загрузка...

Как известно, в истории человечества в целом бронзовый век — период, когда применение металла способствовало ускоренному росту производительных сил общества, а, соответственно, и скачкообразным преобразованиям в его структуре. Окончательно утвердились иерархические отношения как внутри каждого социума, так и между различными обществами. Появилась ранняя государственность, т. е. социальные иерархии нескольких регионов слились в одну комплексную и относительно унифицированную структуру с определенными границами и центром. Ранняя государственность бронзового века оказалась способной как на невиданную в прошлом по масштабам организацию общественного труда, так и на беспрецедентное массовое насилие и принуждение. Государственность означала окончательное закрепление основанных на насилии (или угрозе его применения) отношений власти-подчинения по вертикали общества, а также легитимизицию организованного насилия (войн) по отношению к другим обществам. Культуры земного шара начали структуризироваться в иерархию и «по горизонтали». Более «передовые» культуры Южной Евразии (прежде всего Средиземноморья, Ближнего Востока, долин Инда, Ганга и Хуанхэ) и Северной Африки, с развитой металлургией и уже оформившейся государственностью, образовали своего рода «ядро» мировой системы бронзового века. Возможности применения крупномасштабного насилия — технологические и организационные — которыми обладало «ядро», как правило, значительно превосходили способность догосударственной «периферии» к обороне. Это давало ранним государствам бронзового века возможность шаг за шагом успешно колонизировать и эксплуатировать «варварскую периферию», перераспределять ее ресурсы в свою пользу. В то же время политические образования «ближней периферии» имели тенденцию, в ответ на цивилизационный вызов со стороны «центра», заимствовать металлургическую технологию и образовывать свою собственную («вторичную», по отношению к «центру») государственность. Попытки «ближней периферии» вырвать у «центра» цивилизационную гегемонию (в комплексе часто именующиеся «варварскими вторжениями») создавали как постоянное напряжение внутри мировой системы, так и возможности для ее развития.

Каким же образом были распределены культуры бронзового века в Евразии? Что представлял собой бронзовый век в регионах, прилегающих к Корейскому полуострову? Бронза (сплав меди и олова) вошла в употребление в Египте и на Ближнем Востоке (прежде всего в Месопотамии) в середине III тыс. до н. э. Она стала основой для оформления там древнейших в Евразии очагов государственности. С запада бронза постепенно распространялась на восток — уже в сер. III тыс. до н. э. она была известна в долине Инда. С середины II тыс. до н. э. бронза стала широко распространяться и на «варварской периферии» тогдашнего «цивилизованного мира» — в Южной Сибири (прежде всего на Алтае и в Саянах). Бронзовые культуры индоевропейцев Урала и Южной Сибири — афанасьевская (III-II тыс. до н. э.), андроновская (середина — конец II тыс. до н. э.), срубная (II тыс. до н. э.) и тагарская (I тыс. до н. э.) — оказали значительное влияние на развитие бронзовой металлургии как на Корейском полуострове, так и на территории современного Китая. Китай, с точки зрения общеевразийского контекста, значительно «отставал» в освоении металлургии и развитии раннеклассовых общественных форм. Бронзовый век пришел туда лишь на рубеже III- II тыс. до н. э. и, как предполагает ряд ученых, через посредство более «передовых» западных соседей. Классической культурой раннего бронзового века в Китае считается культура эрлитоу (по названию стоянки Эрлитоу в Яньши, пров. Хэнань), датируемая XXI-XVI вв. до н. э. Освоение бронзовой культуры дало протокитайскому населению долины р. Хуанхэ возможность относительно скоро (приблизительно в XIV в. до н. э. — т. н. «аньянский» этап в развитии Шан-Иньской культуры) создать первый в истории восточноазиатского региона мощный центр «классической» ранней государственности. Типичными чертами такого центра были обожествленные правители (монополизировавшие как производство бронзовых изделий, так и право на контакт с высшими божествами), аристократия воинов-колесничих (четко отделенная от рядовых общинников), и тенденция к распространению своего влияния — как политического, так и культурного — на окружающие «варварские» племена. В результате с середины II тыс. до н. э. культура долины р. Хуанхэ стала «ядром» региональной восточноазиатской системы. «Периферийные» некитайские этносы, стремящиеся защитить себя от перспективы утери политической самостоятельности и этнической идентичности, вынуждены активно заимствовать материальную культуру «ядра». Они также начали создавать, в значительной степени на основе исторического опыта «ядра», общественные институты, способные выдержать натиск более «передовых» соседей. Так в процессе поисков ответа на исторический вызов «ядра», динамической адаптации к требованиям новой культурно-политической ситуации в регионе формировались «периферийные» культуры Восточной Азии, в том числе и протокорейская бронзовая культура.

На настоящий момент кажется доказанным, что истоки бронзовой культуры Корейского полуострова следует искать в непосредственно прилегающих к северным границам современной КНДР районах Южной Маньчжурии. Именно там, под воздействием протокитайской шан-иньской, южносибирских (карасукской и прочих) и северокитайской ордосской бронзовой культуры, сформировался на рубеже II-I тыс. до н. э. оригинальный комплекс, в течение I тыс. до н. э. распространившийся постепенно на юг, по всей территории Корейского полуострова. Основные черты этого комплекса — бронзовые предметы (скрипковидные бронзовые кинжалы и ритуальные зеркала — знаки влияния военных вождей и жрецов), яшма как символ престижа формирующейся знати, гладкая керамика разнообразной формы и цвета, захоронения в каменных ящиках-гробах, мегалиты-дольмены над захоронениями элиты, и значительно более важная роль земледелия в общей структуре хозяйства. При этом следует отметить, что, в отличие от вождей и жрецов, простые общинники в основном продолжали пользоваться каменными, деревянными и костяными орудиями труда, в том числе и в земледелии.

С этнолингвистической точки зрения, носители бронзовой культуры в Южной Маньчжурии и на Корейском полуострове принадлежали, как считается, к монголоидной прототунгусской группе, условно отождествляемой с насельниками северных границ китайской культурной сферы, известными из китайских источников как емэк (кит. вэймо). Эта группа, по-видимому, отчетливо отличалась, как по языку, так и по облику материальной культуры, от неолитических насельников Корейского полуострова, родственных, скорее всего, современным палеоазиатским народностям Приамурья. В то же время вряд ли стоит, как это делают некоторые южнокорейские исследователи, изображать емэк как чуть ли не «гомогенную протокорейскую народность» с «единой культурой и языком». Археологические находки довольно ясно показывают, что бронзовая культура маньчжурско-корейского ареала была сложным, разнородным конгломератом региональных вариаций, объединенных лишь несколькими общими чертами.

Процесс распространения культуры бронзы по Корейскому полуострову, с севера на юг, в X-V вв. до н. э., был одновременно и процессом смешения «северных пришельцев» (условно отождествляемых с емэк древнекитайской историографии) с автохтонным неолитическим населением полуострова. Распространенное в южнокорейской исторической науке представление об этом процессе как о «завоевании» полуострова «северянами» кажется чрезмерно упрощенным. Во многих случаях «северная» культура могла проникать на полуостров постепенно, в течение столетий торговых контактов, культурных заимствований и смешанных браков. Смешанное постнеолитическое население во многом продолжало традиции неолитической культуры. Это заметно, скажем, по формам жилищ, облику орудий труда, и т. д. Но в то же время культура металла, которой владели «пришельцы с Севера», не могла не занять в обществе доминирующего положения. Результатом ассимиляции неолитического населения полуострова в более развитую бронзовую культуру Севера и было формирование этнического субстрата, условно идентифицируемого как маньчжурско-протокорейский. Именно к этому субстрату и относилась племенная группа, сумевшая к IV — III вв. до н. э. создать в северной части Корейского полуострова и на прилегающей территории Маньчжурии протогосударство Древний Чосон.

III в. до н. э. был временем, когда древние чосонцы начали активно и широко заимствовать культуру железа из Китая. Считается, что на этом и закончился бронзовый век на полуострове. Начало же корейского бронзового века большинство южнокорейских и западных ученых относит к XI-X вв. до н. э. Именно этим временем датируются самые ранние из найденных на территории полуострова бронзовых вещей. Среди них — бронзовые нож и шишкообразное украшение из Синамни (уезд Ёнчхон пров. Сев. Пхёнан), бронзовый резец из 3-го культурного слоя Кымтханни (г. Пхеньян), литейная форма для изготовления бронзовых «шишек» из Самбонни (уезд Чонсон, пров. Сев. Хамгён), и т. д. Тенденция современной северокорейской исторической науки возводить начало бронзового века в Корее чуть ли не к началу II тыс. до н. э. (т. е. искусственно «удревнять» корейскую бронзу до уровня китайской шан-иньской бронзовой культуры) связана с «политическим заказом» северокорейских властей и вряд ли имеет отношение к историческим фактам.

1) Бронзовые изделия
а) оружие
Типичным образцом церемониального вооружения бронзового века Корейского полуострова и Южной Маньчжурии является т. н. «скрипкообразные» (пипха-хён) кинжалы (известны также как кинжалы ляонинского, или маньчжурского типа). Это обычно относительно короткие (до 40-50 см.) бронзовые клинки с профилированным лезвием (похожим на деку струнного инструмента — отсюда и название), резко выделяющимися «зубцами» с обеих сторон посередине, и постепенным сужением клинка к концу (рис. 8). Т-образная рукоятка, часто орнаментированная меандрическим «громовым» узором, изготовлялась обычно отдельно. По внешнему виду такие кинжалы легко отличимы от образцов современной им иньской, чжоуской, или ордосской бронзы.

Самые ранние образцы «скрипкообразных» кинжалов известны по южноманьчжурским памятникам рубежа II — I тыс. до н. э. — в частности, по находкам в уезде Синьцзинь пров. Ляонин. Их отличает резкое выделение «зубцов», располагавшихся ближе к концу клинка. На территорию Корейского полуострова эта форма, как кажется, не проникла. Более поздняя форма — укороченные клинки с «зубцами» почти точно посередине — известна по классическим находкам 1958 г. в местечке Шиэртайинцзы под Чаояном. Она и распространилась по территории северной части Корейского полуострова, за исключением земель современной провинции Хамгён, долго остававшихся вне зоны влияния бронзовой культуры. Наконец, появившаяся позднее (VII — IV вв. до н. э.) измененная форма — с удлиненным клинком и уплощенным «зубцом» — распространилась из Южной Маньчжурии по западному берегу Корейского полуострова вплоть до самых южных его районов. В целом, к V в. до н. э. большая часть его территории (за исключением восточного побережья) входила в сферу влияния «культуры скрипкообразных кинжалов».

Определенная стандартизация формы важнейшего ритуального предмета на большей части полуострова говорит о начале гомогенизации его населения, т. е. о прогрессе в формировании маньчжурско-протокорейской этнокультурной общности. Начиная с конца IV — начала III в. до н. э., ближе к периоду железа, по всему протяжению этой сферы (от Южной Маньчжурии до Южной Кореи) «скрипкообразные» бронзовые кинжалы переходят в «узкие» — с зауженным, почти прямым лезвием и выемкой в боковой части. В северной части полуострова эти изменения в типе бронзового оружия предшествуют появлению железа, а в южной — практически совпадают с началом железного века.



Кроме бронзовых кинжалов, на значительной части территории Корейского полуострова были распространены бронзовые секиры (тонбу), явственно восходящие к уральской и южносибирской (андроновской и карасукской) бронзовым традициям. Этот вид оружия встречается как на стоянке Мисонни (уезд Ыйджу пров. Сев. Пхёнан) на северной границе Кореи, так и на стоянке Сонгунни в южной части страны. В отличие от ритуально-церемониальных по функциям бронзовых кинжалов и секир, бронзовые наконечники стрел с двумя жальцами (по форме напоминающими птичьи крылья) использовались в войне и на охоте. Кроме оружия, из бронзы иногда изготавливались некоторые орудия труда, например, резцы (тонккыль) и ручные ножи (тоджа). Но основная часть орудий труда (серпы, лопаты, плуги) по-прежнему делалась из дерева, камня и кости. Как и в шан-иньском Китае II тыс. до н. э., использование бронзы было в ранней Корее привилегией зарождающейся знати.

б) Зеркала и украшения
В древних культурах Южной Маньчжурии, Корейского полуострова и Японских островов, как и во многих других обществах бронзового века, бронзовым зеркалам придавался особый, ритуально-магический смысл. Они считались важной принадлежностью жреца или шамана, с помощью которой служители культа могли «концентрировать» в своих руках свет (основную составляющую сакрального космоса) и «управлять» им. Обычно зеркала клали в могилы жрецов и причастных к культовым функциям знатных людей, причем, как правило, в сломанном виде. Дело в том, что «тот» свет мыслился полной противоположностью «этому», и то, что было целым «здесь», должно было непременно быть нецелым «там». Поскольку зеркала считались сакральными предметами, то производить их «серийно» было не принято. Для каждого нового зеркала глиняную формочку делали заново. Среди известных археологам протокорейских зеркал бронзового века не найти двух одинаковых. От китайских зеркал протокорейские отличались наличием не одной, а двух-трех ручек-держателей на оборотной стороне, а также упрощенным, в основном геометрическим узором. Среди типичных узоров часто можно встретить концентрические круги, линии, образующие лучеобразные треугольники, крестообразные украшения, зигзагообразные линии, и т. д. (рис. 9). К концу бронзового века узор становится сложнее и изящнее. С началом железного века и общим укреплением связей с Китаем, на полуостров (как и на Японские острова) начали в большом количестве проникать китайские бронзовые зеркала с изображениями мифических «благовещих» животных и благопожелательными надписями. Очень скоро они стали важнейшим элементом общественного престижа для зарождающейся элиты. Их форме и дизайну начали подражать и местные ремесленники.



Кроме зеркал, престиж зарождающихся аристократии и жречества поддерживал целый ряд церимональных и ритуальных бронзовых изделий — «шишечки» (тонпхо), щитки (часто с крестовидным узором), разнообразные бубенчики и колокольчики. Последние были особенно характерны для самого позднего этапа бронзового века.

2) Каменные изделия
Как уже упоминалось выше, наступление бронзового века вовсе не означало полной замены каменных орудий бронзовыми. Скорее наоборот — каменная индустрия Корейского полуострова прогрессировала. Увеличился, по сравнению с неолитом, ассортимент изделий, изящней и тоньше стала шлифовка. Каменные орудия оставались, как и в неолите, основой производящего хозяйства и важным элементом общественной жизни. Гладко отшлифованные каменные мечи, по форме явно скопированные с раннечжоуских китайских бронзовых мечей, использовались на войне и охоте, при разделке туш, и т. д. Рукоять и лезвие обычно вытачивались из одного куска камня. По бокам лезвия делались желобки, которые позволяли крови стечь. Каменные мечи стали ритуальным элементом (частью погребального инвентаря) только к концу бронзового века. Также в основном на охоте использовались и каменные наконечники стрел и копий, значительно более доступные, чем бронзовые. Для работы с деревом огромное значение имели каменные ступенчатые тесла (юдан сокпу). Этот вид орудий, малоизвестный в Северном Китае, был широко распространен в Южном Китае и Индокитае. Видимо, он проник на полуостров из Южного Китая вместе с культурой риса (о ней ниже), а затем распространился и на Японских островах.

Самым важным производственным орудием бронзового века были каменные жатвенные ножи, как правило, «полулунной» формы. Они сильно напоминают аналогичные орудия китайского неолита (культура луншань) и бронзового века. Разница состояла лишь в том, что китайские жатвенные ножи имели полукруглую («полулунную») «спинку» и прямое, обточенное с двух сторон лезвие, а корейские — прямую «спинку» и полукруглое, обточенное с одной стороны лезвие. Обычно нож имел несколько дырочек. Туда вставляли ремешок, которым нож фиксировался к ладони во время работы. По-видимому, жатвенное орудие было заимствовано у протокитайского населения вместе с примитивным земледельческим комплексом в целом. Возможно, это произошло еще до наступления бронзового века.



3) Керамика
В целом, основным признаком керамики бронзового века, отличающем ее от предшествующей неолитической, является, как правило, отсутствие узора. Отсюда и одно из наименований бронзового века в Корее — «эпоха гладкой керамики» (мумун тхоги сидэ). Исключением являются несколько образцов разрисованной черно-серой керамики, обнаруженных на крайнем севере полуострова — на стоянках Синамни и Унги в долинах рек Ялуцзян (Амноккан) и Тумэньцзян (Туманган). Эти образцы явно связаны с маньчжурской и, в конечном итоге, китайской неолитической традицией. Но в основном керамика корейского бронзового века — неорнаментированная. Она отличается значительно большим разнообразием типов и региональных стилей, чем во времена неолита. Обычно сосуды плоскодонные, донышко сравнительно узкое, стенки довольно толстые (5-7 мм), цвет зачастую темно-каштановый. На стенках сосудов иногда можно заметить шишкообразные ручки, на «шейке» — своеобразный «венчик» (налепное глиняное утолщение) и иногда скромное украшение — ряд штрихов или отверстий.

Практически во всех районах полуострова можно обнаружить глубокие миски цилиндрической формы. Они, по-видимому, использовались для приготовления пищи на огне. У некоторых таких сосудов можно заметить маленькую дырочку внизу. Видимо, это были предшественники пароварок (сиру) будущего. Один из региональных типов керамики бронзового века — т. н. «волчкообразные» сосуды. Они названы так по их сфероконической форме, чем-то напоминающей популярную корейскую детскую игрушку — волчок (пхэнъи): узенькое донышко, расширенная верхняя часть, утолщенная шейка. Распространены эти сосуды были лишь в северной части полуострова — к северу от р. Ханган. По-видимому, их оригинальная форма продолжала традиции остродонной неолитической керамики.

Из сосудов, предназначенных не для приготовления, а для хранения пищи, можно выделить весьма сходный с «волчкообразной» керамикой региональный тип, характерный для средней части долины р. Ялуцзян (Амноккан). Он известен как тип «конгвири» (по названию стоянки у г. Канге, пров. Сев. Пхёнан). Сосуды этого типа отличает сероватый цвет, очень узкое донышко и раздутые, выпуклые стенки. На значительно более широкой территории севера Кореи (к северу от р. Чхончхонган) и Южной Маньчжурии была распространена другая разновидность сосудов, известная как тип мисонни (по названию стоянки у г. Ыйджу, пров. Сев. Пхёнан). Она отличаема по двум ручкам с боков, относительно расширенному донышку, выпуклым стенкам, и особенно расширяющейся к верху «шейке». Видимо, сосуды этого типа использовались для переноски воды на голове — отсюда и расширенное донышко (рис. 11а).




С линией «волчкообразных» сосудов кажется связанной специфическая керамика центральных районов Корейского полуострова VII — VI вв. до н. э. Обнаруженная впервые на стоянке Карак в сеульском районе Кандонгу, она получила название тип карак. Среди сосудов этого типа присутствуют как расширяющиеся к верху горшки, так и кувшинообразные изделия с коротким горлышком. От этого «центрального» типа значительно отличается «южный» тип, характерный для слоев VI-V вв. до н. э. на территории современных провинций Юж. Чхунчхон и Чолла. Он известен как тип сонгунни, по названию стоянки, где изделия этого типа были впервые обнаружены. Керамикой сонгунни, отличавшейся небольшим донышком, отсутствием «шейки» и несколько выпуклыми стенками (рис. 116), пользовалось, по-видимому, оседлое рисоводческое население, испытавшее влияние южнокитайской и австронезийской культур.

Наконец, в основном в мегалитических погребениях (реже — в жилищах) встречается особая, изящная кувшинообразная керамика красноватого цвета (раскраска производилась окисью железа). Часто лощеная, эта керамика изготавлялась из чистого по составу теста, с тонкими стенками (рис. 11 в). По-видимому, она использовалась лишь выделяющейся в этот период верхушкой общества в ритуальных целях. В целом, керамика бронзового века говорит об усложнившейся структуре хозяйства, усилившейся региональной культурной дифференциации и углубившемся социальном расслоении.





К концу бронзового века (V-IV вв.) в южной части Корейского полуострова появляется новый тип керамики — черные шлифованные сосуды с выпуклым корпусом и удлиненным толстым горлом. Они изготавливались из хорошей глины с добавками магнезитовых и графитовых красителей (отсюда и черный цвет). Обычно сосуды этого типа обнаруживают в каменных погребениях общинной знати, вместе с бронзовым оружием. Появление нового, более изящного типа керамики свидетельствует об общем культурном прогрессе, усложнении социальной структуры.

4) Хозяйство и жилища
Носители культуры бронзы, постепенно заселившие Корейский полуостров в течение первой половины I тыс. до н. э., были по своему хозяйственному типу прежде всего земледельцами. От неолитических земледельцев их отличало хорошее знакомство с культурой риса. К V-IV вв. до н. э. рисосеяние распространилось уже по всей территории полуострова. Обугленные рисовые зерна обнаружены как на севере Кореи (стоянка Намгён под Пхеньяном) и в центральной ее части (стоянка Хынамни; уезд Ёджу, пров. Кёнги), так и на юге (стоянка Сонгунни). Как проник рис в Корею — загадка. Предполагается, что культура риса могла прийти на полуостров либо сухопутным путем через Маньчжурию, либо по морю из Южного Китая. «Морская» версия кажется многим ученым более вероятной. Однако тот факт, что рис пришел в Корею уже адаптированным к условиям умеренного климата, свидетельствует скорее в пользу «маньчжурского» варианта. Разновидность риса, характерная для бронзового века Кореи — холодоустойчивый короткозернистый рис japonica. Уже в поздний период бронзового века протокорейские земледельцы были знакомы с техникой заливного рисосеяния (до сева на поля пускается вода), предполагающей определенный уровень ирригационных и дренажных навыков. Из Кореи техника заливного рисосеяния, вместе с керамикой типа сонгунни, шлифованными каменными мечами и наконечниками стрел и другими элементами позднебронзового культурного комплекса, распространилась на о. Кюсю (V-IV вв. до н. э.). По-видимому, как диффузия земледельческой культуры бронзового века, так и прямые миграции с Корейского полуострова сыграли решающую роль в переходе к бронзовому веку (период яёй) на Японских островах (конец IV в. до н. э.).

Кроме основной культуры, риса, земледельцы бронзового века выращивали также ячмень, просо, пшеницу, бобовые. Дополняли их рацион овощи и фрукты — огурцы, абрикосы, персики. При примитивных орудиях труда (в основном каменные и деревянные мотыги, лопаты и жатвенные ножи) урожайность была относительно низкой. Одна небольшая долина не могла прокормить больше, чем несколько десятков семей. Типичный поселок бронзового века — несколько десятков полу-землянок на склоне небольшого холма, возвышающегося над распаханной долиной. Культивировались и домашние животные — собаки, свиньи, быки. Однако основу рациона мясо не составляло. Многие виды домашнего скота (например, овца) оставались неизвестными в первобытной Корее. Преимущественно злаковая диета дополнялось рыбой и дичью. Судя по находкам каменных пряслиц, прядение и ткачество, известные уже с неолитических времен, продолжали развиваться и в бронзовом веке. Важно отметить, что к концу бронзового века профессиональное разделение труда зашло уже весьма далеко. Гончары и кузнецы явно выделились в отдельные специализированные группы, занимавшие особое положение в обществе.



Жилища бронзового века явно ведут свою генеалогию от неолитических. Обычно это — все та же прямоугольная полуземлянка. Иногда встречаются жилища круглой формы (преимущественно в юго-западных областях). Пол утрамбовывался глиной, иногда покрывался плитками. Столбы у стен и в центре поддерживали двухскатную крышу. Обычно площадь жилища варьировалась от 20 до 50 кв. м. В первом случае, скорее всего, в жилища обитала молодая пара, во втором — семья из двух-трех поколений. На одного человека обычно приходилось около 10 кв.м. жилой площади — почти в два раза больше, чем в неолите. В поселке обычно имелось несколько «больших домов» — центров общинной жизни и ремесленного производства.

5) Погребения. Проблема мегалитов на Корейском полуострове
Начавшую выделяться из общинного коллектива в бронзовом веке прото-элиту хоронили в могилах из каменных плит («каменные ящики»). По своим истокам этот вид погребений связан, как кажется, с южносибирской культурой бронзы II — I тыс. до н. э. (андроновской и карасукской). Распространенные как на Корейском полуострове, так и в Южной Маньчжурии, эти погребения представляют собой подобия ящиков, сложенные из сланцевых плиток. Иногда встречаются сравнительно длинные (до 2,5 м) «ящики», позволявшие хоронить тело в выпрямленной позе. В более тесные погребения тело укладывалось в скорченном виде.

Как считают многие ученые, свое продолжение культура захоронений в «каменных ящиках» нашла в дольменах. Дольмены, как и другие виды мегалитов (масштабных каменных сооружений), — примета бронзовой культуры, типичная для значительной части Евразии. Дольмены можно встретить в Европе (знаменитый Стоунхедж в Великобритании), Южной Индии, Юго-Восточной Азии, Северном Китае. Корейские дольмены, в их классической форме, почти не отличаются от дольменов Южной Маньчжурии. Классический корейский (маньчжурский) дольмен (точнее, дольменообразный склеп) — столовидное сооружение, где две большие подпорки поддерживают широкую и тяжелую «крышу». Пространство между «крышой» и подпорками служило, по-видимому, погребальной камерой. В этом смысле классический дольмен представлял собой погребение в каменном ящике (склеп), вынесенное наружу, на землю, и значительно увеличенное в размерах. Район наибольшего распространения классических дольменов — Южная Маньчжурия и северная часть Корейского полуострова (к северу от р. Ханган). Поэтому их часто называют «северными».

В свою очередь, модифицированная форма дольмена — очень большая «крыша» и низенькие удлиненные подпорки — известна как «южная». Этот тип встречается преимущественно к югу от р. Ханган. Под «южным» дольменом обычно можно найти подземное погребение в «каменном ящике». Наименования «северный» и «южный» достаточно условны. Оба типа, в принципе, можно встретить по всей территории полуострова (за исключением крайнего северо-востока), часто в близком соседстве. Речь идет лишь о сравнительной частоте распространения этих типов на севере и на юге. Как предполагается, дольмены классического типа пришли на полуостров вместе с бронзовой культурой из Южной Маньчжурии в начале I тыс. до н. э. Переход к модифицированному стилю произошел, видимо, где-то в III в до н. э. и был, возможно, связан с серьезными культурными сдвигами (распространение железа и т. д.). Всего на Корейском полуострове насчитывается около 30 тыс. дольменов. Их не без основания считают символом корейской бронзовой культуры.



Будучи прежде всего могилами общинных родоначальников и старейшин, дольмены служили одновременно и местами общинного культа. Именно связь этих гигантских погребений с религиозными обрядами давала зарождавшейся родовой верхушке возможность мобилизовать общинников на строительство. Таким образом, принципиально новая по содержанию социальная акция (строительство гигантского погребения для общинного старейшины), реально повышавшая прежде всего престиж старейшины и его потомков, подавалась как органическое продолжение общинной традиции. Тенденция к идентификации рудиментарных форм отчуждения общинного труда с общинными традициями и религиозными обрядами вообще характерна для первобытных социумов на начальных этапах процесса классообразования. На этих этапах зарождающаяся знать еще слишком слаба для того, чтобы использовать в отношении общинников открытое принуждение и полностью свести отношения «лидер-общинники» к вертикальной связи «начальник-подчиненные».

Дольмены в Корее часто встречаются в форме скоплений в плодородных долинах — центрах жизнедеятельности людей бронзового века.



Одно из наиболее известных скоплений обнаружено в районе деревень Чуннимни и Тосанни в уезде Кочхан пров. Сев. Чолла. Там найдено около 1000 дольменов, в основном располагавшихся на склонах холмов, между древними поселениями на холмах и полями. Дольмены там образуют своеобразные «ряды». По-видимому, захоронения производила одна и та же община на протяжении долгого времени. Кочханское скопление — самое южное массовое скопление «северных» дольменов (хотя определенный процент составляют в нем и дольмены «южного» типа). «Крышки» кочханских дольменов часто напоминают облик черепахи — символа плодородия и долгожительства у протокорейцев. Ориентированы дольмены Кочхана обычно по оси восток-запад, что намекает на их возможную связь с культом Солнца.

Воздвижение дольменов требовало единовременной мобилизации значительных людских ресурсов. То, что такая мобилизация была возможна, говорит о возросшем уровне организации общества. Кроме того, обнаруживается значительная разница в величине дольменов в одном скоплении, различия в количестве и качестве бронзовых и каменных предметов, найденных в дольменных погребениях. Это говорит о начавшемся процессе расслоения как внутри каждой общины, так и между сильными и слабыми общинами. В то же время, дольмен следует рассматривать не просто как «погребение могущественного вождя» и «символ влиятельности общинной знати» (односторонняя интерпретация в этом направлении популярна среди южнокорейских специалистов), но одновременно и как сакральный символ общины в целом, центр родовой и общинной культовой жизни. Учитывая отсутствие серьезных конструктивных различий между дольменами одного и того же типа (отличается только величина) и значительное типологическое сходство предметов престижа из практически всех дольменных погребений, степень социального расслоения «дольменного общества» не стоит преувеличивать. За исключением части территории Северной Кореи и Маньчжурии, где процесс классообразования зашел достаточно далеко, протокорейское общество оставалось в целом на достаточно примитивном этапе процесса социального расслоения вплоть до наступления раннего железного века.

6) Религия и искусство
К сожалению, материалов по духовной жизни протокорейцев бронзового века сохранилось очень мало. Ясно, что важнейшим центром культовой жизни общины были дольмены — погребения предков вождей. В представлениях протокорейцев духи предков были, по-видимому, хранителями общины, ответственными за плодородие земли и урожай злаков. В этом смысле представления о «духах предков» и «духах злаков» сливались друг с другом. С дольменами также связывают культ камней и гор, который затем получил свое дальнейшие развитие на более поздних этапах древнекорейской истории. Все эти формы религии достаточно типичны для раннеземледельческих обществ. Расположение дольменов в некоторых скоплениях, напоминающее по форме созвездие Большой Медведицы, заставило некоторых ученых предположить, что широко распространенный до сих пор шаманский культ Большой Медведицы восходит к бронзовому веку. Так это или нет, неясно. Понятно лишь, что на дольмене концентрировалась духовная жизнь коллектива в ее самой ранней, синкретической форме, когда из общинного обряда не выделились еще до конца различные виды культов и различные жанры искусства.

Кроме дольменов, центрами культовой жизни были, по-видимому, скалы у берегов рек, испещренные петроглифами. О времени появления корейских петроглифов в том виде, в котором они дошли до нас, идет много дискуссий. Существует мнение, что в большинстве случаев изображения выполнялись уже железными орудиями в раннем железном веке. Возможно, что это действительно так. Но и в этом случае изображения делались, скорее всего, на скалах, имевших религиозное значение и ранее, в эпоху бронзы, и по канонам, восходившим к бронзовому веку. Часто встречающийся в корейских петроглифах геометрический мотив круга и расходящихся концентрических линий связан, как кажется, с культом Солнца — источника света и плодородия.



Самые известные петроглифы с реалистическими изображениями — скала Пангудэ (деревня Тэгонни под г. Ульсан, пров. Юж. Кёнсан) на небольшой речке Тэгокчхон (приток р. Тхэхваган, впадающей в Японское море). Коллектив охотников, обитавший в этих местах, наверное, еще с неолитических времен, изображал на этой скале многочисленных животных, охотничьи сцены и обряды. Рисунки морских черепах и китов с детенышами говорят, по-видимому, как о религиозном почитании этих животных, так и об их роли в хозяйственной жизни. Изображение кита, проткнутого гарпуном, и сцен охоты на китов и тюленей могло служить также своеобразным «учебником» охоты для молодых поколений. Из сухопутных животных изображены кабаны, олени, тигры. Люди изображаются в различных, в том числе ритуальных позах — в маске (видимо, шаманской), с поднятыми кверху или широко раскинутыми руками, танцующими и т. д. Изображения лодок можно истолковать и как реалистические, и как религиозно-символические — рассказывающие о пути души через водный поток (отделяющий «этот» мир от «того») в царство смерти. Кроме скалы Пангудэ, о религии бронзового века говорит и одно из изображений на уже упоминавшемся выше в связи с «земледельческими» рисунками бронзовом щитке из квартала Кведжондон (г. Тэджон). На нем изображены две птицы на ветви дерева. По-видимому, эта картинка может рассказать нам об истоках характерного для ранних государств Кореи культа птиц — символов Небесного мира и отделившейся от тела души человека. Впрочем, подобный культ не являлся характерным только лишь для Кореи, будучи свойствен и многим другим древним обществам.



В целом, к бронзовому веку относится отчетливо запечатленный в памятниках искусства процесс первичного зарождения основных культов древнекорейского общества. Среди них можно назвать солярные и астральные верования, культ предков — духов плодородия, культы, связанные с животными, и т. д. В то же время — за исключением, быть может, более развитых южноманьчжурских и северокорейских территорий — Корея бронзового века не знала еще институциализированной религии. Разрозненные обряды (магические танцы в масках и т. д.) и представления (о магической роли изображений Солнца, птиц, черепах) не были пока объединены в единую и связную систему; шаманы и маги не стали еще профессиональными служителями культа, частью идеологической «настройки» классового общества. На том раннем этапе процесса социальной стратификации, на котором находилось протокорейское общество бронзового века, они были, скорее, выразителями «коллективного сознания» общины как целого, хранителями ее обрядов и традиций.
<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 6946