загрузка...

Разыскания Нестора по начальной истории славян не имели чисто книжного «академического» значения. Ведь главным вопросом летописи, сформулированным в ее заглавии, был вопрос: «Откуда есть пошла Русская земля?» Летописец знал из дошедших до него преданий, что само имя русь имеет варяжское (скандинавское) происхождение, и «изначальная» русь была призвана вместе с варяжскими князьями в Новгород. Но язык, на котором составлялась летопись и на котором говорили современные летописцу русские люди, был славянским, тем самым, на который перевели Священные книги славянские первоучители Кирилл и Мефодий. Летописец констатировал: «А словеньскый язык и рускый одно есть, от варяг бо прозвашася русью, а первое беша словене» [ПВЛ, 16].
Причислив современную ему русь к словенскому языку, летописец включил ее в славянскую общность народов, населяющих Европу от Дуная до Варяжского (Балтийского) моря и Новгородчины. Но историческим центром славянской общности для летописца оставался Дунай, так как там, в Моравии, учили Кирилл и Мефодий и там, в иллирике, провинции Римской империи («от иерусалима до иллирика»), согласно христианской традиции [Римл. XV, 19], учил еще апостол Павел. «Тем же и словеньску языку учитель есть Павел, от него же языка и мы есмо Русь, тем же и нам Руси учитель есть Павел» [ПВЛ, 16]. Эта тема равноправия Руси как христианской державы с другими странами оставалась актуальной на протяжении всего средневекового периода: еще иван Грозный ссылался на легенду об Андрее Первозванном как на свидетельство одновременного распространения христианства на Руси и в Риме.
Летописное изыскание о начале христианства и книжной культуры у славян главный исследователь русских летописных сводов А. А. Шахматов [Шахматов 1940, 80—92] возводил к предполагаемому западнославянскому (моравскому) «Сказанию о преложении книг на словенский язык», посвященному миссии Кирилла и Мефодия и сохранившемуся в составе «Повести временных лет». Каковы бы ни были источники летописи, это изыскание повлияло на дальнейшую работу летописца и на направление поисков места начальной руси среди «исторических» народов.
Главным образцом и источником для построения картины мира средневековых книжников оставалась Библия с ее преданием о расселении потомков сыновей Ноя и «Таблицей народов» (Быт. X). Начальная летопись использовала основанные на той же традиции греческие хронографы — «Хронику» Малалы (в древнерусском переводе — в составе т. н. Хронографа по Великому изложению, согласно А. А. Шахматову) и «Хронику» Георгия Амартола: но ни в Библии, ни в «Таблице народов» греческого хронографа не было упоминаний ни славян, ни руси. Здесь-то и понадобились приведенные ранее построения: используя «Хронику» Амартола, где перечисляются полунощные и западные страны в «Афетовом колене», летописец помещает словен вслед за упоминанием иллирика [ПВЛ, 7] — ведь в этой римской провинции учил Павел, эту область, по приведенным свидетельствам латинских авторов, «захватили у ромеев» славяне еще в VII в. В соседней провинции, Паннонии, напоминает далее Нестор, епископом был уже другой апостол — Андроник, а его «наместником» на паннонской кафедре стал первоучитель славян Мефодий. При описании славянского расселения после вавилонского столпотворения летописец отождествляет славян с жителями соседней с иллириком и Паннонией римской провинции — Норика: «нарци, еже суть словени». Норик расположен к северо-западу от Паннонии в предальпийской области, там, где на крайнем пределе славянского расселения в Каринтии жили словенцы — летописные хорутане. Неясно, каким источником пользовался в этом случае летописец, но уроженец Паннонии Мартин Бракарский еще в VI в. при перечислении народов, испытавших влияние христианства, помещает славян (склавов) перед жителями Норика (Nara: [Свод, т. I, 358—360]). Видимо, легенды о происхождении христианства у славян стали известны Нестору благодаря кирилло-мефодиевской традиции, определявшей место славян во всемирной истории и всемирной империи — Риме.
Ситуация с русью была гораздо сложнее. Во-первых, русь обитала в той части «полунощных стран», которая не была описана у Амартола — Восточная Европа к северу от «Сарматии» и «Скифии» описана самим русским летописцем. Во-вторых, начальная русь не принадлежала «словенскому языку». Поэтому летописец помещает ее среди прочих неславянских народов Восточной Европы: «В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, мордъва» и т. д. [ПВЛ, 8]. Русь не случайно оказывается рядом с чудью: в широком смысле так назывались в древнерусской традиции все неславянские — «чужие» народы севера Восточной Европы, в узком — прибалтийско-финские племена Эстонии; эта чудь, согласно летописи, «приседит» к «морю Варяжскому» вместе с ляхами-поляками и пруссами, западнобалтским народом, а сама русь имеет варяжское происхождение. Тут же среди варягов помещает ее уже второй раз летописец: «Афетово бо и то колено: варязи, свеи, урмане, готе, русь». В сочинении, далеком от традиций русского летописания, содержится текст, напоминающий летописный рассказ о руси и ее соседях, «приседящих» к Балтийскому морю. испанский еврей (писавший по-арабски) ибрагим ибн Йакуб посетил германские земли, Прагу и Мекленбург в 60-е гг. Х в. Он собрал известия о народах Европы, в том числе о крупнейшей из известных ему славянских (сакалиба) стран — стране Мешко: речь шла о Польше, которой правил Мешко I. «и граничат с Мешкой на востоке рус, и на севере брус, — писал ибн Йакуб. — Жилища брус у окружающего моря. и они имеют особый язык, не знают языков соседних им народов: и славятся они храбростью: когда приходит к ним войско, то никто из них не ждет, чтобы к нему присоединился его товарищ, а выступает, не заботясь ни о ком, и рубит своим мечем, пока не умрет. и производят на них набеги рус на кораблях с запада (курсив наш. — В. П., Д. Р.). и на запад от рус — город женщин» [Вестберг 1903, 146]. Далее следует знакомый нам из других источников рассказ о мифическом народе — амазонках, о котором еще пойдет речь ниже.

Ибн Йакуб убежден в достоверности этих известий — даже о городе амазонок рассказал ему сам Оттон Великий, «царь Рума» (как называл германского короля, претендующего на императорский титул, наш путешественник). В самом деле, рассказ о пруссах — северных соседях поляков (летописных ляхов) и их языке соответствует действительности: их доблесть была известна и позднейшим хронистам, а западнобалтийский язык далеко отошел от языка восточнобалтийских соседей — латышей и литовцев [Дини 2002. 256 и сл.]. интереснее другое: народ русь оказывается у ибн Йакуба живущим одновременно и к востоку от государства Мешко — в Восточной Европе, и к западу от пруссов, на которых они нападают с кораблей. Эта двойная локализация руси сходна с летописной традицией. Для того, чтобы разобраться в ней, надо продолжить исследование летописного списка народов.
итак, вслед за упоминанием руси, помещенной рядом с чудью на варяжском море в Восточной Европе, летописец делает странную ремарку. «По сему же морю седять варязи семо ко въстоку до предела Симова (!), по тому же морю седять к западу до земле Агнянски и до Волошски». Если можно себе представить, что варяги действительно обитают вплоть до Англии, то расселение варягов до «жребия Симова» порождало у исследователей недоумение: лучшее, что можно было придумать, исходя из исторических реалий — это расселить варягов по всему Волжскому пути, от Ладоги до Каспия, ведь именно там, по летописи, начинался «жербий Симов». В действительности, норманская колонизация здесь не нужна: летописное описание основывается на общих для средневековья географических представлениях о земле, как круге, омываемом мировым океаном, его заливами были моря, в том числе Варяжское. Земной круг был разделен по «жребиям» между тремя сыновьями Ноя: окраинный «полунощный» народ (или группа народов) в «жребии» иафета — варяги — и занял весь северо-восточный сегмент до «жребия Симова».
Чтобы понять, что такое Агнянская земля и Волошская земля, нужно продолжить чтение летописного списка: за варягами следуют «агняне, галичане, волхъва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии» [см. также Приложение, 5].
Этот список на первый взгляд представляет собой простое перечисление северо- и западноевропейских этниконов, известных летописцу: от варягов до итальянцев — венецианцев (сохраняющих в летописной традиции древнее «венедское» имя) и фрягов-генуэзцев. Более того, явной несообразностью в цитируемом фрагменте кажется повторение имени русь — сначала среди восточноевропейских, затем среди северноевропейских народов. Это давало повод для бесконечных «уличений» Нестора в тенденциозном сочинительстве и вставках в более раннюю и «достоверную» летопись: якобы русь он вставил в перечень варяжских народов потому, что ему стала известна легенда о призвании варягов-руси, в то время как «исконная» русь обитала в Восточной Европе, и т. д. и т. п.
При внимательном чтении мы уже сейчас можем убедиться, что не только русь упомянута в космографическом введении к «Повести временных лет» дважды. Дважды упомятута и волъхва, достаточно точно помещенная между некими галичанами и римлянами, жителями Рима: это те самые франки — волохи, которые, как говорится далее, «нашедши на словени на дунайския» и сели среди них, творя насилие. Такими же «находниками» впоследствии изображает летописец и варяжскую русь в Восточной Европе, среди славянских и финно-угорских племен. Здесь же, кстати, становится ясно, почему для обозначения франков летописец использовал архаичный этникон волохи: франками — фрягами в его времена называли уже генуэзцев.
Сама структура списка этнонимов позволяет усмотреть некую иерархию в перечислении народов: варяги — это не отдельный народ, а общее наименование всех скандинавских племен, которые и перечислены следом — свеи-шведы, урмане-норвежцы (норманны), готе-готландцы; завершает список русь. Далее следуют агняне-англы, которые, казалось бы, уже не относятся к скандинавским народам. Однако далее, в легенде о призвании варяжских князей, летописец включает и англов в число варягов. Возможно, это отражало знания о политической ситуации в Западной Европе, когда Англия сначала входила в состав государства датского конунга Кнута Великого, а затем была завоевана норманнами Вильгельма, герцога Нормандии в 1066 г. Что касается источников летописи, то, возможно, летописец использовал здесь еще один хронографический источник, в основу которого положена упомянутая еврейская хроника середины Х в. — «Книга иосиппон» (на саму книгу повлияла древняя славянская кирилло-мефодиевская традиция, потому что имена многих народов даны в ней в славянской передаче). иосиппон, как и летопись, помещал русь рядом с англами и саксами, живущими «на великом море». Это совпадение с иосиппоном тем более разительно, что еврейский хронограф также упоминал русь дважды в своей таблице народов: один раз на море рядом с англами, другой — на реке «Кива», в которой исследователи справедливо видят наименование Киева, перенесенное на реку Днепр (ср. [Петрухин 1995, 25—35]).

Это совпадение данных еврейского хронографа и русской летописи интересно не только тем, что обнаруживает реальные основы предания о варяжском происхождении руси, но и тем, что позволяет отчетливо представить себе структуру летописного повествования. Образцом для обеих хроник была библейская «Таблица народов». Ср. синодальный перевод [Быт. Х]:

1) «Вот родословие сынов Ноевых: Сима, Хама и Иафета. После потопа родились у них дети.
2) Сыны Иафета: Гомер, Магог, Мадай, иаван, Фувал, Мешех и Фирас.
3) Сыны Гомера: Аскеназ, Рифат и Фогарма.
4) Сыны Иавана: Елиса, Фарсис, Киттим и Доданим.
5) От сих заселились острова народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих».

Иосиппон прямо следовал библейской Таблице, отождествив Мешех с саксами, а соседних Фирас (Тирас) с русью; славяне отнесены к «сынам» другого потомка иафета — Доданим и размещены на Дунае от Болгарии до Венеции и на север до саксов. Нестор упоминал лишь трех сыновей Ноя, распределив между ними, вслед за Амартолом, все известные ему земли и языки. Но и Нестор, и иосиппон, и вся средневековая историография (ср. из последних работ [Мыльников 1996]: об отождествлении Мосоха/Мешеха с Москвой и т. д.) следовали структуре библейской таблицы: имя народа (языка) называлось сначала в числе первых потомков трех сыновей Ноя, затем повторялось в начале перечня следующего поколения; дальнейшее изложение было уже не «генеалогическим», а историко-географическим, о том, где «заселились» потомки Ноя в «народах своих». Так находят объяснение повторы имен руси, чуди и волхвы в генеалогическом и конкретном историко-географическом значении.
Понятной становится и структура самих списков народов: возглавляет этот список этникон, обозначающий группу родственных народов. Таковы варяги в начале списка варяжских народов, а также «чудь и вси языци» — слова, предваряющие список неславянских народов Восточной Европы: вспомним, что этникон чудь и был обобщающим, относящимся ко всем «чужим» народам.
Однако в списке западноевропейских народов нас поджидает следующая проблема: где кончается перечисление варягов и начинается перечень народов собственно Западной Европы?
Следующий за англами, причисленными к варягам, этникон — галичане, в которых обычно видят галлов, уэльсцев (гэлов) или испанских галисийцев [см. ПВЛ, 384, 587]. Так или иначе, этникон, передающий имя древнего галльского этноса, оказывается пограничным между двумя группами современных летописцу народов, потеснивших и ассимилировавших (романизировавших или германизировавших) «галлов». Как уже говорилось, эта ситуация характерна для истории этнической ономастики: название древней общности закрепляется преимущественно на границах ее расселения. Однако в летописном повествовании варяги сидят по морю к западу до «земле Агнянски и до Волошьски». Тогда Агнянская земля включает не только собственно англичан, но и галичан, каковыми оказываются гэлы — уэльсцы (их названия напоминают одновременно и о галлах, и о волохах-вольках, древних кельтских этносах). Значит, список народов Западной Европы открывает волъхва. Мы уже выяснили, что волохи «Повести временных лет» — это франки. Тогда становится понятным и последующий список народов, даже загадочные корлязи. Этот этникон восходит к династическому имени Каролинги, правителям из династиии Карла Великого — на сохранение этого имени претендовали и Капетинги, короли современной летописцу Франции (ср. [Тихомиров 1975, 34—35]). Волохи — это римляне, немцы и прочие народы, входившие в состав населения «Римской империи» Каролингов, а затем, при летописце — Германской «Римской империи», к восстановлению которой стремились уже германские короли.
итак, выясняется, что перечни народов в летописи имеют структуру, аналогичную собственно библейской «Таблице народов». Список родственных народов в «Афетове колене» вводится обобщающим этниконом: варяги — свеи, урмане и т. д., волхва — римляне, немцы и т. д., наконец, чудь и «вси языци» — меря, мурома и т. д. Этот принцип перечисления — принцип «этногенетический», а не «географический», как у Амартола, и он введен летописцем не случайно.
Следующая задача летописца, подчиненная все той же цели, — выяснить, «откуда есть пошла Русская земля» и указать место руси уже среди славянских народов. Для этого ему нужно было перейти от статичного «географического» описания, где славяне помещены рядом с иллириком, далеко от Русской земли, к «историческому» расселению славян от Дуная. Поэтому вслед за «этногенетической» частью, содержащей проанализированные списки народов Европы, где славяне не упомянуты, вводится мотив вавилонского столпотворения (основанный на «Хронографе») и рассеяния народов, среди них — словен, которые сели на Дунае, «где есть ныне Угорьска земля и Болгарьска». «и от тех словен разидошася по земле и прозвашася имены своими, где седше на котором месте», — завершает Нестор цитатой из «Таблицы народов» этот пассаж.

Расселение славян связывается летописцем с франкским — «волошским» завоеванием. Далее «географическое» описание расселения совмещается с «этногенетическим»: ср. о западных славянах — «и от тех ляхов прозвашася поляне (польские поляне. — В. П., Д. Р.), ляхове друзии лутичи, ини мазовшане, ини поморяне (далее «от ляхов» производятся и восточнославянские племена радимичей и вятичей. — В. П., Д. Р.) ... Тако же и ти словене пришедше и седоша по Днепру и нарекошася поляне, а друзии древляне» [там же] и т. д. о дреговичах, полочанах, словенах новгородских, северянах. Далее снова говорится о киевских полянах (характерный повтор) и о пути «из варяг в греки», который начинается от Киевских гор, апостоле Андрее, основании Киева, «племенных» княжениях восточных славян и расселении иных «языков». Эту информацию и подытоживает летописец, вводя упоминание Руси, но не в этногенетическом смысле (так как в этом смысле русь у него — варяжская), а в географическом, государственном: «Се бо токмо словенеск язык в Руси: поляне, деревляне [...] дреговичи, север, бужане [...] А се суть инии языци, иже дань дают Руси: чюдь, меря, мурома» и т. д. [ПВЛ, 10]. Все эти изыскания помещены во вводной космографической части «Повести временных лет», не разбитой на погодные записи: так традиционно начинались средневековые хронографы и «раннеисторические описания» вообще (включая саму Библию) [ср. Топоров 1973]. Собственно историческая часть начинается с даты (начало царствования императора Михаила — 852 г.), которую летописец вычислил (правда, неточно вместо 842), опираясь на первое упоминание руси в «Хронике» Амартола (см. ниже).
Но «дунайская» история славян не прерывается в космографической части летописи, а имеет непосредственное и часто обескураживающее исследователей продолжение в части датированной. Рассказав о призвании руси — варяжских князей (862 г.) и захвате Олегом Киева (882 г.), летописец возвращается под 898 г. к судьбам «словен» на Дунае. Этим годом он датирует поход венгров-угров на Дунай, где они изгнали волохов-франков (заимствовав у славян их название — влахи/ волохи) и подчинили живших там славян: «оттоле прозвася земля Угорьска», — заключает летописец. Современные историки отмечают [ср. Константин Багрянородный. Комментарий, 335—339], что венгры прошли через Приднепровье раньше, чем в 898 г.: в этом нет ничего удивительного, так как все ранние летописные даты, начиная с первой, неточны и условны. Другое дело, что далее — под тем же годом! — летописец рассказывает и о миссии Кирилла и Мефодия в «Словеньскую землю», в Моравию, на Дунай: в этом рассказе Шахматов видел основной фрагмент «Сказания о преложении книг на славянский язык», использованного летописцем и в космографическом введении. Главная проблема здесь в том, что летописец не мог не знать, что и Кирилл (ум. в 869 г.) и Мефодий (ум. в 885 г.) умерли до 898 г.; кроме того, он сам же нарушил приводимую им последовательность правления византийских императоров: вернулся в связи с моравской миссией к царствованию Михаила, тогда как ранее упомянул о воцарении Василия (868 г.) и Льва (887 г.). Что заставило летописца нарушить собственную систему?
Разные исследователи видели в этом «сбое» или неумелость составителя, или опять-таки тенденциозность позднейших редакторов летописи, введших легенду о призвании руси-варягов вместо некоего исконного текста о приднепровской руси и все перепутавших, и т. п. (см. ниже). В действительности летописец не скрывает своих целей — он продолжает исследование того, «откуда есть пошла Русская земля». Но в датированной части «Повести временных лет» речь идет уже не о географическом размещении руси среди полян и прочих «языков», а об исторической связи руси и славянства. Чтобы обозначить эту связь, летописец в качестве «привязки» руси к Дунайской истории славян использует поход венгров-угров мимо Киева, где сидят поляне и где уже обосновался в 882 г. со своей варяжско-словенской (новгородской) дружиной, прозвавшейся русью, князь Олег. Поход венгров служит поводом для новой демонстрации единства славянского «языка»: «Бе един язык словенеск: словени, иже седяху по Дунаеви, их же прияша угри, и морава, и чеси, и ляхове, и поляне, яже ныне зовомая Русь».

Сторонники славянского происхождения имени русь используют летописные слова о том, что поляне ныне, то есть во времена летописца, в начале XII в., зовутся русью, в качестве «рефрена» для построения гипотез о древних полянах-руси и т. п. Более внимательные читатели летописи обратили внимание на то, что в тексте явное «недоразумение»: речь идет о западных славянах, летописец перечисляет их так же, как в космографическом введении, где за ляхами следуют поляне и другие племена Польши и лишь затем одноименные поляне киевские; предполагали, что летописец просто перепутал польских и киевских полян. В действительности никакой путаницы здесь нет: летописец в соответствии с методами средневековой науки нашел самое подходящее место для естественного включения руси в круг славянских народов, принявших славянскую письменность: «сим бо первые преложены книги, мораве, яже прозвася грамота словеньская, яже грамота есть в Руси и в болгарех дунайских». Главное для летописца здесь — языковое единство, а не конкретная племенная принадлежность. Этим рассуждением он и заключает разыскания о славянах и славянской письменности: «А словеньскый язык и рускый одно есть, от варяг бо прозвашася русью, а первое беше словене; аще и поляне звахуся, но словеньскаа речь бе». Та же библейская (основанная на Таблице народов) структура летописного повествования проясняет и начальную фразу Повести временных лет: «Откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть». На первый взгляд это повторное упоминание Русской земли кажется тавтологией и стилистической небрежностью, тем более, что повтор встречается прямо в заглавии. В действительности летописец разделяет проблемы происхождения руси (из Скандинавии) и исторического становления Руси — государства в Восточной Европе с центром в Киеве.
<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 8105