Походы в Сирию и Египет

загрузка...

На Ближнем Востоке Темур столкнулся с двумя мощными мусульманскими державами: мамлюками и Османской империей.

Империя мамлюков, включавшая в себя Египет с 1250 г. и Сирию с 1260 г., была преимущественно военным государством. Тюрко-черкесские мамлюки были преторианской гвардией, которая свергла законную династию в 1250 г. и посадила на трон в Каире своего военачальника, а сама стала угнетать арабское население, как военная аристократия. Следует отметить, что в 1260 г. в сражении у Айн-Джалуда мамлюки остановили тюрко-монгольское нашествие и отбросили персидских тюрко-монголов на восточный берег Евфрата. Но к концу XIV столетия мощная военная машина, изгнавшая крестоносцев и тюрко-монголов из Сирии, начала буксовать в результате непрекращающихся конфликтов между мамлюкскими генералами из-за египетских и сирийских владений и за сам трон. Энергичному мамлюкскому султану Аз-Захир Беркуку (1382–1399 гг.) приходилось почти постоянно подавлять волнения среди своих офицеров. Темур подумывал о союзе с ним. Но Беркук, осознавая угрозу для мамлюкской империи со стороны этой новой силы, формировавшейся на востоке, казнил одного из послов Темура в 1393 г. и несколько раз предоставлял убежище Ахмеду Джелаиру, султану Багдада, который был обращен в бегство Темуром. Сын и наследник Беркука, юный султан Фарадж (1399–1412 гг.), восходя на трон, отказался признать Темура в качестве своего сюзерена и вернуть ему нескольких беглецов. Тогда Темур решил начать войну.

Стратегия Темура основывалась на исключительной мобильности войск и на неожиданных решениях, которые заставали противника врасплох.

Узнав, что султан Багдада, султан Египта и Сирии, а также властитель Туркменской Орды, являвшейся частью Черной Орды, заключили пакт против него и ждали его вторжения в Турцию, чтобы напасть с тыла, Темур быстро ушел из Сиваса в сторону Малатии, находящейся к югу на пути в Сирию.

Теперь его план заключался в том, чтобы нейтрализовать союзников османского султана Баязеда поодиночке – либо силой, либо посредством дипломатии, – прежде чем дать решительное сражение. Он знал, что Баязед слишком глубоко завяз в осаде Константинополя, чтобы прийти на помощь своим соратникам.

Он решил начать с мамлюков Египта и Сирии, ведь, несмотря на то что их влияние уменьшилось, они оставались сильными противниками. Юный Фарадж считал, что конным мамлюкам нет равных и что сирийские крепости неприступны, поэтому он жестоко расправился с посланником Темура, заковав его в цепи и бросив в яму, а затем убив.

Когда Темур объявил эмирам о своем намерении напасть на Сирию, произошло неожиданное. Они опустились на колени и отвечали, что солдаты не отдыхали после возвращения из Индии, что они измучены стычками, которые им пришлось вести последнее время в горах Грузии. Эмиры добавили, что сирийские войска – свежие, хорошо вооруженные и что у них высокие крепости. Те, кто намекал на гороскоп, по которому Великий эмир Самарканда погибнет в Каире, в ответ получили лишь презрительный взгляд властителя. Несколько эмиров даже предлагали перевести армию в Триполи, чтобы она могла отдохнуть на берегу моря и подготовиться к действиям против Сирии следующей весной. Темур сердито отверг предложение о «средиземноморских каникулах» и ответил, что, напротив, надо спешить, дабы нанести неожиданный и сильный удар по врагам, пока они не объединились.

Касательно состояния войск он напомнил, что его воины одерживали победы и в более трудных условиях. «Победы, – сказал он, – не зависят от численности и вооружения солдат, а определяются только чудесным благословением, которое Аллах дает своим избранникам. И разве факты не доказывают, что ваш полководец – один из них?»

Видя, что Темур непреклонен, эмиры стали готовить армию к походу.

В октябре 1400 г. армия Темура в боевом порядке вошла в Сирию по дороге через Антиохию и направилась на Алеппо под грохот тяжелых барабанов. Султана Фараджа предупредили о приближении врага разведчики, которые не скрывали опасения, лицезрев такое множество солдат. Один из них писал: «Это – Сатана, за которым следуют Гог и Магог в сопровождении бури».

Султан немедленно принял необходимые меры: приказал всем своим отрядам сгруппироваться у Алеппо и остановить захватчиков, а также призвал всех своих союзников – турок, курдов, туркменов и арабов – атаковать Темура, потрепав его тылы и лишив войска источников продовольствия.

Эти решительные действия подогрели воинственный дух его солдат, которые признавали в нем достойного наследника мамлюкских султанов, изгнавших из страны персидских тюрко-монголов, а в XII в. – крестоносцев. Но Фарадж не был ни Байбарсом, ни Беркуком, а сабли тюркских и черкесских авантюристов, ставших хозяевами Египта и Сирии, затупились за сто лет.

Однако в начале боевых действий случилось одно событие, которое едва не спасло сирийцев. Во время осады замка, который мешал продвижению армии, Темур поставил свой шатер на холме, на виду у защитников крепости. Отдыхая в нем, он неожиданно вышел посмотреть на защитные рвы. Не успел он выйти из шатра, как огромный камень, выпущенный из катапульты, раздавил императорское жилище. Такие случаи убеждали Великого эмира в помощи со стороны высших сил: разве он не покинул шатер, получив некий сигнал свыше?

Тем не менее он велел бросить этот камень обратно к врагам из метательной машины, прибавив к нему другие снаряды, после чего его солдаты овладели замком. Проявив необычное для него милосердие, он оставил в живых жителей замка и потребовал символические знаки подчинения.

Очевидно, таким образом Великий эмир хотел подтолкнуть остальные сирийские крепости к сдаче без боя, потому что стремился как можно быстрее разгромить войска султана в столице, а не захватывать крепости одну за другой.

Этот акт оказался действенным: открыл ворота укрепленный город Азаг, а позже – Хомс.

Иная ситуация возникла в Алеппо, у стен которого собрались сирийские и египетские войска под командованием эмира эмиров Дамаска. Что касается правителя Алеппо, эмира Темурташа, он склонялся к почетной капитуляции, между тем как эмир Дамаска хотел сражаться до последнего. Офицеры проголосовали за сражение.

Между тем самаркандская армия выстроилась перед городом в самом безупречном боевом порядке. Гремели барабаны, гудели трубы, развевались и хлопали на ветру знамена, а боевые слоны из Индии, покрытые роскошными тканями, расшитыми золотом, тяжело ступая, двигались впереди Темура, который находился в центре.

При виде такого зрелища сирийские войска также заняли боевые позиции, что было не менее впечатляющим: прекрасно оснащенная конница и вооруженные пиками пешие полки.

С каждой стороны раздалось: «Аллах велик!» Затем началась схватка. Это была катастрофа для защитников Алеппо, так как оба их фланга скоро оказались смяты и изрублены всадниками-излатами, а их центр раздавлен слонами.

Десятки тысяч сирийских солдат ринулись к стенам города в поисках защиты, но у ворот началась свалка, и многие были просто растоптаны наседавшими сзади. Конница Великого эмира ворвалась в город. Поскольку Алеппо отказался сдаться, Темур разрешил своим солдатам три дня грабить город. Они собрали огромную добычу и перебили немало жителей. Однако оставалась высокая и мощная цитадель, стоявшая на горе с крутыми склонами. Эту гору окружал ров, наполненный водой. Осажденные, понадеявшись на укрепления, принялись бросать во врагов «множество снарядов, начиненных серой, действие которых напоминало удары молнии» – так комментируется в одной из хроник. Тем не менее очень скоро их охватило отчаяние, когда они стали собирать трупы под ураганным и удивительно точным обстрелом лучников Темура и когда атаковавшие перебросили мосты через ров.

Увидев такое стремительное продвижение противника, гарнизон во главе с правителем города и дамасским генералом предпочел сдаться.

В качестве наказания за убийство своего посланника Темур приказал соорудить несколько башен из отрубленных сирийских голов. Современник рассказывает, что завоеватель был в страшном гневе, узнав, что его солдаты отрубали головы живым людям, чтобы соорудить эти башни, поскольку его приказ был отрубать головы солдатам, погибшим на поле боя.

Вскоре после взятия Алеппо Великий эмир двинулся на Дамаск. По пути он принял капитуляцию Хамы и Хомса, потребовав от жителей лишь небольшую дань.

Он дошел до Баалбека, гарнизон которого сбежал. Дело было в начале зимы, в горах стояли сильные холода, так что армия ненадолго задержалась в этом удивительном городе. Повара раздобыли овощи, фрукты и мясо, и солдаты успели посмотреть грандиозные руины, которые, по арабским легендам, считаются остатком города, построенного в далеком прошлом по приказу Соломона.

Покинув Баалбек, армия оказалась в просторной долине Бекаа, где можно было развернуться.

Не доходя до нынешнего города Захле, Темур остановился в Керак-Нух, чтобы посетить одну необычную могилу длиной несколько десятков метров и шириной не более метра, в которой, согласно легенде, захоронен Ной.

В этом месте к нему присоединились конные отряды, посланные ранее прочесать местность вокруг Бейрута и Сайды. Затем полностью укомплектованная армия прошла через большую равнину, остановилась в Анджаре пополнить запасы воды из источника Литани и с обычными мерами предосторожности двинулась дальше по дороге, ведущей в Дамаск.

В декабре 1400 г. Великий эмир наконец подошел к древней столицы Сирии. Он увидел множество белых домов, куполов и минаретов.

Для путешественников, прибывавших из Ирана и Аравии по пустынной караванной дороге, Дамаск казался раем. Не зря его называли «зернышком красоты на Земле».

Дата его основания теряется в глубине веков: о нем упоминается уже в библейской истории Авраама и в египетских текстах XVIII династии. Для мусульман он был истинной столицей халифов-омейадов, но шииты именно поэтому прокляли его.

Для Темура он был вторым городом мамлюкского султаната и одним из самых богатейших городов мира. Создаваемые там ювелирные украшения, изделия из резного дерева, тонкого металла, кожи и ткани вызывали восхищение торговцев от Требизонда до Камбалука.

Сначала город собирался сдаться, как Хомс и Хама, особенно после рассказов оставшихся в живых в битве при Алеппо, но появление Фараджи с многочисленным, прекрасно вооруженным отрядом усилило позиции тех, кто хотел сражаться.

Темур расположил свой лагерь с западной стороны города, где высокий холм давал возможность вести наблюдение. Он стал ждать ответа султана на предложение о мире, которое два офицера доставили к крепостным стенам.

Ответ Фараджи был вызывающим.

Три фанатика в качестве посланников явились на переговоры с Великим эмиром с заданием убить его, но один из секретарей Темура обратил внимания на их подозрительное поведение и предупредил охрану. Посланников обыскали и нашли у них отравленные кинжалы. Перед смертью они признались под пыткой в своих замыслах. Темур ответил на это Фарадже казнью эмира эмиров Дамаска, который находился в плену после событий в Алеппо.

Во время одной из вылазок войска султана обратили в бегство несколько эскадронов осаждающих. Жители Дамаска приободрились, но они не подозревали, что Темур дал приказ солдатам инсценировать бегство.

Он знал настоящее положение дел в стане противника, что сирийские и египетские военачальники начали терять надежду и подумывали о бегстве из города. Поскольку было невозможно окружить такой большой город, Темур применил хитрость, чтобы удержать врага до момента решительной битвы, внушив ему надежду на победу.

Именно тогда произошло событие, которое задело самолюбие Великого эмира. После иллюзорного успеха сирийцев, совершивших вылазку, племянник Темура Султан Хусейн, сын его сестры, дезертировал, в надежде найти поддержку у Фараджи.

С радостью увидев члена темуридской семьи, тот поручил ему важный военный пост, предварительно обрив ему голову и облачив в сирийскую одежду.

Тогда Темур снова послал гонца к Фарадже, но уже с требованием вернуть своего офицера и своего племянника. Также гонец передал, что, если город капитулирует, жителям и гарнизону оставят жизнь и имущество.

На этот раз гонца ждал хороший прием: в его честь даже произвели салют. Фарадж обещал вернуть султана Хусейна через неделю и признать, что Темур является его сюзереном.

После такого обнадеживающего ответа между противниками установилось нечто вроде перемирия; оно длилось до того дня, когда Темуру пришла в голову мысль переместить войско с западной стороны города на северо-восточную. Там был огромный сад Гута, который почти со всех сторон окружал Дамаск.

Увидев, что вражеская армия перегруппируется, офицеры Фараджи решили, что настал час их славы.

Сирийская и египетская конницы в боевом порядке вышли из города и двинулись на врага. Что касается жителей, они подумали, что войска Темура отступают, и последовали за солдатами султана.

Когда Темуру доложили, что разъяренные люди напали на тыл его армии, он понял, что снова, в который раз, события благоприятствуют его планам.

Военные советники Фараджи не могли предположить, что такое большое войско, отступая, в момент может перейти в контратаку. Тем не менее это случилось, когда Великий эмир приказал трубить и поднять знамена. Его войска сгруппировались, а конные отряды в безупречном порядке развернулись фронтом к сирийцам.

Сражение было ожесточенным и кровавым и закончилось повальным бегством остатков армии Фараджи, смешавшихся с жителями, которые бежали к открытым воротам города. Часть оставшихся в живых сумела добежать до стен и запереться, опередив мавераннахрских всадников.

В бою был захвачен султан Хусейн, когда он пытался взять на себя командование левым флангом армии противника. Его дядя с самого начала своего царствования принял за правило не проливать кровь членов своей семьи, поэтому виновника наказали палками перед всей армией, как того требовала Яса Чингисхана, которой Темур продолжал неукоснительно следовать.

На следующий день войска Великого эмира заняли боевые позиции перед городскими укреплениями. Слышался только глухой рокот барабанов и трубные звуки слонов, стоявших впереди кавалерии. Жители Дамаска, объятые ужасом, молча смотрели на эту неподвижную и грозную силу, но никто не смел открыть ворота.

Когда наступила ночь, Фарадж и его штаб воровски покинули город и сбежали в Египет.

Предоставленные своей участи, жители Дамаска и сирийский гарнизон решили просить пощады: они слышали о благоволении Темура к служителям религии и ученым, поэтому послали к нему делегацию, состоявшую из самых видных горожан, – кади, имамов, правоведов и теологов.

Во главе делегации был арабский историк и философ Ибн Халдун. Как высокопоставленный чиновник египетского султана, он имел неосторожность сопровождать своего господина в Дамаск, где тот бросил его. Этого мудрого человека жители Дамаска выбрали в качестве парламентера.

Впоследствии Ибн Халдун писал о своих беседах с Темуром в «Мемуарах». Его рассказ подтверждается отрывком из книги Ибн Араб-шаха, сирийского историка, попавшего в плен в Дамаске.

Темур пригласил членов делегации на обед, где усадил Ибн Халдуна рядом с собой, сразу выделив его умное и одухотворенное лицо. Между ними завязалась беседа, в ходе которой Великий эмир произвел такое впечатление на гостя, что тот забыл, что разговаривает с жестоким властелином, а видел перед собой только страстного любителя истории.

Итак, мы предлагаем выдержки из мемуаров Ибн Халдуна.

«Когда назвали мое имя, к нему добавили титул „кади маликит из Магреба“. Темур вызвал меня. Войдя в шатер, я увидел его. Он сидел, опираясь на локоть. Перед ним проносили блюда с пищей, которые он отсылал одно за другим группе тюрков, сидевших перед шатром.

Я заговорил первым. Я сказал: „Да пребудет мир с тобой“. И смиренно поклонился. Он поднял голову и протянул мне руку, которую я поцеловал. Он знаком велел мне сесть, что я тотчас сделал. Потом он подозвал Абд аль-Джаббара, своего советника, и велел ему сесть рядом со мной и переводить мои слова.

Он спросил меня, зачем я пришел. Я ответил: „Я покинул родину, чтобы путешествовать…“ Тогда он спросил: „Где ты родился?“. Я ответил: „Во внутреннем Магребе“.

„Что значит внутренний Магреб?“ – спросил он. Я ответил:

„На языке местных жителей «внутренний» означает «самый удаленный», потому что сам Магреб находится на южном побережье Средиземного моря; ближе всего к Дамаску – Барка и Ифрикия, а Средний Магреб включает Тилимсан и страну занатов. Самый удаленный Магреб включает Марокко и Фез“. Он спросил: „Где находится Танжер?“ Я ответил: „В самом углу Средиземного моря у средиземноморского пролива Гибралтар“.

Следующий вопрос: „А где Сейта?“ Я ответил: „На расстоянии одного дня пути от Танжера на берегу пролива. Оттуда через пролив можно попасть в Испанию, потому что это недалеко, примерно 20 миль“.

Затем он спросил: „А Сижилмаса?“ Я ответил: „Между плодородными землями и пустыней на юге“.

„Этого недостаточно, – сказал он. – Опиши на бумаге весь Магреб с дальними и ближними районами, горами и реками, селениями и городами, чтобы я мог увидеть это как бы собственными глазами“.

Я сказал: „Все будет, как ты хочешь“.

Потом он дал знак слугам принести из шатра блюдо, которое тюрки называют „ристия“ и готовят очень хорошо. Принесли несколько подносов и поставили их передо мной. Я стал есть с аппетитом. Это ему понравилось.

Мы молчали. Мне было грустно и тяжело при мысли о несчастье, постигшем Садр ад-Дина Аль Манави, главного кади шафиитов. Его схватили в Шагбахе во время преследования отступавшей египетской армии и бросили в тюрьму. За него требовали выкуп. Мне пришла в голову идея произнести короткую речь, прежде чем обратиться с просьбой к Темуру, дабы вызвать его расположение.

Когда я жил в Магребе, я слышал предсказание о появлении Великого Завоевателя. Ждали совмещения двух верхних планет. Однажды в Фезе я встретил предсказателя Абу Али-ибн-Бадиса из Константины, который был сведущ в этих делах. Я спросил его об этом совмещении. Он ответил: „Речь идет о могущественном человеке, который появится на северо-востоке. Некий народ, живущий в пустыне в шатрах, победит царства, сбросит правителей и станет господином большей части обитаемого мира“. „Когда эта случится?“ – спросил я. „В году 784-м, и об этом много будут говорить“.

Ибн Раяр, еврейский врач и астролог царя франков Ибн Алонсо (король Кастилии Альфонс XI), также писал мне об этом. Мой господин, авторитет в метафизике Мохаммед-ибн-Ибрагим аль-Алиби – да будет милостив Аллах к нему – говорил мне, когда я беседовал с ним: „Это событие приближается, если ты доживешь, ты будешь его свидетелем“.

Суфии в Магребе также ожидали этого события. Поэтому сейчас, чтобы расположить Темура к себе, я заговорил об этом.

Я начал так: „Пусть Аллах поможет тебе! Тридцать или сорок лет я ждал нашей встречи“. Переводчик Абд аль-Джаббар спросил: „Почему?“

Я ответил: „Есть две причины: первая в том, что ты – султан вселенной, правитель Мира, и я не думаю, что со времен сотворения Мира до сегодняшнего дня был властитель, подобный тебе. Я не из тех, кто рассуждает на темы, не зная их сути, потому что я – специалист и говорю тебе следующее: ученые всех времен признавали, что большинство народов, составляющих человеческий род, делятся на две группы: арабы и тюрки. Тебе известно, какова власть арабов, когда они объединены религией Пророка. Что касается тюрков, ни один царь на Земле не может сравниться с их царем (здесь Ибн Халдун имеет в виду Темура) – ни Хосров, ни Цезарь, ни Александр, ни Навуходоносор. Хосров был правитель персов и их царь, но какая большая разница между персами и тюрками! Цезарь и Александр были цари греков, и опять же, какая большая разница между греками и тюрками! Что касается Навуходоносора, он был правитель вавилонян и набатеян, но какая разница между ними и тюрками! В этом убедительное доказательство могущества этого царя. Вторая причина, которая заставила меня ждать этой встречи, в том, чтобы рассказать о предсказаниях святых мусульман в Магребе“. И я рассказал ему все.

Тогда он сказал: „Я вижу, что ты назвал Навуходоносора вместе с Хосровом, Цезарем и Александром, хотя он был ниже их; это были великие цари, а он – всего лишь из персидских генералов, точно так же, как я всего лишь представитель монарха. Что касается самого царя, – он перед тобой“. С этими словами он указал на группу людей за его спиной, среди которых должен был находиться тот, о ком он говорил: его приемный сын Сатылмыш (Темур женился на его матери, когда она овдовела). Но ему объяснили, что тот ушел.

Тогда он снова повернулся ко мне и спросил: „К какому народу принадлежал Навуходоносор?“ Я ответил: „Нет единого мнения на сей предмет. Некоторые считают, что он был набатеянин, т. е. последний царь Вавилона, другие называют его одним из первых персов“.

Он сказал: „Это значит, что он – потомок Мануджира“ (один из первых персидских царей эпохи Моисея). Я ответил: „Да, говорят и такое“. Он продолжал: „А мы тоже родственники Мануджира по матери“. Я обратил внимание переводчика на эти слова и сказал: „Это еще одна причина желать сегодняшней встречи“.

Тогда царь сказал мне: „Какое из этих двух мнений о происхождении Навуходоносора наиболее правдиво, по-твоему?“ „То, что он был одним из первых царей Вавилона“, – ответил я. Но он настаивал, что ему больше нравится другое. Я заметил: „Рассмотрим мнение Ат-Табари, так как он – историк, хранитель традиций, и никакое мнение не может изменить его точку зрения“. „Что мне до мнения Табари“, – возразил он и велел переводчику достать историю арабов и персов, чтобы подробнее изучить этот вопрос. Я ответил: „Что до меня, я на стороне Табари“. На этом дискуссия закончилась.

Ему доложили, что ворота города открылись и через них вышли судьи и знатные люди города выразить ему верность, надеясь, что Темур сохранит им жизнь.

Затем его вынесли из шатра, по причине раны в колене, и усадили на коня. Взяв в руки поводья, он сел прямо в седле, а музыканты заиграли на своих инструментах так громко, что задрожал воздух.

Он поехал к Дамаску и остановился у могилы Маужата около ворот Джабия.

Там он спешился, чтобы дать прибывшим аудиенцию. Судьи и знатные горожане были ему представлены, я также присоединился к ним. Он выслушал их, затем дал им знак уйти, сказав шаху Малику, своему помощнику, чтобы им дали почетные туники, подтверждающие их полномочия. Мне было велено остаться.

Он позвал приближенных эмиров, отвечающих за строительство. Они привели с собой руководителей строительных бригад и инженеров и стали обсуждать, можно ли взять город, если повернуть воду, текущую по крепостному рву. Они долго обсуждали этот вопрос, потом удалились.

Я тоже пошел домой, который находился в городе, получив на это разрешение. Я закрылся у себя и начал работать над описанием Магреба, как велел мне Темур. Я писал его несколько дней, а когда передал ему текст, он приказал секретарю перевести его на тюркский язык.

Потом он предпринял активную осаду крепости и приказал подготовить катапульты, пушки, заряженные сырой нефтью, балласты и орудия для пробивания стен. За несколько дней было установлено 60 катапульт и других орудий. Осада пошла еще активнее, и сооружения крепости были разрушены со всех сторон. Наконец защитники города, среди которых были люди, служившие египетскому султану, попросили мира. Темур помиловал их, а когда их привели к нему, город был уничтожен полностью.

Что касается жителей, он забрал у них серебряные слитки, а также все ценное имущество и шатры, которые бросил султан Египта. Потом он разрешил войскам грабить дома жителей, из которых вынесли всю утварь и все пожитки. Не имеющие ценности предметы и посуда были сожжены, огонь добрался до стен домов, стоявших на мощных бревнах. Пожар бушевал до тех пор, пока не загорелась большая мечеть: пламя достигло крыши, свинец расплавился, потолок и стены обрушились. Это было ужасное деяние, но все в руках Аллаха: он поступает с нами так, как захочет, и все решает в своем царстве согласно своей воле.

Однажды во время моего пребывания у Темура, когда он объявил амнистию жителям, к нему пришел один из потомков египетских халифов по линии Аль-Хакима, одного из абассидов. Он попросил у Темура восстановить справедливость – вернуть ему титул халифа, ранее принадлежавший его предкам. Султан Темур ответил ему: „Я созову сведущих людей и судей, и если они решат в твою пользу, я выполню то, что ты просишь“.

Темур созвал сведущих людей и судей и допустил меня на собрание. Перед ним предстал и человек, просивший титул халифа. Он сказал: „Халифат принадлежит мне и моим предкам. Согласно традиции, титул халифа принадлежит абассидам с начала века“.

Абд аль-Джаббар предложил нам высказаться. Некоторое время все молчали, обдумывая, тогда он спросил: „Что вы скажете об этой традиции?“

Бурхан ад-Дин Ибн Муфлих ответил: „У этой традиции нет основания“, потом он спросил мое мнение. Я сказал: „Как ты только что заметил, эта традиция не имеет силы“.

Тогда Темур сказал просителю: „Ты слышал слова судей и сведущих людей. Выходит, что у тебя нет никакого права просить у меня халифат. Иди прочь, и пусть Аллах наставит тебя на путь истинный“.

Один из моих друзей, знающий обычаи тюрков, посоветовал мне сделать Темуру подарок, даже если он будет иметь малую ценность в денежном выражении. Поэтому я купил на книжном базаре очень красивый экземпляр Корана, роскошный молитвенный коврик, копию знаменитой поэмы „Касидат аль-Бурда“, которую написал Аль-Бусири в честь Пророка – да благословит его Аллах и дарует ему мир, – и прибавил к этому четыре коробки превосходных сладостей из Каира.

Я вручил Темуру свои дары во время его пребывания в Каср-аль-Абдаке, в зале для приемов.

Увидев меня, он поднялся и дал мне знак сесть справа от себя, что я и сделал. Там находились некоторые из властителей Джаг-Натаи. Немного посидев, я приблизился к нему и указал на подарки, которые держали в руках его слуги. Я попросил положить подарки на пол, и он вопросительно взглянул на меня. Тогда я открыл Коран. Когда он увидел книгу, то поспешно поднялся и положил ее себе на голову. Затем я вручил ему „Бурду“. Он спросил о сюжете и авторе, я рассказал все, что знал об этом. После этого я подал ему молитвенный коврик, который он взял в руки и поцеловал.

Потом я поставил перед ним коробки со сладостями, и, согласно этикету, сам взял несколько штук. Он раздал сладости из одной коробки присутствующим. Он принял все, что я ему подарил, и остался доволен.

Обдумав то, что мне предстояло сказать ему по поводу себя самого и некоторых моих друзей, оставшихся в Дамаске, я начал так: „Пусть Аллах поможет тебе. Позволь мне сказать“.

„Говори“, – разрешил он.

„Я – чужеземец в этой стране, причем вдвойне чужеземец. Прежде всего потому, что нахожусь далеко от Магреба, моей родной страны, во-вторых, потому, что я далеко от Каира, где находится моя семья. Я пришел просить у тебя защиты и надеюсь, что ты поможешь мне обрести покой“.

„Говори. Я сделаю для тебя все, что ты хочешь“.

Я сказал: „Мое положение изгнанника заставляет меня забыть то, что я хочу; окажись ты на моем месте, да хранит тебя Аллах, ты бы понял, чего я хочу“.

Он ответил: „Уходи из города и живи в моем лагере, и, если тебе поможет Аллах, я выполню самое большое твое желание“.

На это я промолвил: „Скажи об этом своему помощнику, шаху Малику“. Он кивнул шаху Малику. Я поблагодарил и благословил его, потом добавил: „У меня есть еще одна просьба“.

„В чем дело?“ – спросил он. Я ответил: „Духовные лица, секретари, чиновники и администраторы, которых бросил султан Египта, оказались в твоей власти. Конечно, царь займется их судьбой. Твоя власть велика, твои земли огромны, и велика твоя нужда в людях, способных управлять“.

Он меня спросил: „Чего ты хочешь для них?“ Я ответил: „Документ, который бы обеспечил их безопасность при любых обстоятельствах“.

Он сказал своему секретарю: „Напиши об этом приказ“.

Я поблагодарил и благословил его, и мы вышли вместе с секретарем. Когда документ был составлен, шах Малик приложил к нему царскую печать. С тем я вернулся к себе.

Узнав о том, что Темур готовится покинуть Дамаск, я отправился к нему.

После обычных приветствий он сказал мне: „У тебя есть мул с собой?“

„Да“, – отвечал я.

„Хороший мул?“ – спросил он.

Я ответил: „Да“.

„Не хочешь ли ты продать его? Я хотел бы его купить“.

Я ответил: „Да хранит тебя Аллах, такой человек, как я, не продает ничего такому, как ты. Но я хочу подарить его тебе на память и подарил бы и других, если бы имел их“.

Он сказал: „Я как раз хотел сказать, что прошу у тебя такой щедрости“.

Я ответил: „Разве есть на свете щедрость, которая сравнится с той, что ты уже оказал мне. Ты осыпал меня знаками внимания, ты предоставил мне место в твоем совете среди твоих ближайших соратников. Я надеюсь, что Аллах вознаградит тебя за это“.

Он молчал, я тоже. Пока я был с ним, привели моего мула, и я никогда больше не видел его.

„Ты отправляешься в Каир?“ – спросил он меня.

Я ответил: „Да поможет тебе Аллах. Мое единственное желание – служить тебе, потому что ты дал мне приют и защиту. Если мое путешествие в Каир может быть полезным для тебя, я охотно совершу его, если нет – я не хочу в Каир“.

„Ты должен вернуться к своей семье и своему народу“.

Он повернулся к своему сыну, который должен был ехать в Сакхаб, к месту весеннего выпаса скота, и начал разговаривать с ним. Абд аль-Джаббар, переводчик, сказал мне: „Султан рекомендует тебя своему сыну“. И я поблагодарил его.

Тем не менее я подумал, что путешествие с его сыном мне не подходит и что мне лучше отправиться в Сафад, ближайший морской порт. Когда я сказал об этом, он выразил согласие и рекомендовал мне в качестве попутчика посланника правителя Сафада, который как раз собирался вернуться туда. Я простился с Темуром и удалился».

Разумеется, Темур понимал, что Ибн Халдун – один из крупнейших историков своего времени и что отношение к нему должно быть подобающим. Участь же Дамаска была совсем иной. Назначив большой выкуп, который должны были заплатить жители, Великий эмир направил своих сборщиков, которые стали выполнять приказ с невиданно жестоким усердием.

На то, конечно, имелось молчаливое согласие их господина, который оправдывал жестокость тем, что сирийцы должны искупить свой ужасный грех, который когда-то, еще в VII в., совершили их предки против семьи Пророка Али.

Возможно, что на самом деле причиной было их ожесточенное сопротивление, которое замедлило осуществление планов Великого эмира.

Впрочем, желая предотвратить кровопролитие в Дамаске, какое случилось в Дели, он запретил солдатам, кроме сборщиков дани, входить в город. В качестве меры предосторожности он велел закрыть все городские ворота за исключением Баб-эль-Сагхир (Южные ворота), через которые проходили лишь те, кто выполнял задание.

Однако нескольким солдатам удалось проникнуть в город и начать грабеж, но Темур приказал схватить их и повесить на видном месте.

Поскольку крепость продолжала упорствовать и не капитулировала, он решил применить жесткие меры. Элитные отряды заняли берега реки Барада вплоть до мощных укреплений замка, построенного в XIII в. Его стены охраняли 12 высоких полукруглых башен.

Армейские инженеры воздвигли огромную башню из деревьев, откуда можно было обстреливать осажденных камнями и стрелами, а саперы занялись разрушением стен у их основания. Камни накаливали докрасна при помощи костров, затем поливали водой и уксусом.

Тем временем Темур устроился в одном из дворцов города и руководил отбором лучших ремесленников и ученых людей Дамаска для отправки их в Самарканд. Он также вел долгие беседы с персидскими и сирийскими теологами. Великий эмир велел построить две башни и два купола на могилах жен Пророка, а местные ткачи в знак признательности выткали для него великолепный халат из шелка и золотых нитей, в котором не было ни одного шва.

Однажды дрожащий от страха гонец принес ему письмо от египетского султана, в котором говорилось: «Не думайте, что мы боимся вас. Нам пришлось отлучиться, чтобы навести порядок в нашей столице, но мы вернемся, как разъяренные львы, и поступим с вами, как поступали с созревшей пшеницей. Напрасны будут ваши слезы – пощады вам не будет».

Это письмо рассмешило Великого эмира, и он отослал гонца назад, дав ему несколько золотых монет.

Наконец после 43-дневной осады крепость сдалась. Чтобы наказать город за упорное сопротивление и вознаградить солдат за терпение, Темур разрешил войскам войти в Дамаск и беспрепятственно грабить в течение трех дней, после чего все население было взято под защиту эмиров и их стражи. Его солдаты собрали невиданную добычу. К несчастью, они разожгли костры на улицах, чтобы сжечь мебель, которую не могли унести с собой. Ветер раздул оставшиеся без присмотра костры и вызвал сильный пожар, который добрался до центра города.

Кафедральная мечеть Омейадов, построенная в VIII в. халифом Валидом на месте церкви Святого Иоанна Крестителя, оказалась в огне. Обрушилась кровля, часть стен этого великолепного здания, и саперы, посланные Темуром, не смогли ее спасти. Единственной частью мечети, которая необъяснимым образом осталась нетронутой, был большой минарет, посвященный Иисусу, на котором, согласно мусульманской версии, должен появиться Пророк в День Последнего суда.

Темур ушел из Дамаска в марте 1401 г., оставив за собой разоренный город. Много жителей погибло от голода и болезней после его ухода. На полях появилась саранча, пожиравшая все, что оставалось. Как следствие, разразился жестокий голод, ставший причиной случаев людоедства. Имя Темура было проклято навсегда – как жителями, так и их потомками.

Хомс, опасаясь такой же участи, предусмотрительно открыл ворота Великому эмиру и поэтому совсем не пострадал. Из этого города Завоеватель послал войска захватить Пальмиру, Антиохию и пастбища, где пасли свой скот туркмены, стоявшие лагерем на берегу Евфрата.

Что касается Хамы, она была разграблена под тем предлогом, что ее жители разрушили сооружения, построенные солдатами Темура во время его первого похода. Алеппо был частично сожжен оккупационным отрядом перед тем, как его покинуть.

Наконец, перегруппировав свои силы, Темур ушел из Сирии и направился в Месопотамию. Мамлюки больше не мешали ему.

Пока он занимался тем, что подчинял правителей этой провинции, большой отряд был отправлен в Багдад. Ворота города оказались закрыты, и жители заняли позицию защитников.

В отсутствие султана правитель заявил прибывшим, что повелитель приказал сдать город лично Темуру. Когда об этом сообщили Великому эмиру, он покинул район Мосула, где в это время находился, и двинулся быстрым маршем на Багдад. Перед крепостными валами он объявил о своем прибытии и потребовал сдать город.

Видимо, обещание сдать ему город было просто уловкой султана Ахмеда, потому что правитель, вопреки очевидному факту, каждый день говорил жителям, что Темур не появится, и подстрекал их к сопротивлению. Когда люди, увидевшие Темура, вернулись в город, правитель велел им молчать об этом.

Ворота по-прежнему оставались закрытыми перед Темуром, а на стенах и в бойницах дежурили вооруженные солдаты.

Тогда он решил по-своему дать знать Багдаду о своем прибытии. На его зов собралась вся армия и окружила город таким плотным кольцом, что никто не смог бы ускользнуть из него.

Жители окаменели от ужаса и наконец поняли, что настал их конец: они были мятежниками и поэтому оказались в страшном положении обреченных городов.

Осада была мучительной для обеих сторон, потому что в июле 1401 г. стояла такая жара, что птицы падали замертво с раскаленного неба, как пишут историки. Однажды люди, охранявшие стены, не выдержали и покинули позиции, чтобы отдохнуть в тени домов за закрытыми окнами. Кроме того, они по наивности оставили свои каски в бойницах, повесив их на палки, дабы создать иллюзию присутствия.

Скоро зоркий глаз одного солдата обнаружил обман; осаждающие тут же, не производя шума, взобрались на стены. Отдых жителей закончился кровавой бойней.

Темур пощадил Багдад в первый раз, когда тот сдался, теперь же он был безжалостен. Великий эмир объявил, что каждый солдат должен принести отрубленную голову для возведения пирамид. В результате погибло около 90 тыс. человек: армейские секретари насчитали 120 пирамид по семь тысяч голов в каждой. Тем не менее оставили в живых ученых, художников и священников, которых отправили в Самарканд вместе с трофеями.

Солдаты начали разрушать самые величественные здания, но Темур вскоре дал приказ уходить из этой жуткой атмосферы, отравленной тысячами разлагающихся трупов. Армия двинулась в направлении Грузии, на север. После разгрома мамлюков царство султана Ахмеда было не в состоянии сопротивляться.

Пока Великий эмир находился в Дамаске, султан Баязед Молниеносный, подстрекаемый своими союзниками Кара-Юсуфом и Ахмедом, захватил Эрзинджан, владение Тахиртена, вассала Темура. Когда Темур, только что прибывший в Нахичевань, узнал об этом, он начал собирать войска. Со своей стороны то же делал и Баязед. Но каждый старался выиграть время и подготовиться к неотвратимому поединку как можно лучше. Баязед, безусловно, был самым достойным противником Темура.

Теперь не было силы, которая стояла бы между Темуром и Баязедом.

<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 8668