Культура и религия

загрузка...

С Амиром Темуром связан расцвет культуры средневековой Азии – «Темуридский ренессанс». На фронтоне портала Ак-Сарая в Кеше Великий эмир велел выложить керамическими плитками слова: «Если сомневаешься в нашем величии, – посмотри на наши сооружения».

В начале своей победоносной карьеры Темур был особенно расположен к городу Кеш и сделал его духовным и культурным центром среднеазиатского мира, поэтому этот город и получил титул «куббатуль ильм валь адаб» (купол науки и морали); профессора знаменитых высших школ Хорезма, ученые Бухары и Ферганы должны были поселиться в его стенах, и Темур имел намерение объявить его своею резиденцией. В Кеше он построил прекрасный дворец Ак-Сарай. Этот дворец, строившийся более двенадцати лет, был произведением исключительно персидских архитекторов, которые остались верны национальному вкусу, и на верху главного фронтона поместили герб солнца и льва и украсили жилище туранского завоевателя эмблемою иранских властителей.

С течением времени Самарканд своим более удобным положением отнял преимущества Кеша и сделался настоящей столицей империи, и скоро, благодаря своей уникальной архитектуре, вышел на уровень великолепных столиц мира.

Весьма любопытна история этого города.

В IV в. до н. э. Александр Македонский вел свою армию на покорение Согдианы.

Город Мараканда (согласно источникам, так назывался Самарканд) – важнейший торговый центр в Согдиане – оказывал упорное сопротивление грекам, и во время последнего штурма войска Александра разрушили большую его часть.

Именно во время пребывания Александра Македонского в Мараканде был запятнан его образ героя-победителя: по случаю победы был устроен праздник, на котором, опьянев от вина и гнева, Александр ударом копья убил своего друга детства Клитуса. Очевидно, так было угодно Провидению.

Александру Македонскому понадобилось два года битв, походов и кровопролития, чтобы сломить сопротивление Согдианы.

После смерти Александра Мараканда перешла под власть его генерала Селевка и его наследников. В 256 г. до н. э. губернатор Диодот взбунтовался и основал Греко-бактрийское царство, в которое вошла и Мараканда. Век спустя городом овладел парфянский царь Митридат I.

В I в. здесь появился народ, происхождение которого окутано тайной, и известно лишь, что он родственник тюрков. Речь идет о кушанах. Из Кабула, ставшего их столицей, они создали огромную империю, которая охватывала северную часть Индии и большую часть Центральной Азии, где располагался и Самарканд.

В течение пятнадцати столетий происходил беспрецедентный культурный расцвет города. Самарканд был одним из тех блестящих центров, где в чудесном синтезе сливались дух и искусство греков, индусов, согдианцев и бактрийцев.

Кушанская империя пала под ударами новых соседей – сассанидов Ирана. Но и те недолго владели Центральной Азией, потому что, вытеснив кушанов, они вошли в контакт с варварами.

К 426 г. эфталиты, народ тюркского происхождения, вторглись в Согдиану и взяли Самарканд. Через 150 лет их сменили другие тюркские племена, пришедшие из районов Алтая, и властвовали здесь до прихода арабов. Эти западные тюрки оказались важным фактором цивилизации, обеспечив безопасность и религиозную терпимость в данной части Центральной Азии, властителями которой они были два столетия.

Их просвещенность способствовала исключительной активности согдианских вассалов. В Самарканде построили четыре монументальных выхода в виде ворот, ведущих на крупные трансазиатские пути, и торговцы воспользовались этим, чтобы добраться до Китая. Согдианский язык, алфавит которого имеет арамейское происхождение, стал международным языком торговой Азии. Следы, оставленные ими, включают: разные деревянные предметы, изображающие виноград, посуду из золота и серебра, части кольчуг, ткани, благовония и стеклянные сосуды изящной формы, которые пользовались спросом по всей Азии.

Китай благосклонно принял этих отважных торговцев, которые назывались «люди из страны Кан», или «самокийцы». Они научили китайцев делать и пить виноградное вино, посадили вишневые деревья своей страны в личном саду императора и выполнили сенсационный для того времени заказ – трон из радужного стекла. Взамен согдианцы покупали у китайцев шелк и перепродавали его персам и византийцам.

В то время Самарканд насчитывал двенадцать тысяч домов, расположенных внутри периметра большой стены, в том числе храмы, посвященные различным культам: в Согдиане были разрешены все религии. Проповедники Будды, Мани, Нестора и Зороастра шли по дорогам Азии, распространяя духовный свет. Грациозные танцовщицы из Самарканда украшали дворы царей.

Весь VIII в. прошел в Самарканде под знаком арабского завоевания и умиротворения в Согдиане, которую новые властители назвали Мавераннахр, т. е. «страна за рекой». Китай, переживавший трудный период экспансии, начинал считать тюркских принцев вассалами, но армия, посланная для защиты от арабов, вела себя настолько беззаконно, что население скоро перешло на другую сторону.

После тридцати лет конфликтов, споров и предательств произошло решающее столкновение недалеко от Самарканда, в 751 г. Это был один из тех решающих дней, которые определяют судьбы народов на века вперед. Столкнулись две сверхдержавы того времени: авангард молодой и воинственной империи арабов и передовые силы древней громоздкой Китайской империи.

Китайская армия и ее славный командующий Као-Сьен-Че были раздавлены арабскими войсками под командованием Зияд-ибн-Салиха, усиленными тюрко-согдианскими отрядами. Наступление китайцев окончательно захлебнулось под Самаркандом, но арабы, несмотря на победу, так и не смогли продвинуться дальше на восток.

Самарканд вновь стал золотыми воротами между Западной и Восточной частями Азии, то запертыми, то открытыми живительным ветрам торговли и цивилизации. Неожиданным результатом победы арабов было появление в Самарканде тысяч пленных китайцев, среди которых оказались мастера по изготовлению бумаги.

Местные жители научились у них этому методу и скоро стали поставщиками товара, пользовавшегося большим спросом во всех мусульманских странах. Бумага из Самарканда пришла на смену папирусу, была воспета поэтами и ценилась на вес золота.

В первые годы арабской оккупации произошли многочисленные восстания, после чего аббасидский халиф казнил Абу Муслима, тюркского героя из Хорезма, который когда-то помог ему взойти на трон «предводителя верующих». Это был один из самых смутных периодов в истории Самарканда.

За черными знаменами аббасидов, которые развевались над жертвами репрессий, появились белые штандарты тюрков, которые, в свою очередь, ознаменовали истребление угнетателей. Армия халифа потерпела поражение, но тут на сцене появилась любопытная личность – Аль-Муканна – «крылатый пророк», который показывался на людях только в маске из золота. Со своими сторонниками, называвшимися «белые туники», по цвету одежды, он два года управлял Самаркандом с помощью террора.

Затем под властью далеких багдадских халифов, их губернаторов, которые с течением времени стали независимыми (саманиды), Самарканд снова стал процветающим городом, мировым торговым центром, перевалочной базой на Великом Шелковом пути, одним из сокровищ ислама, который в конечном счете стал его религией.

Самарканд продавал свои товары по всему миру: арбузы, пересыпанные снегом и перевозимые в свинцовых ящиках; вышитые серебром ткани, кубки и вазы, отделанные медью; знаменитый бархат; седла, украшенные подвесками из драгоценных металлов, и бумага.

В первой половине XIII в. этот город, одно из владений могущественного султана Хорезма шаха Мухаммада, находился на краю пропасти. С каждым победным походом воины Чингисхана все ближе подходили к воротам мусульманской Центральной Азии. Шах своими действиями провоцировал их, и, в конце концов, в 1220 г. тюрко-монгольский ураган опустошил цветущий город. Под неоднократными штурмами всадников, облаченных в кожу и железо, рухнули стены и замечательный акведук из свинца, питавший город водой, сгорела дотла мечеть, а перепуганные жители явились мишенью для стрел.

После смерти Чингисхана Самарканд стал собственностью его сына Чагатая и его потомков. Для опустошенного города это был долгий период почти полного забвения. Об этом пишет Марко Поло в своем «Описании мира», сообщая, что имеющаяся там христианская церковь, потерявшая свою центральную колонну, украденную мусульманами, держится только благодаря ангелам.

В царствование Святого Людовика Самарканд посетил Семпад, коннетабль царя Армении; он описал свое путешествие в письме, которое прочитал своим вассалам король Франции, затем сам царь Гайтон, попытавшийся изменить ход истории, призывая своих союзников монголов объединиться с рыцарями и уничтожить мусульманскую державу. Христиане, как известно, ответили отказом.

К середине XIV в. великий марокканский путешественник Ибн Баттута посетил Самарканд и описал раненый, но выздоравливающий город. Он писал, что «это – один из самых больших и красивых городов мира», но «его дворцы и памятники, пропорции которых свидетельствуют о возвышении духа жителей, большей частью разрушены так же, как и многие жилые кварталы. В городе нет ни стен, ни ворот, зато для полива садов установлены гидравлические машины. Тенистые берега реки застроены чайными, и много скамеек для отдыха людей, которые приходят туда вечером». Ибн Баттута присутствовал при свержении царствующего хана его двоюродным братом и при параде победившего войска численностью в 90 тыс. всадников в кирасах, на конях, покрытых кольчугами.

Всего лишь тридцать лет отделяют визит Ибн Баттута от торжественного вступления Темура в свою новую столицу, куда впоследствии стекались со всего мира по велению Великого эмира зодчие, художники, поэты, мастеровой люд…

Из содружества местных и пришлых мастеров уже в конце XIV в. складывается единая художественная школа. В стремлении к синтезу искусств (исключая скульптуру) создавались лучшие творения эпохи. Из таковых в наши дни в Самарканде сохранились три архитектурных ансамбля: большая мечеть, называемая Биби-Ханум, Гур Эмир – мечеть, ставшая мавзолеем темуридов, и Шах-и Зинда – мемориальный архитектурный ансамбль с великолепным орнаментом.

Темур играл активную роль в этих работах. Согласно историческим сведениям, он несколько раз приказывал сносить части этих сооружений, считая их непропорциональными, и строить новые по его личным указаниям. Он проявил в этом деле замечательные способности: безошибочно выбирал лучший проект из многих предложенных, со знанием дела обсуждал планы, предлагал оригинальные решения, организовывал строительные работы, иногда сам руководил ими, доверял талантливым людям, независимо от их происхождения. Рядом с Темуром, покорителем и разрушителем городов, уживался Темур – строитель прекрасных архитектурных памятников, школ, садов и каналов.

В отделке мавзолея Гур Эмир, мечети Биби-Ханум, ряда блестящих мавзолеев в комплексе Шах-и Зинда помимо облицовок были использованы настенные росписи в интерьерах, элементы из папье-маше с золочеными рельефами и прорезями в виде медальонов и цветов на синем фоне, создающие эффект художественных тканей. Великолепие и прелесть Самарканда заключались во внешней, загородной части, именно в садах, простиравшихся на два-три километра и щеголявших множеством увеселительных замков и дворцов. На востоке поднимался летний дворец Баг-и Дилкуш (Сад, восхищающий сердце) – увеселительное место, соединенное с городом красивой аллеей, а широкий, высокий, выложенный голубыми и золотистыми кирпичами портал этого дворца издали ослеплял блеском. Первый, или передний, двор был занят ханской гвардией в богатом вооружении, во втором дворе посетителя неожиданно поражали выстроенные в ряд шесть слонов с башенками, пестревшими разноцветными флагами, и только в третьем, самом внутреннем дворе здания, Темур обыкновенно давал аудиенции, сидя на ковре, расшитом шелками. Внутри этих дворов находились бассейны, густо обсаженные деревьями; в бассейнах струи фонтана играли красными и золотыми шариками.

В южной, загородной части Самарканда, располагался дворец Баг-и Бихишт (Райский сад), знаменитый как своей архитектурой, так и очаровательным расположением сада. По свидетельству Йезди, он был построен из чисто белого табризского мрамора на искусственном холме, окруженном глубоким рвом и соединенным мостами с парком, на одной стороне которого находился зоологический сад. Темур подарил этот дворец одной из своих внучек, дочери Мироншаха, и, так как он ее особенно любил, то и проводил зачастую именно здесь свои свободные часы. В этой части города находился и Баг-и Чинар (Сад чинар), названный так потому, что в нем были большие и роскошные аллеи в обрамлении чинар. В саду возвышался на искусственном холме выстроенный в форме креста увеселительный замок, снаружи украшенный искусными произведениями сирийского резца, а внутри расписанный альфреско и обставленный роскошной мебелью, как-то: массивными серебряными столами, кроватями и прочими дорогими, сказочно прекрасными вещами. Еще упоминается Баг-и Шимал (Сад ветра) и Баг-и Нав (Новый сад) – дворец квадратной формы, а длина каждого фасада определялась полутора тысячами шагов.

«Зафарнаме», Ибн Арабшах и Хафиз-и Абру свидетельствуют об определенном интересе Темура к рисункам, изображающим людей и животных, что, впрочем, противоречит предписаниям ислама, запрещающим отображать лики.

У Темура была галерея рисунков Мани (этому пророку доисламского периода приписывают самые лучшие рисунки в Центральной Азии), которыми он в часы отдыха любовался. Темур приказал художникам из Багдада и Ирана нарисовать еще более замечательные фрески, чтобы украсить ими стены своих дворцов Баг-и Шимал и Баг-и Дилкуш. Это было время возрождения настенной тематической живописи.

Сюжетная живопись украшала лучшие дворцы Темура в Самарканде. По свидетельству современников, она отражает основные события жизни восточного властителя и его дворца: сражения в Иране, Дешт-и-Кыпчаке и Индии, приемы послов, правителей, ученых, празднества, пиры и пирушки, а также портреты Темура, членов его семьи и окружающей его знати – все то, что казалось главным в жизни общества, основанного на абсолютной власти и авторитете Великого эмира.

Настенная живопись времени темуридов (ХIV—ХV вв.) наряду с миниатюрой той же поры не уступала по широте охвата жизни миниатюрам известных «Больших французских хроник XV в.», но художественная концепция их разная. Живопись темуридов была верна вековым традициям изобразительного искусства Среднего Востока и являла собой синтез приемов отдельных его школ.

Пейзажная живопись возникла в убранстве интерьеров Самарканда около 80-х годов XIV в., после походов Темура и появления значительного числа иноземных мастеров. Известное влияние оказали на нее китайские мастера декоративной живописи.

Следы пейзажной живописи в настенных панно ХIV–XV вв. имеются в росписи ряда самаркандских мавзолеев, в частности, Ширин-Бика-ака, 1385 г.; Биби-Ханум, 1404 г.; Туман-ага, 1405 г. Все они выполнены синей краской по белому ганчу в сочетании с позолотой.

Естественнонаучная живопись, частью аллегорическая, заключала в себе графические, иногда цветные рисунки к сочинениям о животных, растениях и небесных светилах. Интерес к научному познанию диктовал авторам этих рисунков возможно большее приближение к натуре. Вместе с тем уровень средневековой науки предполагал значительную долю домыслов, выражением их была аллегория.

Со временем аллегория теряла свое былое мифологическое и символическое значение, и уже лишенные всякого религиозного знания фигуры входили в архитектурный декор и настенную роспись в качестве распространенных украшений.

В хрониках темуридской эпохи упоминаются оформленные картинами дворцы Темура в Самарканде, Шахруха в Герате, Абу Саида в Исфахане. Сюжетный диапазон их был обширен: портретные изображения государя, его сородичей и сподвижников, сцены дворцовых приемов и пиршеств, походов и сражений, охоты и развлечений.

В послемонгольский период художественный металл возрождается сначала в отдельных местностях, а в пору Темура и темуридов – повсеместно, как общее явление всего Среднего Востока. Наряду с бронзой в качестве материала широко применяется луженая медь. Надписи на арабском языке вытесняются надписями ираноязычными.

Самаркандские мастера по-своему преломляли в творчестве лучшие образцы художественной бронзы и меди всего Переднего Востока. В отдельных школах сохранялись традиции, которые уходили в домонгольское прошлое. Лишь в последней четверти XIV и на протяжении XV в. эта стилевая общность стерла многие различия и утвердила некое единство.

Предметом увлеченности Темура была и литература, в особенности поэзия, большим знатоком и тонким ценителем которой он был. Во второй половине ХIV – первой половине XV вв. в Самарканде, Герате, Балхе трудились и создавали свои бессмертные художественные произведения такие выдающиеся деятели тюркской литературы, авторы превосходных стихотворений и на фарси, как Атоий, Саккокий, Хафиз, Луфти, о которых возвышенно, с пафосом и глубоким уважением говорил в свое время Алишер Навои.

Важно отметить, что при решении важных вопросов Темур сначала советовался с учеными и сведущими людьми, а потом принимал решения. Как правило, Темур лично беседовал с представителями математических и астрономических наук, историками, поэтами, литераторами, лингвистами, а также с известными людьми в области теологии по самым насущным, жизненно важным вопросам созданной им Великой империи.

В этом отношении представляет определенный интерес приведенные Йезди факты созыва и проведения собраний известных в государстве Темура ученых и теологов. Собрав ученых, он сказал: «Люди, знатоки науки и религии, всегда царям в их деяниях оказывали помощь своими советами, а вы мне эту услугу не делаете. Моя цель заключается в том, чтобы вы оказывали содействие в установлении справедливости, в упрочении порядка и спокойствия, чтобы подданные жили в обеспеченности, а страна строилась и развивалась. Вам больше, чем кому-либо известно положение на местах, совершенных и совершаемых злоупотреблениях властью, притеснения властью простых людей, чтобы вы нам сообщали бы обо всем этом и предпринимали меры, обеспечивающие установление шариата и закона, если раньше военные походы на захват других стран занимали нас, теперь мероприятия, направленные на обеспечение спокойствия, составляют главную нашу заботу, прошу вас помочь мне в этом созидательном деле».

При дворе Темура служили мавлоно Абдужаббар Хорезми, мавлоно Шамсутдин Мунши, мавлоно Абдулла Лисон, мавлоно Бадриддин Ахмед, мавлоно Нигманиддин Хорезми, Ходжа Афзал, мавлоно Алаутдин Каши, Джалал Хаки и многие другие. Темур особое внимание обращал на развитие таких отраслей знания, как математика, архитектура, астрономия, литература, история, музыка.

Из светских наук он лучше всего знал историю; слова Хафиз-и Абру о его познаниях по истории тюрков, арабов и персов вполне подтверждаются тем впечатлением, которое, по словам Ибн Арабшаха, вынес из своей беседы с Темуром историк Ибн Халдун. Кроме того, Темур имел определенные познания в медицине и астрономии; среди ученых, привезенных им в Самарканд, были представители и этих наук, в частности, Хусам ад-Дин Ибрахим-шах Керманский – «мессия и Гиппократ своего времени», мавлоно Ахмед – врач и астроном, говоривший Ибн Арабшаху в 1406 г., что произвел астрономические вычисления за 200 лет. Есть, впрочем, данные, свидетельствующие о том, что Темур не признавал астрологии и предпочитал предопределять события по Корану.

Весьма любопытен и своеобразен этикет при дворе Великого эмира, где были синтезированы обычаи и церемонии всех тех земель и династий, на развалинах которых он утвердил свой могущественный трон. Придворный костюм из шелка, бархата и атласа имел арабский или мусульманский покрой, между тем как придворный наряд женщин, в котором главную роль играл шаукеле (высокий головной убор), напоминал староиранохорезмскую моду, именно: ханши носили длинное, падавшее пышными складками красное шелковое платье, отделанное золотыми кружевами; оно плотно охватывало шею, было без рукавов и имело такой длинный шлейф, что его обыкновенно несли часто до пятнадцати женщин. Лицо было под покрывалом, а в путешествии смазывалось белилами для предохранения от пыли и климатических воздействий. На голове они носили шапку из красного сукна, похожую на шлем, усыпанную жемчугами, рубинами и изумрудами, с круглым зубчатым украшением наверху и ниспадавшими длинными перьями. Отдельные перья опускались до самых глаз, придавая при движении особую прелесть лицу. Как женщины при дворе осыпали себя драгоценностями Азии и искусными изделиями ювелиров Мультана, Исфахана, Ганжи, Бурсы и Венеции, так и мужчины демонстрировали не менее ослепительную роскошь в осыпанных драгоценными камнями оружии и поясах.

Двор Темура был необыкновенно блестящ, что свидетельствовало о его богатом содержании.

Походный лагерь Великого эмира состоял из 10–15 тыс. палаток, где размещались не только двор и вельможи, но и прочий люд. Здесь были представители всех городских цехов, открывались богатейшие лавки, ремесленники устраивали свои мастерские, даже были импровизированные горячие ванны. Прежде всего разбивались палатки двора Темура, для чего обыкновенно выбирался центр лагеря, и ему придавалась форма раскрытого веера. Потом уже размещались прочие палатки.

Под этими шатрами устраивались великолепные пиры. Наиболее любимыми кушаньями были: жареное мясо, баранье и лошадиное, плов, как его и теперь приготавливают, мучные блюда с фаршем, торты с фруктами и сладкие сухарики. Лакомым блюдом считалась задняя часть лошади, разрезанная на кусочки и залитая соусом; ее подавали в золотых и серебряных чашах, между тем как другое жаркое, разделенное на куски искусными резальщиками, клали на кожаные скатерти и обносили кругом только после того, как Темур съедал первый кусок. Блюда из рубленого мяса также подавались к обеду. На десерт подавали фрукты. Затем следовала очередь напитков, но без позволения Темура никто не смел пить спиртное ни в гостях, ни дома. Любимыми напитками были вино, буза, сливки с сахаром, кумыс, впрочем, предпочтение отдавалось вину. В начале застолья его разливали кравчие, которые, стоя на коленях, одной рукой подносили кубок на подносе, а другой держали шелковый платок или салфетку, чтобы гость не закапал себе платье. После того, как кубки совершали несколько церемониальных кругов, мало-помалу исчезали чинность, появлялись огромные бокалы для тех, кто желал осушить подобный за здоровье Темура.

Обряд поднесения вина женщинам был гораздо изящнее: один держал золотой кувшин, другой – золотой кубок и поднос. Только после троекратного коленопреклонения они смели приблизиться к женщинам, кравчий должен был обернуть руку салфеткой во избежание малейшего прикосновения к ханским дочерям, но это мелочное правило целомудрия не мешало прекрасному полу при дворе Темура оставлять пиршество в совершенно одурманенном состоянии.

Разумеется, в царствование Темура женщины не могли оказывать влияние на государственные дела, однако иногда им удавалось смягчить гнев Темура против какого-нибудь опального царевича.

Дневниковые записи испанского посла Руи Гонсалеса де Клавихо о свадебных торжествах внуков Великого эмира, состоявшихся в сентябре 1404 г. в Самарканде, дают возможность представить двор Темура во всем его блеске.

Праздник проходил на самой большой поляне в окрестностях Самарканда, называемой Ханский лагерь. Послы с удивлением увидели ряды разноцветных шатров, через которые они шли в сопровождении хозяев по аллеям, предназначенным для гостей и их подарков, затем направились вдоль реки, где стояли самые красивые и богатые шатры. Один из них выделялся роскошью и убранством – это был императорский шатер. Клавихо предположил, что он имел сто шагов в ширину и три боевых копья в высоту. Снаружи он был накрыт шелковой тканью в черную, желтую и белую полоску, а внутри слепило глаза от ярких цветов и золотых вышивок.

Он насчитал тридцать шесть огромных столбов сине-золотистого цвета, связанных пятьюстами позолоченными веревками со множеством крашеных шестов, которые поддерживали весь этот замок из войлока.

На концах самых высоких столбов сверкали медные шары, увенчанные полумесяцем. Пол шатра был устлан красивыми коврами и подушками.

Через один из двух выходов можно было пройти под круглой, просторный, выше человеческого роста, длиной более 300 шагов – навес из шелковой ткани, внутри которого стояли другие шатры, поменьше, богато украшенные и предназначенные для женщин императорской семьи.

Каждый день устраивались долгие трапезы с возлияниями. Послы понемногу богатели, потому что по окончании обедов Темур имел обыкновение раздавать подарки.

Однажды испанцам подарили столики, полностью отлитые из серебра, рулоны ткани и расшитые золотом одежды. Кроме того, они собирали серебряные монеты и золотые пластинки с вкрапленными в середину самоцветами, которые по тюрко-монгольскому обычаю щедро рассыпались над головами гостей.

В один из дней послов пригласили на женскую половину. Невестка Темура, жена его сына Мироншаха, полная белотелая женщина лет сорока, устраивала прием в своем роскошном шатре. Гости поклонились принцессе, которая предложила им сесть напротив нее. Ее окружали женщины из личной свиты; на коврах и небольших возвышениях сидели вельможи и родственники, расположившиеся в углу, музыканты играли на разных инструментах.

Женщины начали с вина и подслащенного кобыльего молока; они пили из золотых чашек, которые им подносили слуги благородного происхождения с соблюдением сложного церемониала. Потом они предложили напитки приглашенным, причем в таких количествах, что некоторые вскоре свалились под стол мертвецки пьяные. В шатре царило безудержное веселье.

В этот момент вошла императрица Каньо и стала предлагать гостям еще вина. Особенно настойчиво она угощала брата Алонсо и Клавихо, но когда последний начал отказываться, ссылаясь на то, что вообще не пьет, она очень удивилась.

За возлияниями последовал обед, состоявший из большого количества мяса и других блюд, которые мужская компания оценила по достоинству; некоторые, особенно те, кто много выпил, закончили тем, что принялись обстреливать друг друга кусками пищи. А дамы нашли это занятие весьма забавным.

Затем испанцы были свидетелями церемонии бракосочетания, во время которой новобрачные девять раз меняли одежды, и их девять раз короновали золотыми диадемами, следуя древнему тюрко-монгольскому обычаю, который означает пожелание счастья будущим монархам. Близкие родственники сыпали им на головы жемчуга, золото и драгоценные камни, и в конце церемонии у их ног образовался сверкающий ковер, к которому не смели прикасаться гости, потому что все, что упало на землю, принадлежало слугам.

Наконец, в один из дней послов препроводили к императорскому шатру, рядом с которым они увидели два новых навеса из шелка, под которыми стояли яркие шатры. Они были предназначены для юных принцев, которые вступали в брак. Вокруг навесов поставили множество зонтов от солнца, а под каждым из них – большой кувшин с вином для гостей.

Перед обедом все послы вошли в шатер поприветствовать принца, который недавно прибыл из Малой Азии, своей вотчины. Это был Пир Мухаммад, сын старшего сына Темура, который проделал столь длинное путешествие, чтобы участвовать в свадьбе своих двоюродных братьев.

К полудню послов и избранных гостей пригласили к Темуру. Когда все расположились на возвышениях и коврах, из-под одного навеса вышла императрица Каньо и направилась к августейшему супругу. Клавихо описывает свое восхищение блестящим кортежем, который предстал взорам собравшихся. Первой шла Каньо, одетая в свободное платье из шелка, расшитого золотом, его шлейф несли пятнадцать придворных дам. Ее лицо, покрытое белилами, казалось маской. Она горделиво несла свою необыкновенную прическу, напоминавшую шлем воина, увенчанный пикой. Это сооружение было сделано из полосок ткани, прошитых золотыми нитями и украшенных гирляндами из жемчужин и драгоценных камней. Надо всем этим возвышалась диадема с тремя огромными рубинами, к ней был прикреплен белый плюмаж, который колыхался при каждом шаге императрицы. Ее иссиня-черные волосы свободно ниспадали на плечи. Рядом с ней шел евнух, который держал в руке белый зонт, защищавший голову госпожи от солнца. Свиту императрицы составляли три десятка дам в великолепных одеяниях. Войдя в шатер, она оставила их и села рядом с Темуром – но немного поодаль. Затем, к удивлению Клавихо, один за другим появились три кортежа, во главе каждого из которых шла женщина, одетая точно так же, как Каньо, а за ней следовало такое же количество придворных дам. Все три принцессы расположились в ряд, но позади императрицы.

Это были три другие жены Темура. Очевидно, одев их одинаково, он тем самым хотел устранить причины вполне естественного женского соперничества. Затем пришли пять женщин – жены его внуков.

Открывая празднество, Темур лично подал кубки с вином тем гостям, которым хотел выразить особое почтение. Один он протянул брату Алонсо, но не предложил вина Клавихо, так как знал от жены, что тот не пьет.

Немного позже состоялся парад боевых слонов, выкрашенных по такому случаю в зеленый цвет. Огромные животные, подробно описанные Клавихо, важно покружась, бросились в погоню за группой всадников, которых они, в конце концов, окружили, закончив впечатляющую скачку.

После парада начался обед. В течение нескольких часов сотни слуг разносили медные подносы с горами вареного мяса, а жареных баранов и лошадей привозили на повозках.

Когда все это невероятное количество пищи было съедено, Темур приказал зажечь множество фонарей из цветного стекла. После обеда принесли кувшины с вином и кумысом, которые быстро опустошались, не минуя и женщин. Поздно ночью уставшие послы удалились спать, а Великий эмир продолжал руководить праздником.

На следующий день, когда послы проснулись, их уже ждал человек от Каньо, чтобы передать им приглашение от госпожи. Близился полдень.

Они вошли под навес, где находились шатры императрицы и ее свиты. Многие знатные люди, включая женщин, пришли засвидетельствовать свое почтение Каньо по случаю браков, заключенных в императорской семье.

Испанцев привели в один из шатров, где по знаку императрицы им подали обед. После обеда два принца крови повели их по другим шатрам показать собранные там сокровища.

Среди шатров выделялся один, похожий на ротонду, очень высокий и просторный, как это принято у тюрко-монголов; он был настолько великолепен, что Клавихо посвятил ему несколько страниц. Шатер был накрыт многоцветной шелковой тканью, сверху ниспадали длинные полосы из парчи с привязанными к ним пластинками позолоченного серебра. В нем хранились сокровища мира.

Перед дверью испанцы увидели икону прекрасной работы, довольно большого размера, изображавшую Святых Петра и Павла с Евангелиями в руках. Икона была украшена золотом и серебром, эмалью самых ярких оттенков и драгоценными камнями византийского происхождения.

В центре шатра находился комод из золота, инкрустированный эмалью и драгоценными камнями, на котором стояли шесть графинов и шесть чашек, также из золота, отделанных необыкновенной красоты жемчужинами. Перед комодом стоял золотой столик, на котором красовался огромный изумруд, оправленный в ценный металл.

Немного в стороне стояло странное дерево с очень толстым стволом. Оно было сделано целиком из золота. Вместо плодов на ветках висели рубины, изумруды, самоцветы, сапфиры, жемчужины – круглые и овальные, необыкновенной чистоты. Среди дубовых листьев, сделанных из тонкого листового золота, сидели золотые птицы, покрытые эмалью разного цвета.

В шатре было немало других произведений ювелирного искусства, но дерево затмевало собой все остальное (ранее оно принадлежало багдадским халифам).

В другом шатре послы увидели небольшую мечеть из резного дерева, покрашенную в сине-золотистый цвет. Она была разборной, и Темур брал ее с собой в походы. Послы также побывали в шатре, который был покрыт ценными мехами, в том числе белыми соболями.

К празднеству присоединялись другие приглашенные: это были солдаты, явившиеся на зов Темура со всех провинций империи – «орда». «Орда Темура быстро и организованно соорудила более двадцати тысяч шатров и палаток, ничем не уступавших городским жилищам, с улицами, площадями и ступенчатыми переходами. Императорский шатер был центром этого города, появившегося как по волшебству.

Ордынцы прибывали все более многочисленными группами в боевом порядке, затем с шутками и смехом расходились по садам, счастливые от того, что их пригласил предводитель».

Таковы впечатления европейца о дворе Великого эмира и о проведении празднеств.

С необычайной жесткостью Темур относился к воспитанию своих наследников, считая это государственным делом. Он совершенно исключал этот процесс из ведения их собственных родителей. Когда ожидалось счастливое событие, родильницу вызывали ко двору и окружали ее всяческими заботами, но тотчас же после разрешения от бремени у нее отнимали ребенка и поручали его воспитание назначенным для этого лицам, тщательно следившим за его пищей, одеждой и всем необходимым; когда наступало время, ребенка поручали воспитателю (атабеку), и тот обучал его всему, что нужно было знать будущему государю. Разницы между воспитанием наследника престола и воспитанием других царевичей не могло быть, так как не было точно установленного порядка престолонаследия; кроме того, государство считалось собственностью всего рода, и отдельные царевичи в своих уделах были почти совершенно самостоятельными правителями; вмешательство главы династии происходило только в тех случаях, когда удельный правитель обнаруживал мятежные наклонности или ссорился с другими правителями, или когда область подвергалась явной опасности через никчемное правление или через внешних и внутренних врагов.

В 1370 г., в разгар борьбы с Хусейном, Темур приобрел духовного покровителя, сейида Береке; о его происхождении приводятся разноречивые сведения. Сейид остался в государстве Темура и получил в удел город Андхой, оставшийся и в XV в. во власти его потомков. По словам Йезди, сейид Береке всегда в походах сопровождал Темура; после смерти они были похоронены в одном мавзолее, причем лицо Темура было обращено в сторону сейида Береке.

Немногим больше известно об отношении Темура к другим представителям духовенства. В хрониках о вступлении Темура на престол в 1370 г. вместе с сейидом Береке названы термезские сейиды, или худаванд-заде, братья Абул-Маали и Али-Акбар. Подобно Береке, эти сейиды оставались, по крайней мере внешне, влиятельными лицами в государстве Темура до конца его царствования, с той разницей, что в их жизни была минута, когда они изменили своему государю.

Кроме Термеза, влиятельные представители духовенства были, конечно, в других городах Мавераннахра, без сомнения, и в Кеше, и в Самарканде. В хрониках о прибытии к Темуру в Карабах зимой 1403–1404 гг. представителей духовенства после сейида Береке и термезских худаванд-заде отдельно названы только самаркандские шейх ал-исламы и ходжа Абд ал-Эввель и его двоюродный племянник ходжа Исам ад-Дин, кешский ходжа Афзаль и сыновья кешского шейх-ислама Абд ал-Хамид и Абд ал-Рахман; говорится о присутствии бухарских шейхов, но при этом не называется ни одно отдельное имя. Несмотря на то, что современником Темура был знаменитый Беха ад-Дин, основатель ордена Нахшбанди, источники вообще ничего не говорят о каких-либо связях между двором Темура и шейхами Бухары.

Не совсем обычная встреча была оказана Темуру представителями духовенства в Хорасане в 1381 г. Еще в Андхуде юродивый Баба-Сенгу, считавшийся святым, бросил перед Темуром кусок мяса от груди животного; Темур объявил, что считает это благоприятным предзнаменованием и что Бог, очевидно, передает в его руки Хорасан, «грудь земной поверхности». В местности к югу от нынешнего Кухсана, в селении Тайабад, жил отшельник Зайн ад-Дин Абубакр Тайабади. Темур, прибыв туда, велел передать ему, что хочет его видеть, на что отшельник ответил, что у него к Темуру дел нет, если же у Темура есть дело, пусть придет сам. Встреча произошла. Темур потом сам рассказывал Хафиз-и Абру, что во всех других случаях он при свидании с отшельниками замечал в них признаки страха, только при свидании с Тайабади страх испытывал не отшельник, а сам Темур. Ибн Арабшах, посвятивший этому свиданию особую главу, рассказывает, что шейх положил руки на спину Темуру, преклонившему пред ним колени, и тому, как он потом рассказывал, показалось, что небо упало на землю и что он придавлен между ними. Выслушав наставления шейха, Темур спросил, почему не наставлял таким же образом своего государя, гератского царя, предававшегося запретным удовольствиям. Шейх ответил: «Мы ему говорили – он не послушался. Бог наслал вас на него; теперь мы говорим вам: если вы не послушаетесь – Бог пошлет другого на вас».

По словам Ибн Арабшаха, Темур считал Зайн ад-Дина одним из трех духовных покровителей, которым он был обязан своими успехами (двое других были Шамс ад-Дин Кулал и сейид Береке); но в истории Темура после 1381 г. он больше не упоминается, хотя прожил еще восемь лет.

Историки, писавшие при Шахрухе, когда шариат уже явно преобладал перед законами Чингисхана, естественно, были склонны преувеличивать благочестие Темура и его исключительное отношение к вере. Несомненно, что Темур был покровителем улемов, беседовал с ними как равный с равными и относился с особенным уважением к потомкам Пророка. Кроме наследников самого Темура, сейиды были в его государстве, быть может, единственными людьми, жизнь которых считалась неприкосновенной.

Отношение к вере будто бы побудило Темура закрыть увеселительные места в Багдаде, Табризе, Султании, Ширазе, Кермане и Хорезме, несмотря на доход, который они приносили казне.

Как свидетельствует история, для Темура религия чаще была орудием достижения политических целей, чем причиной, определявшей его поступки. Тот же Темур, который в Сирии выступил защитником Али и его потомков, вследствие чего сирийцы считали его ревностным шиитом, в Хорасане восстановил суннитское правоверие, в Мазандаране наказывал шиитских дервишей за оскорбление памяти потомков Пророка. Вполне естественно, что мусульманские богословы в беседах с таким государем всегда опасались западни.

Вопрос о религиозных воззрениях Темура вызывал споры уже в его эпоху Великих завоеваний. Его почтение к Пророку, генеалогическая схема на его могиле, ведущая его происхождение от Али, и присутствие в его армии шиитов дали повод некоторым современникам и поздним ученым назвать его шиитом. Но вряд ли это правильно, так как Темур – выходец из области сильного суннитского влияния – даже использовал необходимость защитить суннизм как предлог для походов против властителей-шиитов. Кроме того, его придворным религиозным советникам был ханафитский ученый Абд-аль-Джаббар Харазми. Религиозная вера Темура с примесью тюрко-монгольских элементов шаманизма была близка к суфийской традиции, и в этом вопросе (вопросе религии) он, очевидно, принадлежал к суфийскому ордену Нахшбанди, чья власть уже хорошо укоренилась в Мавераннахре.

Темур нашел ислам особенно приемлемым для мотивировки своей власти и своих завоеваний. Он предпринимал походы против грузинских царей, шиитских саидов Амула и Мазандарана и немусульманских народов на пути в Индию, руководствуясь принципами шариата. Он благоволил к суфийским шейхам Мавераннахра и Хорасана, чтобы утвердить свой авторитет среди своих соплеменников и оседлых народов, в связи с чем священники не только подтверждали его верховную духовную власть, но и оправдывали его вторжение в исламские страны. В 1382 г. влиятельные шейхи Андхуда и Турбат-и-Шаих-и-Джам в Хорасане поддерживали его предстоящий поход против династии курдов в Герате.

Поддержка Темуром религии служила и для возвеличивания его личности и его династии. Он строил мавзолеи для членов своей семьи рядом с усыпальницами важных суфиев, а один из самых величественных комплексов, сооруженных по приказу Темура, был усыпальницей шейха Ахмада Ясави. Всю свою жизнь Темур высказывал почтение суфийским шейхам, которые входили в число его приближенных, таким образом, он положил начало покровительству деятелям религии, как улемам, так и суфийским шейхам. Однако власть оставалась только в его руках, и он не делился ею со священниками, поэтому ни улемы, ни суфийские шейхи не обладали большим политическим влиянием при его дворе.

<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 6802