Глава 3. Захоронения
|
загрузка...
|
Хотя практически все скифские захоронения, которые до сих пор были раскопаны, подверглись грабежу еще в древности, они тем не менее раскрыли нам совершенно неожиданный мир сложных образов и материальных достижений культуры, на существование которых не было даже намеков ни в одном из дошедших до нас древних текстов.
Скифы, как мы узнаем из их собственного гордого и дерзкого ответа на язвительные замечания Дария, ценили места захоронений своих предков выше всего, поклоняясь им со страстью, которая, возможно, увеличивалась из-за отсутствия у них храмов и святых мест. Для них церемония захоронения была чрезвычайно таинственным и величественным ритуалом, но она также была и исключительно дорогим делом, учитывая не только физические затраты, материальные ресурсы и бытовые предметы, но прежде всего человеческую жизнь. Потери лошадей были особенно велики. Недавние открытия показывают, что от лошадей с дефектами ног иногда избавлялись в Венгрии, и часть тех, что были похоронены в алтайских могилах, страдала от таких же дефектов. Но много лошадей, найденных в Пазырыке, были в отличном состоянии в момент своей смерти. Что касается юга России, то данные по этому вопросу отсутствуют, но число лошадей, убитых во время похорон важных персон на Кубани, было огромным. Там цифры достигали десятков и сотен голов, а самая большая зарегистрированная цифра относится к захоронению в Ульском, где было похоронено около четырехсот лошадей.
Самые значительные и впечатляющие из скифских захоронений — это царские могилы на юге России, из которых, возможно, самая богатая — Чертомлыкская, и по разнообразию и художественному качеству предметов, найденных в ней, и по их почти сказочной ценности работы по золоту. Как и многие другие могилы, чертомлыкское захоронение привлекло внимание грабителей, но в этом случае обрушившаяся земля входной шахты, которую они выкопали, погребла под собой по крайней мере одного из шайки, а предметы, которые он собрал, остались лежать кучей в углу могилы. Так как этот грабитель вряд ли выкопал этот ход в одиночку, вполне вероятно, что его компаньоны скрылись с некоторой долей добычи. Тем не менее археологи, которые вскрыли эту могилу спустя две тысячи лет, нашли в ней огромные материальные ценности, а еще больше такого, что привлекло к себе неиссякаемый интерес исследователей.
План кургана был достаточно сложен, так как в нем находилась центральная погребальная камера с четырьмя камерами меньшего размера, расходящимися в разные стороны от центральной. В первой камере, в которую попали археологи, находился небольшой скифский котел, великолепный колчан, полный стрел, и пять ножей с костяными ручками и железными лезвиями. В главной камере они обнаружили фрагменты ковра, но они были слишком обветшалые, чтобы можно было по ним определить узор. Крючки, предназначенные для того, чтобы вешать одежду, все еще находились на своих местах на стенах и потолках, но одеяния, которые когда-то висели на них, разрушились, и только чеканные золотые бляшки, служившие им отделкой, лежали кучками на земле. В стенах имелись ниши на уровне пола, в которых находились личные вещи и несколько золотых ваз. В северо-восточной камере стояло шесть амфор, в которых все еще были остатки вина и масла, которые когда-то наполняли их, а также бронзовое зеркало на ручке из слоновой кости.
Умерший лежал на спине лицом на восток, окруженный предметами роскоши. На его шее было прекрасное бронзовое крученое ожерелье, в одно ухо была вставлена золотая серьга, а золотые кольца унизывали все пальцы. Согласно обычаю, нож с ручкой из слоновой кости лежал в пределах досягаемости левой руки; там же находился и отделанный золотом колчан с шестьюдесятью семью бронзовыми наконечниками для стрел и хлыстом для верховой езды с ручкой из слоновой кости. Здесь лежали также фрагменты шкатулки из слоновой кости, серебряные ложки, многочисленные золотые бляшки с его одежд, подвески, золотые трубочки, бусины и пуговицы. В третьей небольшой камере находились два тела, каждое из которых имело в виде украшения золотое крученое ожерелье, золотые браслеты и кольца и пояс, отделанный золотыми бляшками, а также золотые бляшки, которые когда-то прикреплялись на одежду, — все это было рассыпано среди голых костей. Рядом стояли бронзовая чаша, серебряный кувшин, колчан со стрелами и кнут. В четвертой камере находились останки бронзовых похоронных носилок, которые когда-то были украшены замысловатым рисунком, выполненным в синих, голубых, зеленых и желтых тонах. На них лежало тело женщины, на котором все еще были надеты золотые браслеты, кольца и серьги. Двадцать девять чеканных золотых бляшек, двадцать золотых кружков и семь золотых пуговиц лежали, перемешавшись с ее костями. На ее голове были остатки пурпурной вуали с пятьюдесятью семью золотыми бляшками. На расстоянии вытянутой руки от тела женщины лежало бронзовое зеркало в голубой оправе. Поблизости лежало тело мужчины, возможно слуги, с бронзовым браслетом на руке, а нож и наконечники для стрел находились на расстоянии его левой вытянутой руки. Между телами стояло замысловато украшенное серебряное блюдо, и именно здесь был найден знаменитый чертомлыкский сосуд. В могиле также был найден большой бронзовый котел высотой три фута, по краю которого выстроились в ряд шесть великолепно выполненных козлов, которые служили его ручками. Здесь же находился и бронзовый котел меньших размеров, много мелких предметов из золота, большая, украшенная орнаментом золотая пластина, которая когда-то была сорвана с царского колчана, пять великолепных мечей и множество черепков изящной греческой керамики. Снаружи погребальной камеры, но в том же самом кургане, лежали десять лошадей в полной сбруе. Сбруя пяти лошадей была украшена золотом, а снаряжение остальных — серебром.
Рис. 18. Бронзовый котел из Чертомлыка. IV в. до н. э.
Строительство места захоронения важной персоны требовало многих усилий. Сначала в степи нужно было расчистить место, затем выкапывался наклонный ход той или иной длины, а в конце его вниз по целине уходила шахта, которая обычно имела довольно внушительные размеры. Для укрепления ее сторон использовались мощные деревянные подпорки. Затем этот ход нужно было превратить в коридор посредством крыши конической формы, а шахта превращалась в камеру благодаря возведению над ней остроконечной крыши, покоящейся на массивных столбах, напоминающих колонны.
Как только строительство было завершено, начинались декоративные работы. На юге России стены главной погребальной камеры увешивались циновками из лозы или камыша, березовой коры или тростника или ковриками, а в Пазырыке использовался войлок. С другой стороны, на Кубани в Карагоденашхе предпочтение отдавалось фрескам, и археологи, открывшие могилу, еще смогли увидеть фигуру пасущегося оленя. Потолки главных погребальных камер обычно украшались так же, как и стены, создавая таким образом впечатление комнаты, или шатра, или, возможно, даже кабинки в крытой повозке, в которой усопший провел много часов в своей жизни. Внутри этой камеры часто возводилось крытое сооружение или палатка, чтобы укрыть тело. В VI в. до н. э. на юге России это внутреннее сооружение зачастую повторяет очертания внешней камеры, но спустя два века временами стала появляться конструкция из обработанного камня, увенчиваемая деревянной крышей. Эту конструкцию Ростовцев приписывает греческому влиянию. Тело помещали на подстилку и укладывали в этой внутренней камере; часто оно покоилось на похоронных носилках, покрытых тканью или подобием тюфяка. Иногда носилки заменял гроб, который обычно имел либо красочную роспись, либо золотые украшения. По соседству с главной погребальной камерой располагались боковые камеры, построенные для ближайших слуг умершего. Количество таких камер варьируется от одной, как в Краснокутске, до двух, как в Цимбалке, и даже до четырех, как в Чертомлыке и Александрополе. Слуг обычно хоронили в западной камере, при этом конюхи имели некоторые привилегии. Так, в чертомлыкском захоронении только они из всех домашних слуг лежали сравнительно изолированно под крышей из древесных стволов, в то время как пятеро других были положены ногами к своему хозяину, с тем чтобы сразу после пробуждения могли бы мгновенно подняться и предстать перед ним.
Рукоятка царского золотого меча из Чертомлыкского захоронения. IV в. до н. э. Длина около 6 дюймов
Большинство могил царских скифов находятся поблизости от Александрополя и Никополя, но несколько из них были найдены также на окраине греческих поселений в Пантикапее. Самые примечательные погребения из района Александрополя—Никополя — это Толстые Могилы, которые имеют от 30 до 70 футов в высоту и от 400 до 1200 или около того футов в окружности, а их погребальные камеры имеют длину от 9 футов 6 дюймов до 15 футов и ширину 7 футов. Эти камеры часто располагались на глубине до 42 футов от поверхности земли. Курганы в Пантикапее не менее впечатляющи. Среди них есть такие богатые и известные, как Алтын-Оба (Золотой курган), Куль-Оба (Пепельный курган) и Царский курган. Из них всех только Алтын-Оба избежал вторжения грабителей, возможно, потому, что его погребальная камера была построена из огромных тесаных каменных блоков, перекрывающих друг друга так, чтобы сойтись в центре в виде впечатляющего заостренного свода. Этот замысел удивительно напоминает постройки в Микенах, и Минне безусловно прав, полагая, что скифским вождям, похороненным в таких могилах, настолько пришлась по вкусу эллинская культура, что они наняли греческих каменщиков, чтобы те построили им гробницы. Действительно, не было ничего проще, как нанять греческих мастеров для постройки Царского кургана, расположенного очень близко от греческой колонии в Керчи, или кургана Куль-Оба, находившегося всего в четырех милях к западу от нее, или Алтын-Оба, который тоже был поблизости.
Холм, насыпанный над Царским курганом, один из самых больших. Он имеет 55 футов в высоту и 820 футов в окружности. Но хотя Куль-Оба и был несколько меньше и имел более овальную форму, он скрывал в себе значительно большую по размерам погребальную камеру — площадью 15 на 14 футов и высотой 17 футов. Здесь, в главной камере, царь лежал один. Его тело покоилось в гробу, сделанном либо из можжевельника, либо из кипариса и отделанном шпоном из слоновой кости с гравировкой, выполненной превосходным греческим мастером. Гравировка изображала прекрасную сцену суда Париса. На голове у царя была надета войлочная шапка, украшенная полосками чеканного золота. Его руки были обвиты дюймовой ширины золотыми браслетами с великолепными фигурками на концах: в одном случае это были Пелей и Фетида, а в другом — Эос и Мемнон. Вокруг запястий у него были застегнуты браслеты из электрума, заканчивающиеся фигурками сфинксов. Они были прекрасной греческой работы, и то же можно сказать и об амулетах из электрума, которые были прикреплены к его одеждам. Рядом с ним лежал огромный скифский меч длиной два с половиной фута, ширина лезвия которого была шириной три с половиной дюйма. Его ножны были украшены золотыми узорами необыкновенной красоты. Поблизости стоял котел с мясом. Рядом с телом были найдены четыре статуэтки. Все они представляют исключительный интерес с той точки зрения, что были вырезаны, а не вычеканены в обычной манере. Одна из них особенно интересна, так как изображает двух братающихся скифов, пьющих из одной чаши. Под головой усопшего были обнаружены многочисленные золотые пластинки, и Минне отметил, что некоторые из них, вероятно, были сделаны при помощи тех же самых штампов, что и бляшки, найденные в Чертомлыке, Огюзе и курганах Семи Братьев. Эта форма массового производства предполагает, что где-то, должно быть, существовали известные мастерские или, по крайней мере, известные ювелиры, работавшие постоянно в одном месте и использовавшие литейные формы такой невообразимой сложности, что в законченном виде пластинки выглядят так, как будто каждую из них кропотливо делали вручную. Коллекция скифских пластин Эрмитажа насчитывает их свыше десяти тысяч, но хотя изделия меньшего размера часто повторялись в больших количествах, редко можно найти пластинки большего размера (они редко бывают больше одного дюйма в поперечнике) с одинаковым рисунком. Пластинки такого же типа были найдены Грязновым в 1927 г. в Шибе. Они были пришиты к одежде старика монголоидного типа. А в Пазырыке пока были найдены только серебряные пластинки.
В главном захоронении Куль-Оба узкая, похожая на ящик перегородка отделяла тело царя от его оружия и наконечников для стрел. В другом похожем отсеке стояли деревянные погребальные носилки на изогнутых ножках, на которых лежало тело женщины. Ее служанка была помещена под прямым углом к ней, но в другом отсеке. На голове женщины была диадема из электрума, золотое ожерелье исключительной красоты украшало ее шею, на пальцах были надеты кольца большой ценности, а на руках — браслеты. На талии женщины были два больших медальона, изумительно украшенные головой Афины. Там же находились три медальона меньших размеров, которые, по мнению Миннса, вероятно, изначально принадлежали какому-нибудь греческому храму. Между коленями женщины покоилась ставшая впоследствии знаменитой ваза (см. фото 4). Рядом с ней лежало зеркало. Как и большая часть ее ювелирных украшений, оно было греческой работы, но держалось на ручке, сделанной скифами. Скифской работы был также и длинный нож, и пять более коротких ножей с рукоятками из слоновой кости, которые принадлежали ее слугам. В Куль-Оба также была найдена ныне знаменитая золотая фигурка лежащего оленя-самца, которая, вероятно, служила украшением центра щита (фото 24). Будучи с эстетической точки зрения менее интересной, чем великолепный экземпляр из станицы Костромской, эта вещь тем не менее должна занять свое место в ряду замечательных произведений, созданных руками мастеров по металлу.
Рис. 20. Карта захоронений скифов в Причерноморье
Таким образом, очевидно, что, когда скифы находились в зените своего процветания, то есть с VII по IV или III в. до н. э., скифского царя, царицу и крупных вождей страны хоронили в их самых лучших одеждах и ювелирных украшениях. Зачастую к ним в могилу клали еще одежду для ношения в потустороннем мире. Они также неизменно уносили с собой свои священные золотые и серебряные вазы, ритоны и кубки для питья. Поблизости от усопших клали амфоры, наполненные вином и маслом, огромный бронзовый котел с запасом мяса и необходимое им оружие. Главные слуги, также в своих лучших одеждах и с оружием в пределах досягаемости, но в бронзовых украшениях вместо золотых, лежали в более простых камерах. Однако жене усопшего всегда предоставлялась едва ли менее богатая могила, чем ее супругу, и иногда вместе с ней находился слуга-мужчина, возможно, ее конюх. Все тела были положены на спину лицом на восток.
Во время самых пышных похорон тело вождя обычно доставлялось к могиле на повозке, запряженной по крайней мере двумя лошадьми, чаще — четырьмя, а иногда — даже шестью. Рядовых скифов клали на тюфяки, помещенные на похоронные носилки, которые несла процессия его родственников и челяди. В каждом случае похороны, вероятно, были шумным мероприятием. Во главе процессии шли знаменосцы с шестами, увенчанными бронзовыми или железными изображениями хищных птиц или внушительных зверей (фото 5, 6). За ними шла группа соплеменников, крутящих огромные металлические погремушки и бьющих в колокола на деревянных ручках (рис. 17). Производимые ими звуки они сопровождали пронзительными воплями, чтобы отпугивать злых духов. Затем двигалась похоронная повозка или носилки с телом усопшего, и звяканье колокольчиков на сбруе лошадей вплеталось в общий шум. По обеим сторонам от тела умершего шли люди, несшие балдахин. По его углам располагались фигуры бронзовых животных, которые выглядели как геральдические символы, и также свисали колокольчики (фото 8). Далее шли те, кто должен был умереть у могилы, чтобы иметь возможность сопровождать своего хозяина в мир иной, а завершали процессию остальные члены племени, стеная и испуская вопли по мере своего продвижения позади всех.
Рис. 21. План захоронения в кургане № 5, Пазырык
1. Колеса повозки.
2. Гробы с крышками.
3. Кости умерших.
4. Ось повозки.
5. Лестница.
6. Ковер (описан в главе 4).
7—9. Части кибитки.
10. Тела лошадей.
11. Войлочный коврик или настенная драпировка.
12. Глиняный кувшин.
13. Козлиная шкура.
14. Овечья шкура.
15. Ножки от стола.
16. Шесть деревянных кольев для палатки, предназначенной для курения конопли.
17. Костяной барабан.
18. Войлочная подушка.
19. Домашняя утварь.
20. Женский головной убор.
21. Балки для кровли погребальной камеры.
22. Останки частей кибитки.
23. Часть повозки.
Все это напоминает ритуал, которого придерживались в Китае при императорах династии Хань, так что неудивительно, что он был принят также и в Пазырыке. Однако там пока еще не были обнаружены ни геральдические по виду знамена, ни погремушки, ни колокольчики, хотя определенные местные черты, которые будут позже описаны в этой главе, придают этим похоронам уникальность, поднимая вопросы, ответы на которые в значительной степени все еще зависят от результатов будущих раскопок.
Рис. 22. Вертикальное сечение захоронения в станице Костромской
Рис. 23. План захоронения в станице Костромской
На юге России, как только тело умершего помещалось в погребальную камеру под специально построенным для этого шатром, а его вещи были положены рядом с ним, его сопровождающих умерщвляли и размещали в местах, выделенных для каждого. Их либо отравляли, либо удушали. Затем наступал черед лошадей, которые были в полной парадной упряжи. Каждую убивали ударом по голове. Их туши помещали вокруг человеческих могил, что зависело от имеющегося для этого пространства. Когда это было возможно, их располагали в определенном порядке, рядами или парами или даже вокруг захоронений. Однако иногда некоторых приходилось хоронить выше основной могилы, но даже тогда их туши всегда клали внутри одной и той же погребальной шахты. Над ними насыпался слой земли, затем погребальную повозку ломали и ее обломки клали на эту землю. Только тогда шахту заполняли землей, а почву над могилой утрамбовывали. Временами для прочности к земле добавляли камни. На этой земле устраивались поминки. И только когда пир заканчивался, начиналась последняя часть церемонии — возведение могильного кургана.
Таким было погребение богатого правителя, стоявшего во главе могущественного клана, гордого владельца многочисленных стад скота и лошадей ценных пород, вождя, имевшего нескольких жен, обладателя большого количества ювелирных украшений, по большей части золотых. Менее богатые вожди, однако такие, с которыми все же считались, также получали пышные похороны. Вместо того чтобы быть погребенными каждый в отдельном кургане, они обычно покоились в большем из двух явно связанных друг с другом курганов. В результате чего захоронения такого типа называют «близнецами». У таких курганов довольно крутые склоны, иногда укрепленные камнями, и плоская верхушка. Тело умершего вождя находится в одиночной погребальной камере, рядом находится его воинское снаряжение, пища и вино для его путешествия в мир иной и лучшие из его личных вещей. Среди последних часто находят предметы греческой работы. Такого человека отправляли на тот свет без сопровождающих его слуг, но его лошади следовали за ним: их тела обычно образовывали кольцо вокруг погребальной камеры. Курганы-спутники меньших размеров и круглой формы хранят в себе многочисленные небогатые захоронения. Они, вероятно, принадлежали рядовым членам племени.
Рис. 24. Карта мест стоянок и захоронений
Прежде чем приступить к рассмотрению более восточных захоронений, возможно, будет удобно взглянуть на некоторые скифские кладбища на северо-западе России, в Пруссии и на Балканах. Все они слегка отличаются от захоронений на Кубани и весьма значительно — от царских могил на юге России. Так, в довольно лесистых районах Киева и Полтавы, где в основном население состояло из оседлых или, по крайней мере, полуоседлых жителей, скифские курганы имеют меньшие размеры: в среднем всего около 7 футов в высоту. В них было захоронено меньшее количество лошадей, и их содержимое обычно беднее: кость часто заменяет золото или другие металлы. Вероятно, здесь были в ходу украшения из дерева, но очень небольшая их часть сумела противостоять суровому климату. Многие могилы этого региона датируются IV в. до н. э., когда погребальные камеры зачастую окружали деревянными столбами, которые поддерживали плоскую деревянную крышу. Часто в таких камерах были деревянные боковины или стены, а также дубовый настил на полу. Здесь также умершего всегда хоронили вместе с его оружием, колчаном и иногда с кольчугой. Предметы, которые, как считалось, будут необходимы ему в мире ином, также клали в могилу. В большинстве случаев в их число входило зеркало, иногда добавлялось несколько предметов из золота, но число убитых лошадей редко превышало двух.
Захоронения, расположенные еще дальше на запад, встречаются редко. Однако важную находку раскопал фермерский плуг в Феттерсфельде (Пруссия). Набор предметов озадачивает. Среди них был кувшин и полное снаряжение скифского воина, но не было и следов конских костей. Особенно выдающимся был щит, сделанный из светлого золота, в центре которого находилась замечательная фигурка рыбы. Нагрудная пластина, которая была найдена вместе со щитом, является единственной в своем роде, имеющей отношение к скифам. Вместе с ней лежала полоска золота, сорванная с ножен меча, сделанного в скифской манере, и кинжал с характерным для сибирских скифов эфесом в форме сердца. Никаких ювелирных украшений, никакой конской сбруи не было найдено в этом кладе. Его относят к началу V в. до н. э. Несколько похожая, но менее значительная находка была обнаружена в Пломюлене (Шлезвиг). Ни одна из них не помогает объяснить наличие скифских изделий так далеко к северо-западу от их родины, и на археологах будущего лежит ответственность за то, чтобы установить, проникли ли скифы в Пруссию одиночными общинами или значительной группой и перемещались ли они маленькими отрядами окольными путями или же, объединившись в большую группу, следовали по определенному пути через Силезию.
В IV в. до н. э. царские скифы из южных регионов России предприняли попытку переместить свою столицу с нижнего течения Днепра к северо-западу от прежнего места. Вскоре после этого восточный край Балкан стал скифским аванпостом, в результате чего на территории этого региона имеется довольно значительное число скифских захоронений. В частности, в Бессарабии, Валахии и Добрудже сохранились важные следы временного пребывания скифов, а некоторые могилы этих регионов явили миру впечатляющие образцы их художественного мастерства. В Румынии самые богатые находки были сделаны в Буковине, где в окрестностях Кусь-юрул-Маре, Сату-Маре и Бурени располагаются самые интересные курганы. Но нигде на Балканах захоронения еще детально и систематически не изучались, поэтому нет возможности сравнить обычаи, действующие на этих аванпостах, с обычаями, которых придерживались в самой Скифии.
К 500 г. до н. э. некоторые скифы проникли также в Венгрию. Вероятно, они следовали по пути, ведущему через Молдавию и Трансильванию, так как оба этих региона изобилуют курганами. Многие из предметов, найденных на венгерской земле, имеют выдающуюся художественную ценность. Например, два великолепных золотых оленя, которые были найдены один в Тапиошентмартоне, а другой в Золдаломпуште. Число скифских захоронений в Венгрии значительно, находки зачастую были откопаны сельскохозяйственными рабочими. Помимо случайных находок такого рода, свыше восьмидесяти пяти главных захоронений в этой стране были раскопаны археологами до 1939 г. Все они заключали в себе кости лошадей, хотя число убитых животных было неизменно небольшим, и часто они были не лучшими экземплярами. Поэтому научная информация, представленная благодаря этим раскопкам, оказалась разочаровывающе незначительной.
Если двигаться назад через территорию России, картина вновь становится более полной. К востоку от царских гробниц кубанские курганы дают особенно богатые и интересные примеры ранних скифских захоронений. Курганы Семи Братьев можно избрать в качестве характерного образца превосходных кубанских захоронений, хотя предметы, найденные в Келермесе, возможно, имеют большую ценность. На Кубани греческое влияние менее заметно, чем в царских могилах, и хотя образцы греческого мастерства встречаются почти в каждом захоронении, ни один из них не производит впечатления того, что он был специально сделан для конкретного властителя данной местности или даже для Кубани. Скорее эти предметы являлись популярными объектами греческого экспорта, выбранными кубанскими скифами либо потому, что они достаточно хорошо соответствовали их собственному местному вкусу, либо потому, что других просто не было. Так, на Кубани не встречаются сосуды, подобные сделанным на заказ вазам из Куль-Оба, Чертомлыка или Воронежа, зато местный стиль здесь выражен наиболее заметно.
В чистом виде этот стиль проявляется в конской упряжи и оружии: мечах, кинжалах и ножах, которыми пользовались мужчины. Однако в ювелирных изделиях просматривается склонность к отражению персидского влияния, так же как личные украшения царских скифов носят следы сильного влияния эллинских элементов. Например, у золотого леопарда из Келермеса глазные впадины и ноздри были заполнены стеклянной мастикой, и в них вставлены полудрагоценные камни, в то время как его уши инкрустированы ранним видом эмали клуазоне, что показывает сильное сходство с работой времен династии Ахеменидов VIII—VII вв. до н. э. В другом кубанском захоронении были найдены золотой колчан, великолепный пояс и золотая диадема, увенчанная грифонами, которые имеют явное сходство с некоторыми находками с берегов Окса.
Местные черты заметны на Кубани в конструкции погребальных камер. Так, в станице Костромской четыре огромных столба стояли по углам площадки размером около 10 квадратных футов и 6 дюймов. На них были положены четыре балки, а затем во внутренней части площадки были поставлены еще шесть столбов, а с внешней ее стороны — пять, но в промежутках между этими шестью. Верхушки этих столбов затем были соединены вместе в центре так, чтобы образовалась крыша. В этом кургане были захоронены только двадцать две лошади, но зато в нем был найден железный щит, в центре которого находилась великолепная золотая фигурка припавшего к земле оленя, которая носит название «олень из Костромской».
Многочисленные захоронения, которые были открыты в Сибири, представляют собой определенные, совершенно уникальные образцы. Две группы погребений особенно интересны. Самыми ранними были замороженные захоронения, обнаруженные в Катанде, рядом с рекой Берел, которые относились к началу железного века. Они также большей частью были разграблены в древности, и в могилах осталось мало золота, хотя некоторые бронзовые предметы были оставлены ворами. Над самым крупным из захоронений Катанды возвышалась пирамида из камней высотой всего 7 футов, но в окружности она имела свыше 100 футов. В захоронении были и лошади, но Радлов не уточнил их количество. Погребальная камера была площадью 14 квадратных футов; она была крыта лиственницей и отделана березовой корой. Могила находилась ниже пласта льда. В ней было найдено много сохранившихся предметов одежды. Среди них был шелковый китель, скроенный как современный фрак, с подкладкой из соболей, обшитый по краю кожей и отделанный чеканными золотыми пластинами, шуба из крашенного в рыжий и зеленый цвета горностая с отделкой из золотых пуговиц и золотых пластин, горжетка из горностая и шелковый пояс, украшенный вырезанными из дерева фигурками лошадей, сказочных животных, чудовищ, оленей и медведей, расположенных в ряд. Некоторые из них близко напоминают определенные фигурки животных, найденные в Нойн-Ула (Монголия). Человеческие тела покоились на низеньких деревянных столах или подставках, а некоторые другие предметы мебели воскрешают в памяти образчики из Пазырыка.
Радлов раскопал еще одну группу замерзших могил на берегах этой же самой реки, но расположенных несколько ближе к Бухтарне. Здесь под слоем деревянных бревен были найдены тела шестнадцати лошадей, расположенных в четыре ряда, с головами, повернутыми на восток. Все они были в полной сбруе. Их удила были сделаны из железа, а кожаные уздечки были украшены узорами из резного дерева и березовой коры, которые были покрыты тонкими листочками золота. Здесь погребальная камера для человека была расположена на несколько более низком уровне. В ней стоял гроб, сделанный из выдолбленного ствола дерева, который затем был украшен медными птицами, близко напоминающими изображения, найденные в скифских могилах на Волге и на Урале. В гробу лежало тело мужчины, у которого было оружие, схожее с тем, которое клали в могилу к скифу-кочевнику, так чтобы тот легко мог до него дотянуться. В погребальной камере были найдены зеркало и котел скифского типа, но не было ничего, что могло бы помочь отнести ее к какому-то точному периоду.
В 1927 г. Руденко и Грязное сумели осмотреть еще одну группу могил, во многом похожих на эту. Они были расположены в Шибе вблизи реки Урсуль. Самый большой из этих курганов напоминал пазырыкские захоронения. Он имел около 130 футов в диаметре, но опять высота каменной насыпи была всего лишь около 6 футов, а погребальная камера находилась приблизительно на глубине 21 фута. Это была могила старика. Его тело покоилось в деревянном гробу, рядом с которым лежало тело мальчика. В северной части могилы были помещены тела четырнадцати лошадей, но это захоронение было разграблено в древности, и в нем осталось мало ценного. В 1934 г. Киселев раскопал другой курган, принадлежавший к этой группе. Он хранил в себе тела старика монголоидного типа и женщины, обернутой в красный шелковый саван, отделанный золотыми бляшками. На ней была надета золотая диадема, а рядом с ней лежало зеркало и различные другие ценные предметы, которые имели сильное сходство с пазырыкскими находками. В 1950 г. было исследовано еще несколько захоронений, сильно напоминающих пазырыкские. Они находились в Басадаре, расположенном в этой же самой местности. В этом случае тело лежало в деревянном гробу, боковины которого были украшены резьбой, изображающей идущих в ряд слева направо четырех тигров. Они вновь появляются на крышке гроба вместе с двумя оленями, двумя кабанами и тремя горными козлами, переданными в более гибком стиле, чем те, что были найдены в Пазырыке. Шестнадцать лошадей были погребены в этой могиле, которая, несмотря на необычный вид гроба, вероятно, также принадлежала племени, схожему с тем, которое жило в Пазырыке.
И действительно, вся эта серия захоронений так близко напоминает значительно более богатые могилы, раскопанные в Пазырыке, что обе группы, должно быть, принадлежали племенам, которые имели либо тесные родственные связи, либо сходные культуры, хотя народ в Пазырыке был состоятельнее и могущественнее других. Соответственно, кладбище в Пазырыке больше и заключает в себе около сорока курганов. Они отличаются как размерами, так и формой. Пока еще исследовано шесть из более крупных курганов, а также некоторые из курганов меньших размеров. Все они расположены на восточном склоне Алтая на уровне летних пастбищ, где земля, замерзающая зимой, оттаивает весной и летом. Почва здесь очень каменистая, и даже самые большие курганы имеют небольшую высоту, покрытые сверху всего лишь землей, выкопанной из погребальных камер, и валунами. Таким образом, размер кургана определяется скорее его окружностью, нежели его высотой. Самые большие из них имели от 120 до 160 футов в диаметре. Некоторые из меньших курганов отмечены снаружи кольцом из камней вместо каменной насыпи или покрыты камнями таким образом, что они образуют части различных узоров. В Пазырыке нет двух одинаковых курганов, и все же все они связаны с одной и той же группой людей. Они также не относятся строго к одному и тому же периоду. Из раскопанных курганов больших размеров курганы № 1 и 5 относятся к V в. до н. э., курганы № 2, 4 и 6 — к концу V или началу IV в. до н. э., а курган № 3 — к III в. до н. э. Вполне возможно, что некоторые небольшие различия между курганами возникли отчасти благодаря смешанным бракам между людьми из Пазырыка и другими племенами, в результате чего их местные обычаи претерпели определенные незначительные изменения. Однако в основных чертах захоронения принадлежат к одному типу. В каждом случае в курганах находят лошадей, которые занимают одну треть всего пространства погребения и всегда лежат в отдельном отсеке, расположенном в северной части могилы. Из-за недостатка места часто возникала необходимость, чтобы несколько лошадей располагались на более высоком уровне, чем основное погребение, но, насколько это было возможно, их тела были надлежащим образом украшены (экипированы).
В курганах больших размеров погребальные камеры занимали около 45 квадратных ярдов. Они были огорожены двойными стенами: внешняя была сделана из грубых лесоматериалов, в то время как внутренняя была отшлифована изнутри. Пространство между ними иногда оставляли пустым, а в других случаях оно заполнялось хворостом. Неровности пола обычно сглаживались, но временами он был усеян гравием. Потолок обшивался изнутри березовой корой, как на Кубани и в Шибе, а снаружи покрывался слоем веток. Эта замысловатая конструкция показывает, что еще в V в. до н. э. на Алтае кочевники приобрели значительные навыки в строительстве из дерева.
Рис. 25. Силуэты петухов, вырезанные из кожи, из кургана № 1, Пазырык. V в. до н. э. Высота около 6 дюймов
Рис. 26. Силуэты оленей, вырезанные из кожи, из кургана № 2, Пазырык. Размеры 6 на 7 дюймов
Жизненные удобства, вероятно, также ценились высоко, так как во всех могилах Пазырыка, исследованных до настоящего времени, стены погребальных камер были обшиты изнутри войлоком, который держался на них при помощи либо медных, либо деревянных гвоздей. Гвозди для подвешивания одежды и других предметов вбивались в стены. В кургане № 2 пол был покрыт черным войлоком. В кургане № 1 стенные драпировки были удивительно замысловатые: темно-коричневое поле было отделано по краю каймой из белого войлока, расположенной между двумя полосами бело-красно-желто-синих зубчатых узоров, а в широкой центральной части был очень натурально изображен ряд свирепых коротконосых оскалившихся львиных голов, выполненных из ярко-синего и красного войлока. Камера кургана № 5 тоже была увешана войлоком. Хотя уцелели только отдельные фрагменты, археологам удалось воссоздать его рисунок. Главный сюжет представляет собой большое крылатое создание с человеческой головой на теле льва. Оно было ярко раскрашено и посажено на беловатый фон, который имел кайму из блестяще расцвеченных птиц, окруженных завитками.
В Пазырыке умерших клали в гробы, сделанные из выдолбленных огромных стволов лиственниц, похожие на те, что были найдены в Шибе и Басадаре. В каждом случае нижняя часть гроба была глубже, чем крышка, а в пазырыкских гробах с каждого конца также были проделаны два отверстия либо для веревок, при помощи которых гроб опускали в могилу, либо для несущих гроб людей. В курганах № 1 и 2 края гробов были украшены прекрасными силуэтами, вырезанными из кожи, а затем позолоченными: в одном случае это были сильно стилизованные петухи, стоящие друг против друга, а в другом — ряд бегущих оленей.
Тела, найденные в Пазырыке, были забальзамированы. В действительности практика похорон, осуществляемых два раза в год, которая была принята в племени, сделала это необходимым. Это не было роскошью, которой удостаивались самые выдающиеся вожди. В отличие от обычая скифов класть вождя в отдельную погребальную камеру, а его жену помещать в соседней камере, в Пазырыке обычно мужчина разделял с женщиной один и тот же гроб: он лежал на верхнем его уровне, а она — на нижнем. Обоих клали на спину головой на восток. Тела лежали на ковриках, положенных на большие войлочные одеяла, края которых достаточно перекрывали друг друга, чтобы обертывать тела с целью отгородить их от крышки гроба. И снова, в отличие от Скифии, мертвые в Пазырыке помещались в гробы только частично одетые, то есть верхняя одежда была накинута им на плечи, а верхняя часть (корсаж) платья лежала у женщин на груди. На мужчинах не было штанов, и хотя в могилах было обнаружено большое количество предметов одежды, ни в одном из захоронений не было найдено ни одной пары штанов. Однако головные уборы были надеты им на голову, а на ногах были чулки и обувь. Мертвецы лежали в одинаковых позах: левая рука на груди, а правая на лобке. Украшений на них было найдено немного, вероятно, потому, что воры, проникшие в погребальные камеры, унесли все ценное с собой, но все же среди костей лежало несколько серебряных амулетов и бронзовых одежных бляшек; также иногда попадались одно-два ожерелья, сережка, несколько стеклянных бусин и неизменно — зеркало.
Некоторые из наиболее захватывающих открытий были сделаны в курганах № 2 и 5, в которых были обнаружены тела двух вождей, покрытых чрезвычайно замысловатой татуировкой. Одно тело сильно разрушилось с течением времени, но у другого — это был мужчина в возрасте около шестидесяти лет, безбородый, монголоидного типа, тот самый, у которого была найдена накладная борода, — сохранились большие участки татуированного рисунка на руках, груди и спине. Этот человек погиб в бою. Рисунки, вытатуированные на его теле, представляли собой фигурки зверей. Они были скифскими по стилю и основной идее и такими живыми по замыслу и исполнению, что должны стоять в одном ряду с самыми лучшими рисунками скифской школы. Их качество говорит само за себя, но что они означают — остается неясным. Ни в одной из скифских могил не было найдено ничего, что наводило бы на мысль о том, что среди кочевников европейской степи татуировка была распространена. Гиппократ ссылается на их обычай прижигать свои раны с медицинскими целями, но вряд ли он перепутал татуировку и прижигание. Саму идею нанесения себе татуировок жители Алтая переняли, возможно, у эскимосов, имевших такой обычай, которые, вероятно, вступали в контакт с жителями Южной Сибири раньше, чем принято считать. Или же они могли научиться татуировке у народа Пенджаба, который, по словам Фрейзера, давно верил, что после смерти «мужчина или женщина, находящиеся внутри своей смертной оболочки, отправятся на небеса; при этом они останутся расписанными теми же самыми вытатуированными рисунками, какие украшали их тела при жизни». Так как Пржилуски отслеживает культ «золотого оленя» среди сальвов времен скифов, почему бы не считать, что связь между двумя народами была двусторонняя? Однако Руденко, базируя свою точку зрения на утверждениях Геродота, Гиппократа, Ксенофонта и Помпония Мела, которые отмечали, что татуировки у некоторых азиатских народов служили указателем ранга, полагает, что с этой целью они и использовались в Пазырыке. И все же у киргизов до самого недавнего времени татуировка была предназначена только для храбрецов. В пазы-рыкских захоронениях не было найдено ничего, что помогло бы решить эту проблему, и ничего, что связало бы накладную бороду с татуировками; умерший мужчина остается загадочной фигурой.
Рис. 27. Татуировки, сохранившиеся на теле вождя, похороненного в Пазырыкском кургане № 2. V в. до н. э. Рис. 28.Татуировки на ноге вождя
У его жены были мягкие волосы, как у жительниц Европы, но на ней был надет деревянный головной убор с привязанными к нему косами, такой же странный, как и борода ее мужа вместе с его татуировками-украшениями. Хотя воры разграбили человеческие могилы в Пазырыке, они не проникли в погребальные камеры лошадей, и в них все было оставлено нетронутым. Как в человеческих погребениях, так и в этих стены были увешаны войлоком, который был так же замысловато украшен, как и драпировки в человеческих отсеках. Многие лошади находились в отличном состоянии в момент своей смерти. Лучших из них кормили зерном, которое, вероятно, выращивалось специально на равнине в течение весенних месяцев и затем доставлялось наверх к летней стоянке. Его использование в качестве корма для животных показывает, что это племя развило свою собственную смешанную экономику, оставляя свои пастушеские занятия в весенние месяцы ради земледельческих целей. Все верховые лошади были гнедыми меринами, многие были чистокровными, хотя несколько диких монгольских лошадок были включены в число захороненных. Состояние копыт самых лучших лошадей наводит на мысль о том, что в течение некоторого времени перед смертью их содержали в конюшнях.
И в Скифии, и в Пазырыке лошадей хоронили в полной упряжи и все их снаряжение, включая кнуты, клали в могилу. Изобилие упряжи совершенно поразительно. Вся она щедро украшена, большая ее часть — золотыми или бронзовыми бляшками, остальная — резьбой по дереву или березовой корой, войлоком или мехом и либо золотой, либо свинцовой фольгой. Большая часть снаряжения, найденного в Пазырыке, дошла до нас в отличном состоянии, дав возможность установить, как именно кочевники запрягали и украшали своих верховых лошадей. Это будет описано в следующей главе, но здесь стоит привлечь внимание к любопытной и действительно уникальной конской сбруе, которая настолько озадачивает, что хотя не менее восьми экземпляров ее было найдено в Пазырыке, ее происхождение и точное назначение до сих пор невозможно полностью объяснить.
Речь идет о восьми лошадиных масках или скорее головных уборах, принадлежащих восьми великолепным ферганским скакунам. Две маски, найденные в кургане № 1, полностью скрывали лошадиные головы и были им впору, как настоящие маски. Их основой послужила рельефная кожа, которая затем была покрыта цветной кожей, значительно более тонкой по фактуре. Маски были украшены: в одном случае — сценой нападения барса на оленя, в другом — сценой нападения рогатого и крылатого дракона на животное, похожее на грифона, которое в свою очередь собиралось наброситься на тигра. Эти сцены были выполнены из ярко-синего и зеленого меха. Точно так же из разноцветного меха был сделан и ряд петухов, изображенных в профиль. Вдобавок обе маски были щедро украшены позолотой, посеребренными и разноцветными кожаными кружками и полумесяцами и — что самое непонятное — обе были увенчаны парой частично позолоченных оленьих рогов.
Наличие оленьих рогов, казалось, наводит на мысль, что маски были предназначены для маскировки лошадей под оленей. Поэтому стали считать, что захоронения относятся к тому периоду, когда оленя хоть и не использовали больше в качестве транспортного средства, но он все еще продолжал ассоциироваться с погребальной церемонией, в которой вполне мог когда-то занимать то место, которое в Пазырыке отводилось лошадям. На основании этого стало казаться, что народ в Пазырыке находился в стадии переходного периода, двигаясь от «оленьей» ступени культуры к следующему этапу, в котором главная роль отводилась коню, в результате чего эти захоронения были предварительно отнесены к очень раннему периоду.
Раскопки следующего сезона привели к открытию, на этот раз в кургане № 2, других экземпляров несколько похожих головных уборов. Хотя большинство из них были в плохом состоянии, оказалось возможным воссоздать один комплект этого наряда, и затем стало очевидным, что этот образчик так сильно отличается от первых двух масок, что он свел на нет (сделал несостоятельными) те выводы, которые на них основывались. Начнем с того, что новый головной убор не был маской в действительном смысле этого слова, так как он лишь частично закрывал голову животного, спускаясь мысиком на глаза и оставляя всю морду открытой. Таким образом, это был больше головной убор, нежели маска. Он был сделан из белого войлока в форме капюшона с открытыми (вырезанными) спереди наушниками и с мысиком, нависающим над глазами, украшенным по краю рядом золотых фигурок животных. Выпуклость между ушами в центре капюшона служила опорой для кожаной головы рогатого горного козла. Сзади на шее этого создания примостилась птица, сделанная из белого войлока, покрытого кожей, с наполовину поднятыми позолоченными крыльями и великолепно изогнутым хвостом. Хотя эта необыкновенная геральдическая агрессивная композиция не поддается объяснению, она послужила крушению теории о том, что народ Пазырыка все еще придерживался культа оленя в тот период, когда были сделаны эти захоронения.
Обращая внимание на плюмажи, которыми украшены скульптуры коней из Ниневии, Руденко тем не менее не склонен приписывать головные уборы из Пазырыка ассирийскому влиянию. Он скорее полагает, что в обоих случаях идея украшать каким-либо образом головы коней возникла из некоего общего источника, вероятно западно-азиатского происхождения, и датируется первой четвертью 1-го тысячелетия. Ассирийцы развивали эту идею в течение VII в. по направлениям, которые проиллюстрировали скульптуры в Ниневии.
Конский головной убор из войлока и кожи из Пазырыкского кургана № 2.
Несколько позже жители Алтая преобразовали плюмажи в маски того типа, которые были обнаружены в Пазырыке. Другим похожим примером являются головные конские доспехи, обнаруженные в Киркудбрайтшире в 1829 г. Руденко убежден, что пазырыкские образчики не были предназначены исключительно для похорон, так как на одной из поврежденных масок имелись признаки того, что ее очень много носили, так что, вероятно, она использовалась во многих церемониях, прежде чем сыграть свою последнюю роль в похоронах в Пазырыке. Пазырыкские головные уборы носили вместе с ярко украшенными кожаными щитками, закрывающими гриву и хвост коня. Узоры на них носили стилизованный характер и были либо вырезаны из кожи, либо инкрустированы ею. Несколько схожие щитки для гривы можно иногда увидеть на ассирийских скульптурах.
В связи с этими головными уборами Киселев призывает обратить внимание на четыре статуэтки коней, которые Радлов обнаружил в Катанде, и пятую, очень на них похожую, найденную поблизости. Все пять изображают склонившееся существо с головой грифа и телом коня. На каждой имеются четыре отверстия, вырезанные сверху в голове, и Киселев убежден, что в каждом случае два отверстия должны были играть роль углублений для ушей, а уши делались из какого-то другого материала, отличного от того, из которого было сделано туловище. А два других были предназначены для того, чтобы держать рога. Если так оно и было, а кажется очень вероятным, что предположение Киселева верно, то объяснение одной группы находок должно также быть справедливым и в отношении другой.
Повозки, которые использовались на похоронах, были сломаны и захоронены в курганах Пазырыка точно так же, как это делали в Скифии. В Пазырыке большинство таких повозок были примитивными. Повозки двигались на жестких колесах, выточенных из стволов деревьев, и подвергались такой нагрузке, что колеса были сильно стесаны. Руденко полагает, что эти повозки использовались для перевозки камней, необходимых для засыпки курганов, а не для того, чтобы отправить тело в последний путь к могиле, как в Скифии. Повозка в кургане № 5 была другого типа. Это было элегантное замысловатое средство передвижения, установленное на четырех колесах со спицами, каждое из которых имело почти шесть футов в диаметре, но на которых отсутствовал железный обод или шина, обычно имеющиеся на колесах скифского происхождения. Повозка была изготовлена из березовых стволов, причем некоторые из них были обработаны, а вся она могла быть разобрана и нагружена на вьючных животных, чтобы переправить ее через труднодоступную местность. Для возницы имелось приподнятое, похожее на платформу сиденье, а вся надстройка была покрыта черным войлоком, великолепно украшенным лебедями, вырезанными в китайской манере из разноцветного войлока. Формы деталей из дерева очень напоминают изогнутые ножки столов, обнаруженные в могилах Пазырыка. И то и другое несомненно было местного изготовления, и все же повозка имеет гораздо более сложную конструкцию, чем любые из тех, что были до этого найдены на просторах евразийской степи.
Рис. 30. Повозка, которую можно разобрать, из скифского кургана № 5, Пазырык. V—IV вв. до н. э. Ширина 10 футов, высота 9 футов, колеса около 6 футов 6 дюймов в диаметре
Поэтому есть искушение связать эту необычную повозку — пока что уникальный в своем роде экземпляр — со страной, которая вдохнула идею или, что более вероятно, действительно явилась тем местом, где был произведен для нее войлочный полог, то есть с Китаем. Историческое оправдание для такого предположения можно найти в китайских летописях, в которых было отмечено, что тогдашние императоры Китая пытались обеспечить мир на своих западных границах путем выдачи замуж своих нежеланных невест за наиболее воинственных вождей соседних кочевых племен. Каждой неудачливой невесте императоры дарили в качестве прощального свадебного подарка повозку, для транспортировки которой требовалось четыре лошади, и отправляли невесту в дикие края, чтобы та сделала все возможное для Китая и для своего неотесанного мужа.
Однако женщина, лежавшая рядом с вождем, имела мягкие волосы и вытянутый череп, характерный для индоевропейцев. Поэтому разумнее посчитать эту повозку подражанием и не думать о женщине как об утонченной изгнаннице из роскошного, изысканного китайского императорского двора, выжившей и, может быть, даже втайне нашедшей свои радости в суровых, необычных условиях кочевой жизни, или как еще об одной принцессе Сичунь. Приблизительно в ПО г. до н. э. это несчастное создание стало женой вождя Гун-Mo, правителя Ву-сунь в Центральной Азии. Он был старый и немощный, и они изредка встречались за кубком вина. Она оплакивала свое одиночество в строках этого маленького печального стихотворения:
В далекий уголок земли:
Отправил меня в чужую страну
К правителю Ву-сунь.
Шатер теперь мой дом,
Из войлока его стены;
Сырое мясо — моя пища,
Кобылье молоко — питье.
Все время с мыслями о своей стране,
Мое сердце скорбит.
Как бы я хотела стать желтым аистом
И улететь к родному дому.
<<Назад Вперёд>>
Просмотров: 9401