Начальная Русь и начальное летописание. Взгляд из Киева и Новгорода

загрузка...

Историческое самосознание народа, формирующееся в Средние века, прежде всего в его социальной и интеллектуальной элите — в княжеском окружении (дружине) и у «книжников», естественно, было направлено на выявление «реальных» (с точки зрения средневекового человека) истоков и «реального» родства с миром цивилизации (ср. в главе VI). Проблема начала, исторических истоков, была центральной проблемой для формирования самосознания народа. Центральной была эта проблема и для «Повести временных лет» — Начальной летописи, формирующей это самосознание — взгляд на Русь «изнутри».
Русский летописец дал вполне однозначный ответ на вопрос, сформулированный им в начале повести: «Откуда есть пошла Русская земля» — от призванных в 862 г. (лето 6370 от сотворения мира по летописной датировке) «варяг прозвася Руская земля» [ПВЛ, 13]. Это утверждение вошло во многие летописные своды и стало общим местом русской средневековой историографии. Почти та же фраза читается в Новгородской первой летописи младшего извода (НПЛ), составленной позднее, видимо, в ХШ в.: «От тех варяг, находник тех, прозвашася Русь, и от тех словет Руская земля» [НПЛ, 106]. Казалось бы, летописи не дают серьезных оснований для споров, по крайней мере, о происхождении названия русь: но именно разночтения между «Повестью временных» лет и Новгородской летописью привели к противоположным трактовкам начала руси. Дело в том, что повесть сразу, в космографическом введении, где перечисляются народы мира, относит русь к варягам, а затем в начале легенды о призвании повторяет, что призывающие отправились за море «к варягам, к руси»; «сице бо ся зваху тьи варязи русь, яко се друзии зовутся свие (свеи — шведы. — В. П., Д. Р.), друзии же урмане (норманны — норвежцы. — В. П., Д. Р.), анъгляне, друзии — гъте (готы — жители Готланда. — В. П., Д. Р.), тако и си», — комментирует летописец [ПВЛ, 13]. Новгородская летопись, однако, не имеет подобного космографического введения, хотя в цитированном вступлении Киев сопоставляется с Александрией и Римом, т. е. вводится во всемирно-историческую ретроспективу. Текст же самой легенды о призвании варягов в новгородской летописи не содержит отождествления их с русью. А. А. Шахматов, опираясь на сравнительно-текстологический анализ «Повести временных лет» и Новгородской Первой летописи, предположил, что та сохранила предшествующий повести летописный свод, составленный в Киеве в конце Х1 в. (1095 г.) и названный этим исследователем Начальным. Там, по реконструкции Шахматова, русь не отождествлялась с варягами: это отождествление сделал составитель самой Новгородской летописи, учитывая известную ему повесть Нестора [Шахматов 1908]. В целом построение Шахматова, согласно которому Начальный свод предшествовал составлению «Повести временных лет» и Новгородской летописи, стало практически общепринятым в современной науке. Однако последовательное применение методики самого Шахматова показывает, что именно тексты о начале руси подверглись в Новгородской летописи определенной деформации и целостной концепции происхождения руси эта летопись не дает.
Чтобы понять принципы работы летописцев, придется сопоставить тексты по шахматовской методике, не занимаясь историческими событиями, описываемыми в них (об этом — ниже), но обратив внимание на их последовательность. После космографического введения, не содержащего дат, в ПВЛ говорится: «В лето 6360 (852 г.) ... наченшу Михаилу царствовати, нача ся прозывати Руска земля. О семь бо уведахом, яко при семь цари приходиша Русь на Царьград, яко же пишется в летописаньи гречьстем». Начальная дата правления Михаила III указана летописцем неверно, но она была чрезвычайно важна для него, ибо действительно указывала на начало русской истории — первое упроминание Руси на страницах византийской, а значит, и всемирной хроники. (Кроме того, в царствование того же Михаила была осуществлена и моравская миссия Кирилла и Мефодия, также ставшая центральным событием начальной русской истории.) Здесь Нестор приводит заимствованную из греческого хронографа (в русском переводе — «Хронограф по великому изложению») хронологическую таблицу всемирной истории, перечисляя годы от Адама (сотворения мира) до главных событий ветхозаветной истории, правления Александра Македонского, Рождества Христова, воцарения Константина, Михаила, и дополняет ее датами правления киевских князей, от Вещего Олега до смерти Святополка изяславича; его смертью и вокняжением Владимира Мономаха кончается «Повесть временных лет». Далее в тексте летописи следуют сведения из «греческого летописанья» — хроники Амартола о походе Михаила на болгар и их крещении (под 858 г.), повествование о дани, которую брали «варяги из заморья» под 859 г.; под одним 862 г. даны сведения об изгнании варягов и легенда о призвании варягов, т. е. происхождении руси, походе двух варягов, бояр призванного князя Рюрика, — Аскольда и Дира — в Киев; поход руси на Царьград в изложении хроники Амартола приписан летописцем Аскольду и Диру и помещен под 866 г. Под 882 г. рассказывается о том, как Олег, родич Рюрика, с его малолетним сыном игорем отправляются с войском из варягов и словен из Новгорода в Киев и там расправляются с провозгласившими себя князьями Аскольдом и Диром.
В Новгородской летописи после вступления о Киеве и русских князьях также начинается датированная часть: «В лето 6362. Начало земли Руской. Живяху кождо с родом своим на своих местех и странах, владеюща кождо родом своим. и быша три братия...» Далее текст об основателях Киева — братьях Кие, Щеке и Хориве, соответствующий космографическому введению «Повести временных лет» — фрагменту о киевском племени полян, — но не говорящий ничего о руси. О руси говорится лишь потом, в связи с походом на Царьград, но это очевидная вставка из греческой хроники, так как она разрывает текст о полянах, который продолжается после описания поражения Руси под Царьградом. «По сих летех братиа сии (Кий, Щек и Хорив. — В. П.) изгибоша», поляне же были «обижены» древлянами и другими соседями: мифоэпический период здесь (как и в «Повести временных лет», а значит, и в Начальном своде) все же отделен от исторического — далее рассказывается о хазарской дани на полянах, приходе варягов Аскольда и Дира в Киев (ср. о структуре этого текста: [Шахматов 1908, 97—99, 322—323]), и лишь затем — о варяжской дани с людей новгородских, изгнании варягов и последующем призвании варяжских князей с дружиной, от которых «прозвашася русь», наконец, о походе игоря с воеводой Олегом на Киев и расправе с Аскольдом и Диром.
Очевидна непоследовательность в изложении Новгородской летописи в сравнении с «Повестью временных лет». Неясен сам выбор начальной даты, хотя очевидно, что этот выбор также связан с царствованием Михаила и походом руси на Царьград. из текста летописи неясно также, откуда появляются «роды» полян, откуда совершает свой поход русь, откуда являются в Киев Аскольд и Дир и т. п. Таблица дат всемирной истории здесь отсутствует, зато во введении говорится, что история Русской земли будет рассказана «от Михаила цесаря до Александра и исакья». Этот хронологический предел был важен для летописца и всей Русской земли: речь идет об императорах Алексее и исааке Ангелах, при которых Византия была завоевана крестоносцами, а в 1204 г. взят и сам Царьград. Погибель православного царства «богохранимого града Костянтина» — Константинополя, захват его фрягами-латынянами, были для Руси предвестием конца истории вообще (как началом русской истории считалось упоминание руси в греческом хронографе).

Но тот же исторический предел важен и для истории русского летописания: введение к Новгородской летописи относится не к Начальному своду, как считал Шахматов, а ко времени составления самой летописи новгородцем в XIII в. интересует его не столько место Руси во всемирной истории, сколько место Новгорода в истории русской. Все это оставляет открытым вопрос о соотношении «Повести временных лет» и Новгородской летописи в пассажах, связанных с Начальным сводом — ведь этот свод использовался новгородским летописцем в эпоху, отличную от времени Нестора, когда уже не было единого Древнерусского государства, что существенно влияло на исторические взгляды новгородца и заставляло его редактировать свои источники [Петрухин 2000, 69 и сл.].
Можно считать очевидным, почему новгородский летописец ХШ в. поместил вслед за главкой о начале Русской земли киевскую легенду, а не первое известие о руси. Это противоречие было «задано» Новгородской летописи еще в преамбуле, отличной от преамбулы «Повести временных лет»: «Временник, еже есть нарицается летописание князеи и земля Руския, и како избра Бог страну нашу [...] и грады почаша бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская, и о поставлении Киева, како во имя назвася Кыев» (НПЛ, 103). Здесь Новгород, несмотря на то, что он отнесен к Русской земле, уже противопоставлен Киеву, как первая «волость», где сначала обосновались призванные из-за моря русские князья. из Новгорода Олег и игорь перешли в Киев и принесли с собой имя Русь, Русская земля. Но и это понятие имело двойственное значение — широкое и узкое. В широком смысле под Русской землей понимали в раннем Средневековье все земли восточных славян от Среднего Поднепровья до Поволховья и Поволжья. В узком смысле, актуальном для новгородца первой половины ХШ в. (времени составления Новгородской летописи), Русь — это прежде всего Русская земля в Среднем Поднепровье, как называли в Новгороде в эпоху раздробленности округу Киева, или старый великокняжеский «домен» с городами Киев,Чернигов и Переяславль. «Русский» князь, сидящий в Киеве, в Новгородской летописи противопоставляется «новгородскому» [НПЛ, 31; ср. 219] и т. д. Недаром введение к Новгородской Первой летописи начинается с «патриотического» утверждения о том, что «Новгородская волость» была «преже» Киевской; «заглавный» же вопрос Новгородской летописи стоит не о начале Руси, а о том, «како во имя назвался Киев». В главке «Начало земли Руской» и дается ответ на этот вопрос: Кий основал Киев, а от полян «до сего дне [...] суть кыяне» — киевляне. Начало же Русской земли, Русского государства в Новгородской летописи связано с варяжскими князьями, призванными в Новгород в соответствии с первенством Новгородской волости.
Тем не менее и в начальных пассажах Новгородской летописи отчетливо прослеживается южнорусский — киевский — Начальный свод. Дело в том, что Новгородская летопись постоянно возвращается к киевской легенде как к некоей «точке отсчета» для описываемых ею событий. После рассказа об основании Киева тремя братьями помещен рассказ (из хронографа) о походе руси на Царьград; после смерти трех братьев приходят хазары и обосновываются в Киеве Аскольд и Дир, «во времена» Кия, Щека и Хорива «новгородские люди» — словене, кривичи и меря — платят дань варягам. Для новгородца такая точка отсчета была бы странной, для киевлянина — естественной (эгоцентрической), что и подтверждается «Повестью временных лет».

Нестор, составитель этого киевского свода, также постоянно возвращается к киевским полянам: с их упоминания он начинает рассказ о расселении восточнославянских племен, о пути из варяг в греки, затем приводит собственно легенду об основании Киева, с полян начинает перечисление славянских «княжений», новый перечень восточнославянских племен, описание их обычаев, наконец, повествует о хазарской дани «на полянах». Повествование Нестора несравненно более пространно, чем в Новгородской летописи, и относится к космографической части, в то время как в Новгородской летописи попадает в «историческую», после даты, связываемой с началом Русской земли. Вместе с тем очевиден и единый источник этих текстов — Начальный свод. Какой из текстов можно считать более близким к исходному? исследователи обоих текстов давно отметили, что составитель «Повести временных лет» после описания расселения славян и странствий Андрея Первозванного по пути «из варяг в греки» приводит рассказ о полянах и братьях Кие, Щеке и Хориве, но до упоминания самих братьев пишет: «и до сее братье бяху поляне», т. е. забегает вперед. Это давало основание усматривать в Повести следы переработки Начального свода, сохранившегося лучше в Новгородской Первой летописи, но в действительности рассказ о пути из варяг в греки был вставлен позднейшим редактором летописи в текст о полянах — отсюда «сбои» в повествовании о полянских братьях и т. п.
Обращение же к соответствующему новгородскому тексту не проясняет ситуации. Сразу после главки «Начало Руской земли» там говорится: «живяху кождо с родом своим, на своих местех и странах». Эти слова целиком соответствуют как раз тексту «Повести временных лет» о полянах [ПВЛ, 9], но там они понятны — ведь перед этим рассказано о расселении славян, а в Новгородской летописи нет космографического введения. и дело здесь не только в смысле — понятности контекста летописи, — но и в «форме», точнее «формуле», которую и представляет собой фраза «живяху кождо с родом своим...»: это не просто общее место космографического введения — фраза восходит к цитированной библейской «Таблице народов», описывающей расселение «народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих» [ср. Быт. Х 5; 31]. Очевидно, что и текст Начального свода, использованный в Новгородской летописи, содержал космографическое введение, отброшенное новгородским летописцем ХШ в. как ненужное для его специальных задач (происхождение Новгородской и Киевской волости), но использованное Нестором, выяснявшим «откуда есть пошла Русская земля». Новгородец искусственно, но вполне оправданно с точки зрения своих задач перенес главку «Начало Русской земли» в начало оборванного им текста. Таким образом обе летописи использовали Начальный свод, но его текст подвергся трансформации и в «Повести временных лет», и в Новгородской Первой летописи, причем изложение в редакции Повести было более последовательным.
Еще одно текстологическое наблюдение позволяет проследить различие в подходах к истории славян и руси у новгородского и киевского летописцев. Как уже отмечалось, и тот и другой сохранили главенствующую позицию полян в описании начальной истории. При этом у Нестора поляне противопоставлены древлянам и прочим племенам, как имеющие обычай «кроток и тих» — живущим «звериньским образом», творящим «поганые» обычаи и т. п. [ПВЛ, 10—11]. В Новгородской летописи тоже сказано, что поляне «беша мужи мудры и смыслени», однако далее отмечено: «бяху же погане, жруще озером и кладезем и рощением, яко же прочии погани» [НПЛ, 105]]. Неясно, возобладал ли здесь «новгородский патриотизм», следуя которому летописец приравнял полян к «прочим поганым», но ясно, что полянский «эгоцентризм» последовательнее выражен в «Повести временных лет».
«Эгоцентрическая» система описания окружающего мира, описание изнутри, со всей очевидностью проявляется у Нестора: поляне были для киевского летописца «своим» племенем, он описывает расселение и даже нравы прочих славян со своей «полянской» точки зрения. Та же точка зрения была несколько замутнена в новгородской летописи, но она сохранилась в пассажах, восходящих к Начальному своду. из отброшенного новгородцем космографического введения эти пассажи, видимо, были перемещены в «историографическую» часть (и снабжены неточными датами), но что решительно нельзя усматривать в этих пассажах, так это объективную хронологическую последовательность в изложении событий: здесь очевидно «циклическое» возвращение к исходному историографическому мотиву — такое построение текста свойственно византийским хронографам, этой «хронографической» манере следовал составитель Начального свода.

* * *

Между тем именно такую хронологическую последовательность усматривал вслед за новгородским летописцем Шахматов, считая эти сведения восходящими к Начальному своду и даже еще более древнему (и более гипотетическому) «Древнейшему своду» [ср. Шахматов 1908, 322—323]. и хотя по изложению новгородца получалось, что по смерти легендарных полянских братьев хазары обложили полян данью и тогда же провозгласили себя князьями в Киеве Аскольд и Дир, а «во времена Кия, Щека и Хорива» новгородские люди платили дань варягам, затем изгнали их и вновь призвали варяжских князей (все это описано под одним 854 г.), Шахматов выстраивал «линейную» схему русской истории: вслед за Кием в его городе обосновались варяги Аскольд и Дир, и это произошло до призвания варяжских князей в Новгород. «Механически» следуя изложению Новгородской летописи, Шахматов предположил, что и собственно русь появилась в Киеве раньше — с Аскольдом и Диром, — чем варяги Рюрика в Новгороде.
Этому появлению руси, а затем новгородских варягов в Киеве, описанному в «Повести временных лет» под 882 г. — годом похода Олега и игоря на юг, а в Новгородской летописи датированному одним и тем же 854 г. (как и «начало Русской земли»), Шахматов придавал особое значение. Чтобы объяснить, каким образом скандинавская русь оказалась на юге, в Киеве, прежде варягов, Шахматов принужден был «переписать» летопись и домыслить ряд эпизодов русской истории. Вопреки известиям «Повести временных лет», равно как и Новгородской летописи, он предположил, что варяги, которые собирали дань с новгородских людей и были ими изгнаны, в действительности назывались русью. «Полчища» этой руси, однако, успели до того овладеть Киевом. «Русский» князь, узнав об отложении новгородского севера — изгнании сборщиков дани, собрался в поход против новгородцев (как это сделал в 1015 г. Владимир Святой, узнав об отложении сына Ярослава, сидевшего в Новгороде), тогда те и призвали варяжских князей. Варяги же восприняли название русь лишь в Киеве, где они появились с князем Игорем (или Олегом).
В Новгородской Первой летописи о вокняжении игоря сказано: «беша у него варязи мужи словене, и оттоле прочи прозвашася русью» [НПЛ, 107]. Фраза вроде бы свидетельствует о том, что название русь распространилось с варягами (и словенами новгородскими) на прочих — в первую очередь, киевских жителей — полян. Однако прочи в рукописи Новгородской Первой летописи (т. н. Комиссионный список) — вставка на полях, и Шахматов считал это слово также заимствованным новгородским летописцем из описания тех же событий в «Повести временных лет». Там говорится об Олеге, обосновавшемся в Киеве: «и беша у него варязи и словени и прочи прозвашася русью» [ПВЛ, 14]. «Вставка слов „и прочи", — писал Шахматов о Новгородской летописи, — весьма характерна именно для Повести вр. лет, которая проводит тенденциозно историю варяжского происхождения руси: теория эта находила себе опровержение в соответствующем месте Начального свода, ибо оказывалось, что варяги прозвались русью только после перехода в южную Русь, но вставка слов „и прочи" устраняла возникшее было затруднение. Следовательно, Начальный свод сообщал о том, что варяги (или варяги и словене) назвались русью только перейдя, осевши в Киеве» [Шахматов 1908, 299].
Казалось бы, скрупулезным исследователем летописных текстов учтено все, включая палеографию, и вторичность, а стало быть, и искусственность отождествления варягов и руси становится очевидной. Но и ход мысли Шахматова, и усилия его последователей показали, что возможности дальнейшего изучения и иного понимания летописи не исчерпаны. В частности, для понимания летописных слов необходимо исследовать их общий контекст, который проясняет летописные формулы. Летописный контекст делает ясным и смысл слов «оттоле (с тех пор) прозвашася русью». Рассказывая о завоевании венграми Паннонии, Нестор пишет: «угри (венгры. — В. П., Д. Р.) прогнаша волъхи, и наследиша землю ту, и седоша с словены, покоривше я под ся, и оттоле прозвася земля Угорьска» [ПВЛ, 15] — ср. упомянутую фразу: «от тех варяг... прозвася Руская земля». Завоеватели-венгры приносят свое имя на покоренную землю, подобно руси Олега и игоря — только так можно понимать сами летописные тексты.
Поскольку шахматовская интерпретация противоречила как тексту Новгородской летописи, так и «Повести временных лет», где говорится, что Русская земля прозвалась «от варяг», а не наоборот, то исследователю пришлось вновь «исправлять» летопись. Он отметил [Шахматов 1908, 300], что Новгородская Первая летопись дает существенную именно для Новгорода конъектуру, ибо в повести сказано, что «от тех варяг... прозвася Руская земля», тогда как в Новгородской летописи добавлено: «прозвашася Русь, и от тех словет Руская земля», т. е. опять-таки проведено различие между древней «варяжской» русью и современной летописцу Русской землей. Шахматов предполагал, что эти слова попали в Новгородскую Первую летопись не из Начального свода, а из «Повести временных лет», и, чтобы восстановить «первоначальные» слова, вместо неполной тавтологии, имеющей очевидный различительный смысл (варяжская русь/Русская земля), предлагает совершенно тавтологическую конъектуру: «от тех варяг... прозвашася варяги».
Чтобы высвободиться из этой тавтологической ловушки, Шахматов строит на основе первой гипотезы вторую: из реконструированной фразы «от тех варяг прозъвашася варягы, и суть новъгородстии людие до днешняго дьня отъ рода варяжьска, преже бо беша словене», он делает вывод о том, что варягами прозвались... словене новгородские, подобно тому как на юге поляне восприняли от скандинавов название русь. Варяги действительно составляли часть населения Новгородской земли, и, судя по скандинавским именам, сохранившимя не только в среде новгородского боярства, но и в новгородской глубинке вплоть до XIV в. (как показали антропонимические исследования Е. А. Мельниковой), память о варяжских «находниках» в Новгороде была актуальной не только во время составления Начального свода в конце XI в., но и во время составления Новгородской Первой летописи и позже. Но конъектура Шахматова все же неприемлема. Если поляне действительно восприняли название русь, как об этом прямо сообщает Нестор, то словене не только никогда не назывались варягами, но в аутентичных источниках Х1 в. противопоставлялись им: уже в «Русской правде» словенин — местный житель, варяг — иноземец (см. ниже). и если, открыто отождествляя русь и варягов, а затем русь и полян, составитель «Повести временных лет» прибегает к специальным разысканиям и комментариям, то для поисков подобного отождествления словен и варягов в источниках оснований нет.

Кто же ближе к истине — летописец, отождествляющий русь и варягов, или исследователь летописи, противопоставляющий их? Сама историческая ономастика безусловно свидетельствует о том, что русь — более древнее слово, чем варяги: первое отражено уже в источниках IX в., второе встречается впервые в византийской хронике под 1034 г. [Cedren II, 508: см.: Васильевский 1915, 216—218]. В «Повести временных лет» варяги впервые отличаются от руси — дружины князя игоря — под 941 г., когда князь посылает «по варяги многи за море», зовя их в поход на греков [ПВЛ, 23]; до тех пор летопись проводит последовательное отождествление варягов и руси.
Первоначальное значение слова варяг — "наемник, принесший клятву верности" (var, ср. [Мельникова, Петрухин 1994]): это название отличало наемников от руси — "княжеской дружины" — и распространилось в русской традиции с Х! в. на всех заморских скандинавов. Такое различение варягов и руси делает малоосновательным все построение Шахматова, и не только потому, что в этом построении «варяги» не клянутся в верности русским князьям, а напротив, расправляются с ними (как Олег с Аскольдом и Диром). Дело в том, что дружина призванных варяжских князей называлась в летописи «вся русь», а не варяги, и это был не домысел летописца (на чем настаивал Шахматов [1908, 326]), а аутентичная «договорная» терминология, свойственная русской традиции и в Х в. (см. ниже). Призванные новгородскими племенами варяги назывались русью, и ученый комментарий летописца лишь относил эту русь к известной в русской средневековой традиции группе народов — к варягам. Построение Шахматова не позволило обнаружить каких бы то ни было следов «южной Руси» в летописных текстах: Аскольд и Дир в «Повести временных лет» и Новгородской летописи названы варягами, а не русью; сидя в Киеве, они владели не Русской землей, а Полянской — «Польской» (ПВЛ), «Полями» (НПЛ), — и «Русской» эта земля стала называться с тех пор (оттоле), как в Киеве обосновались Олег и игорь со своей русью. Судя по идентичности этих текстов в киевской и новгородской летописи, так они читались и в их общем источнике — Начальном своде.
<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 9267