмы.
В Фергане, например, в течение нескольких лет после ее завоевания замечалось значительное усиление производства предметов, вывозившихся отсюда в киргизские аулы Аулие-Атинского уезда, Сырдарьинской области и в Семиречье, пока все это не стало постепенно вытесняться такими же предметами русского производства.
Развитие земледелия, торговли и отхожих промыслов с попутным общим повышением цен на труд и на продукты имело своим прямым и немедленным последствием значительное увеличение количества денежных знаков, обращавшихся среди населения, которое благодаря этому имело возможность, почти повсеместно в крае, безнедоимочно оплачивать подати..
Вместе с тем среди туземцев начали постепенно выделяться и такие, которые, не ограничиваясь вышеупомянутыми отношениями спокойного, объективного одобрения части новых порядков, спокойного отдания должного, пошли дальше и постепенно, все более и более увлекаясь всем русским, стали превращаться в более или менее ярых русофилов.
Летом 1884 г. генерал Розенбах, тогда только что назначенный на должность туркестанского генерал-губернатора, собрал в Ташкенте особую секретную комиссию, на которую возложил выяснение вопроса о том, что нужно и можно предпринять в сфере интеллектуальной жизни туземного населения. В состав комиссии вошло несколько лиц, бывших уже в достаточной мере знакомыми с языком туземного населения, с его бытом, религией и мировоззрением.
Эти члены комиссии заявили, что знакомство с народной жизнью и с исламом заставляет очень умеренно и осторожно относиться к надеждам на возможность успешной русификации туземного населения, в особенности сартов, ибо до тех пор, пока они останутся мусульманами, они вряд ли могут обрусеть, причем не может быть даже и разговора об обращении их в христианство, ибо одно только допущение в край миссионеров неизбежно повлекло бы за собой самые нежелательные затруднения, не дав никаких солидных положительных результатов, потому что ислам как религия очень жизнеспособен и устойчив в силу своей большой приспособленности к удовлетворению духовных нужд народов, стоящих на той ступени развития, на которой стоят наши туземцы.
Когда начал постепенно улегаться бурный взрыв атеизма, ворвавшийся в туземную жизнь вслед за последним вздохом упраздненного нами кази-раиса, взрыв, одурманивший главным образом молодежь и лишь относительно небольшую часть людей зрелого возраста, взрыв, вызывавший дикий вопль в недрах противоположного лагеря, не успокоившегося и по настоящее время, нейтральная полоса, осмотревшись и разобравшись в этих новых, небывалых впечатлениях и убедившись в том, что безбожники, преданные анафеме книжниками, оставались и остаются не наказанными ни земной властью, ни громами небесными, мало-помалу пришли к убеждению, что страхи, проповедуемые книжниками, следует понимать лишь очень и очень относительно, а потому, пользуясь свободой действий, гарантируемой русским законом, несомненно, можно и должно произвести некоторые упрощения в сфере религиозно-бытового ритуала.
Опять нашлось несколько смельчаков, за которыми молча пошла большая часть туземной толпы, свободно вздохнувшая после того, как с легкой руки ее вожаков она, навсегда, вероятно, отделалась от многих дорого стоивших обычаев: от обычая устройства пышных, дорого стоивших празднеств по случаю обрезания сыновей и их женитьбы, что стало совершаться неизмеримо скромнее и с производством неизмеримо меньших против прежнего расходов; от дорогих поминок, от так называемых худаи (жертвоприношений) по самым разнообразным случаям; от ежегодных богомолий на наиболее чтимых мазарах (могилы святых), куда ныне богомольцев стекается неизмеримо меньше, чем в прежнее время.
Значительная часть населения утратила прежнюю духовную потребность в религии, к которой стала относиться критически. Религия мало-помалу для многих стала обращаться в пережиток, в формальность, требующуюся лишь кодексом общественных приличий, в то верхнее платье, без которого неудобно выйти на улицу.
В течение тех 10–12 лет, о которых идет речь в настоящем отделе изложения, туземное общество, сначала в лице отдельных представителей разных общественных классов, а затем благодаря значительной компактности общества и отсутствию резкой кастовой розни, и всей почти своей массой, успело воспринять от нас немалое количество разного рода полезных, практических знаний в области ремесел, архитектуры и строительства вообще, в области земледелия, торговли и счетоводства, в области общедоступных, так сказать ходячих, сведений по части законов географии, этнографии и истории.
Одновременно с этим туземцы начали постепенно вводить в свой домашний обиход многие из предметов производства нашей мануфактурной промышленности в виде утвари, разного рода материй, обуви и т. п., и здесь останавливаясь главным образом на том только, что обращало на себя их внимание удобством и практичностью, что, в свою очередь, доказывает не косность их, как это полагают многие из русских, знающих и видящих туземную жизнь лишь из окон своих квартир, а трезвую рассудительность и осторожность, удерживающие их от подобного нашему легкомысленного прыганья навстречу иногда самым нелепым новинкам, в чем туземцы проявляют большее сходство с желтой расой, некогда, в глубокой древности, влиявшей на жизнь и культуру аборигенов Средней Азии.
Немало перемен произошло за упомянутый период времени и в сфере отношений туземцев к нам, русским, вообще и к русскому правящему классу в особенности. Прежде всего, туземцы, в особенности сарты, не только вполне избавились от панического страха, наводившегося на них раньше одним лишь словом «русский», но, наоборот, зачастую имея основания считать себя в том или другом случае совершенно неуязвимы – ми, туземцы начали проявлять к русским очень бесцеремонные отношения, ибо они прекрасно соображали и понимали, что многие стороны местной экономической жизни находятся, безусловно, в их руках, так как русские, стремясь к скорой и крупной наживе, считая многие овчинки не стоящими выделки потому только, что на этих овчинках невозможно наживать по 60 и по 100 процентов, – по складу своей жизни и по грандиозности своих ни с чем не сообразуемых (кроме мещанского желания не отстать от других) аппетитов не в состоянии с ними, с сартами, конкурировать, и что, кроме денежных средств, не истощаемых жизнью не по средствам, жизнью напоказ, являющей собой больное место русских вообще, а русского правящего класса в особенности, они, туземцы, многое могут купить в кабинетах и в канцеляриях многих русских служащих людей.
Избавившись от панического страха перед словом «русский», туземцы мало-помалу перестали столь же панически относиться и к уездному начальнику, который раньше в их глазах был прямым заместителем безгранично властного ханского хакима.
Ознакомившись с подлежащими статьями Положения об управлении края и присматриваясь к соотношениям между нашими органами разных ведомств, туземцы мало-помалу начали приходить к убеждению, что русский уездный начальник далеко не то же, что ханский хаким, ибо закон предоставляет уездному начальнику сравнительно небольшой круг административных прав; что такие органы, как прокурорский надзор, при желании с их стороны, имеют возможность во многих случаях ограничивать произвол администрации, чему бывали примеры; что лютость и юридическая мощь прокурора, в свою очередь, очень часто разбиваются об изумительную изворотливость адвоката; что государственная машина, поражавшая когда-то их воображение казавшейся стройностью и призрачным совершенством своего устройства, при ближайшем ознакомлении оказывается лишь обширным лабиринтом не всегда достаточно светлых залов и коридоров; но, как показывают опыты, производившиеся многими из их компатриотов, всегда можно найти снисходительных и услужливых людей, которые за достаточную мзду охотно проведут по этому лабиринту и столь же любезно и благополучно выведут на свет божий из его мрачных коридоров и отпустят душу на покаяние.
<<Назад Вперёд>>
Просмотров: 6727