Глава ХIII. Рост социального значения крепостного класса — Его прикрепление к земле. — Уменьшение экономического значения крупного землевладения. — Постепенное превращение его в рентный институт. — Рыцарство.. Юлиан Борхардт.Экономическая история Германии.

Юлиан Борхардт.   Экономическая история Германии



Глава ХIII. Рост социального значения крепостного класса — Его прикрепление к земле. — Уменьшение экономического значения крупного землевладения. — Постепенное превращение его в рентный институт. — Рыцарство.



загрузка...

В то же самое время в деревне тоже происходила очень глубокие изменения. Мы видели, как благодаря возникновению крупного землевладения создался класс крепостных крестьян. Землевладельцы нуждались в людях для обработки земли. Сначала они пользовались для этого несвободными крестьянами, которым не давали за работу заработную плату, но предоставляли маленькие участки земли, где они могли поселиться и жить продуктами своего труда. За эти участки крестьяне должны были часть своего продукта отдавать землевладельцу и, кроме того, нести барщину на его земле. Мы видим далее, как эти несвободные крестьяне с течением времени оказались в лучшем и более обеспеченном положении, чем мелкие свободные крестьяне, так что эти последние большею частью отказывались от свободы и вместе со своим небольшим клочком земли вступали с каким-нибудь землевладельцем в такие же отношения, как и несвободные крестьяне. Затем, со временем, первоначально свободные чиншевики слились с несвободными в один класс крепостных крестьян. Этот процесс слияния, создавший из всех зависимых от землевладельца крестьян единый однородный класс, независимо от их происхождения, завершился приблизительно уже к началу X века. Конечно, этот класс постоянно пополнялся притоком новых элементов из рядов свободных крестьян.

Однако, уже благодаря приливу свободных крестьян повысилось социальное значение крепостных. Этому способствовало и то, что внутри органического строения поместья начали возникать общины и развиваться свое особое право. "Прежде всего каждый крепостной в волости, к которой он принадлежал, находил естественные границы своей общей жизни со своими соседями: каждому поместью соответствовало определенное общество крестьян, каждая усадьба становилась центром судопроизводства для крестьян, каждый управляющий — председателем мирской сходки" (Лампрехт). И поскольку крепостные крестьяне каждой волости стали теперь регулярно собираться — на подобие древне-германских народных собраний — для обсуждения своих насущных дел, для улаживания мелких столкновений, для того, чтобы потолковать о том, что угнетало их, одно лишь такое объединение должно было делать их известной силой по отношению к землевладельцу. Он уже не мог надолго удержать за собою право односторонне устанавливать условия их труда на него. И это тем более, что в силу естественного хода вещей произошло превращение этих собраний из судебных в законодательные. Совершенно на подобие древне-германского народного собрания, — как, впрочем, и при всякой первобытной демократии, — каждый отдельный спорный вопрос решался в соответствии с непосредственным правовым сознанием присутствующих земляков, которые выносили решение, имевшее характер судебного "прецедента". Если подобный случай повторялся в дальнейшем, ссылались на уже вынесенное раньше решение, и таким образом со временем развилось новое обычное право. Собрание создавало новое право и в нем привыкли видеть учреждение, решающее не только отдельные спорные вопросы, но и устанавливающее вообще основные нормы для дальнейшей совместной жизни. Землевладелец не мог не подчиняться им, и таким образом создались по обоюдному, хотя и молчаливому, соглашению, обычные нормы, регулирующие размеры податей, количество борщинных работ, личные отношения крепостных к управителю поместья, к землевладельцу и т.п.

Это повело постепенно к улучшению положения крепостных. Одним из главнейших достижений, осуществленных таким образом, явилось прикрепление к земле, следовательно, нечто такое, что мы в настоящее время признаем особенно реакционным и устранение чего до самого последнего столетия стоило тяжелых жертв. В ту пору это было прогрессом, ибо "еще в первой половине X столетия помещичьи крестьяне отнюдь не были обеспечены от продажи их сдмих или отчуждения обрабатываемых ими участков". Вместо этого теперь было создано правило, согласно которому крестьянин и его надел являются неотделимыми друг от друга. "Только вместе с своим наделом крестьянин мог быть изъят из поместного союза и отчужден на сторону". Практически это было уже не очень далеко от фактического права собственности крепостного на его земельный участок. А так как, с другой стороны, размеры податей и барщины не оставались уже предоставленными произволу землевладельца, а фиксировались на определенной высоте, то фактическая несвобода ограничивалась тем, что крепостной крестьянин должен был выполнять эту барщину и уплачивать подати и вообще не мог покинуть своего надела. Он был лишен свободы передвижения. Но в этом он и не ощущал ни малейшей нужды. В самом деле, куда ему было идти? (Впрочем, в дальнейшем, с середины ХII столетия, крепостные добились отчасти и известной свободы передвижения). Но он не мог быть отделен от своего двора, и так как дети наследовали от родителей их надел, т.е. развилось фактическое наследственное право, то крепостной крестьянин оказывался гораздо более тесно связан с своим двором, чем помещик. В самое хозяйство управитель и помещик тоже не могли уже вмешиваться. Они имели право предъявлять требование на подати и барщину в определенных размерах, — и больше ничего. Крепостные "в хозяйственном отношении являлись почти полными господами своего надела и, несмотря на все барщинные работы, вполовину хозяевами своего рабочего времени и рабочей силы.

Такое улучшение положения и частичное освобождение крепостных неблагоприятно отразилось на положении крупного землевладения. Ему мало-помалу стаю не хватать рабочих сил для господских полей; все более и более стали переходить к сдаче их в аренду или к продаже их. К этому присоединялось еще изменение в отношениях вассалов (см. главу X) к землевладельцу. Раньше вассалы жили при дворе землевладельца, теперь они постепенно удалились оттуда и стали жить каждый в отдельности по своим имениям. Вспомним, что вассалы землевладельцу служили отчасти в качестве воинов, отчасти в качестве высших чиновников по управлению. Их место заняли крепостные. Уже в X столетии высшие административные посты стали доставаться людям из крепостного класса. Подобно этому, и военная дружина землевладельца стала все более и более составляться из последних. И теперь началось совершенно такое же развитие, как и при возникновении самого крупного землевладения. Уже отделение вассалов от двора землевладельца было ведь ничем иным, как повторением былого отделения землевладельцев от двора короля. Новые административные чиновники, высшие министериалы, теперь тоже уже не довольствовались натуральным содержанием при дворе землевладельца. Они тоже стали требовать и добились самостоятельного вознаграждения за свои услуги и работу. Естественно, в единственно возможной при натуральном хозяйстве форме — путем предоставления земли, лена. Они провели это к середине XII столетия, и, само собою понятно, что этим было положено начало полному распаду крупного землевладения. Вассалы, как и министериалы, провели установление наследственности своих ленов и благодаря этому сделались столь же независимыми от землевладельца, как и последний от короля. Таково было положение приблизительно около 1200 года.

Однако, как показано, только одна часть крепостных крестьян поднялась таким образом на высшую ступень и вместе с вассалами образовала новый класс; то были именно высшие министериалы и те крепостные, которые пошли на военную службу в дружине землевладельцев.

Лампрехт описывает все это развитие, ведшее к распадению крупного землевладения, на следующем особенно ярком примере управителей:

"Крепостные управители являлись первоначально абсолютно зависимыми слугами землевладельца; они должны были поставлять двору то, что назначал им последний. Однако, вскоре эти поставки были точно определены.,. И потому, каждый управитель... вскоре стал считать себя собственно самостоятельным управителем своей фермы; он оказывался теперь обязанным своему господину лишь определенными поставками, причем эти самые поставки понимались в смысле ренты и арендной платы; так же как и в отношении крестьянских дворов, и для фермы на первый план выдвигалась точка зрения лишь права на ренту землевладельца.

"... В качестве ленника, землевладельца, управитель теперь оказывался фактически наследственно связанным с своей фермой; мало того, он даже сумел в конце-концов большей частью в течение XIII столетия освобождаться нередко также и от ленной Зависимости. Но даже там, где это не имело места, влиятельные управители считали себя хозяевами своей фермы; они увеличивали ее размер вдвое и втрое, они захватывали законными средствами или просто силой давно уже расчищенные владельческие участий в чиншевиках они видели своих крепостных. Таким образом старые фермы расширились до размеров поместий западной Германии, какие часто встречаются с XIV столетия, и вокруг такого поместья располагалось поселение чиншевиков, как крепостной придаток к новому хозяйству. Нередко старые крупные поместья, в особенности поместья церковного характера, теперь распадались полностью на мелкие рыцарские имения, принадлежащие чуждым элементам".


Для самих же крупных землевладельцев благодаря этому развитию землевладение все более принимало характер "рентного института". Лампрехт пишет дальше:

"Если первоначально Крупное землевладение было учреждением, в котором сам землевладелец являлся еще предпринимателем, то теперь оно почти вполне становится рентным учреждением. Еще в X столетии успехи хозяйства зависели от способностей и умения крупных землевладельцев... Уже со второй половины XI столетия землевладельцы начинают уклоняться от хозяйственного участия в судьбах своих поместий; все больше начинают они довольствоваться фиксированными натуральными поступлениями от своих управителей, оброками с крестьянских хозяйств. Крестьяне и управители теперь выступают в роли предпринимателей... тогда как землевладельцу остается лишь пользование земельной рентой...

"Этот переворот становится заметным в деревне уже с середины XI столетия, выражаясь в децентрализации (раздроблении) старого крупного землевладения; на его почве начинают все самостоятельнее в хозяйственном отношении развиваться министериалы и крепостные, поденщики и батраки, фогты и свободные. Соответственно этому крупное землевладение начинает утрачивать свою административную налаженность; в XII столетии приходят в упадок пути сообщения и почта. Вслед за тем рушится и существовавшее до того собственное помещичье хозяйство... Наконец, прекращается собственное управление или же приблизительно с 1200 г. сознательно упраздняется; помещичья земля для землевладельца сохраняет лишь значение источника ренты; фермы превращаются просто в пункты для получения рент и в лучшем случае сдаются в аренду. В соответствии с этим с середины XII столетия устанавливается постоянный процент для сельских рент... Спустя несколько поколений, самое позднее к 1300 г., процесс этот завершается. Крупные поместья теперь оказываются чисто рентными владениями... теперь нет уже и следов хозяйственного крупного предприятия в рамках старого развития".


* * *


В то время, как масса населения все интенсивнее отдавалась частью ремеслу и торговле или связанной с ними работе по управлению, военное дело тоже сделалось занятием особого сословия. В одной из предыдущих глав (глава VIII) мы описали, как с развитием цивилизации, с переходом к прочной оседлости, к регулярному занятию культурными работами, широкие массы населения становились все миролюбивее, да и в хозяйственном отношении не располагали уже ни временем ни средствами для военной службы по старому образцу. Всеобщая воинская повинность, одно из главнейших прав свободного германца первобытного времени, если не юридически, то фактически исчезла, и вместе с тем действительное распоряжение военной силой от короля перешло в руки землевладельцев. Вместо всеобщего народного ополчения, с которым еще первые франкские короли вели свои войны, король теперь мог располагать лишь военными отрядами, какие приводили к нему землевладельцы. Теперь армии формировались землевладельцами и притом из их крестьян, как свободных, так и несвободных.

Ядро этих отрядов составляла вооруженная дружина, какую содержал каждый крупный землевладелец по образцу королевских "антрустионов". И легко понять, что дружины эти постоянно пополнялись новыми подвластными феодала, причем последний меньше интересовался свободным или несвободным происхождением рекрутов, сколько их физической и иной пригодностью к военной службе. И потому, кроме упомянутого уже социального расслоения, среди крестьян одного и того же крупного землевладельца должно было развиться новое: из массы крепостных и оброчных крестьян, управителей и фогтов, владельческих ремесленников, личной дворовой прислуги господского двора, министериалов, т.е. управительского персонала всех степеней и оттенков, — выделились те подвластные крупному землевладельцу люди, которые состояли постоянно и по профессии своей на военной службе. Несомненно, в эти воинские отряды принимались часто также и совершенно свободные люди, например, мелкие землевладельцы, которые сами не могли набрать самостоятельного отряда, или младшие сыновья крупновладельческих семейств и т. д. Но это не меняет ничего в том факте, что главная масса этих профессиональных солдат вербовалась непосредственно из крестьян крупных землевладельцев, которые давно уже не обладали полной свободой. А так как из этого сословия профессиональных солдат с течением времени развилось рыцарство и затем низшее дворянство, то отсюда следует, что большая часть дворянства происходит от первоначально крепостных, несвободных людей. Высшее дворянство состояло из тех крупных землевладельцев, которые сумели подняться до положения суверенных князей, т.е. графов всякого рода, а именно назначавшихся королем маркграфов, ландграфов, пфальцграфов, бурграфов, из герцогов, епископов, аббатов и т. п. И если мы припомним, что эти важные господа сами в конце-концов происходили от бывших королевских антрустионов и что эти антрустионы, с своей стороны, уже при ранних франкских королях пополнялись не только исключительно из вполне свободных, но даже не только из среды франков, а часто из галлов и других лиц романского происхождения, то станет ясно, что и высшее дворянство не может похвастаться издавна свободным или только "чисто германским" происхождением.
<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 5075


© 2010-2013 Древние кочевые и некочевые народы