Шестнадцатая глава

загрузка...

Сельское хозяйство. — Способы производства в начале этого периода. — Технический застой в течение следующих столетий, наблюдающийся одновременно с распадением крупных помещичьих хозяйств и связанного с ними крупного земледельческого производства. — Голодовки в средние века. — Колонизация славянских земель на востоке. — Благоприятное положение крестьянского населения до XIV столетия. — Обеднение дворянства. — Рыцари-разбойники.

Согласно плану, положенному в основание настоящей работы¹², наша ближайшая задача заключается в том, чтобы обозреть хозяйственную структуру германского народа между XIII и концом XV столетия. Другими словами, мы должны выяснить, как и чем жили немцы в эти столетия, в чем заключалась и как была организована их работа.

Первым условием всякого человеческого существования является питание. Мы уже видели, что в так-называемые первобытные времена питание это добывалось исключительно охотой и войной. Однако, эта дикая и примитивная система добывания пищи давно уже уступила место планомерной работе. В эпоху франкской империи германцы уже были земледельческим народом, обрабатывавшим землю и получавшим из нее как питание, так и материалы, необходимые для ремесленных работ. Основой их существования стало сельское хозяйство. На него-то мы и должны в первую очередь обратить внимание¹³.

Двумя главными отраслями сельского хозяйства являются земледелие и скотоводство. Обе эти отрасли тесно связаны друг с другом, ибо помимо того, что человек нуждается не только в растительной, но и в животной пище, обрабатываемая им земля нуждается в удобрении, доставляемом скотом. Земледелец должен поэтому кормить скот и запасать для него корм. Находящуюся в его распоряжении землю приходится поэтому подразделять на участки, доставляющие кормовые растения для скота, и участки, предназначенные для человеческого пропитания. Способ этого земельного распределения и соотношение между указанными частями является решающим для земледельческого способа производства¹⁴.

При самой простой форме земледелия известное число полей отводится под распашку для хлебных злаков, а остальные предназначаются на постоянное пастбище. Эта форма земледелия обычно обозначается, как полевое хозяйство. Наоборот, при плодопеременной системе через правильные двухлетние промежутки культура меняется и поля, распаханные под хлеб, засеваются кормовыми растениями, а поля, отведенные под пастбища, распахиваются. Существует еще пастбищное хозяйство, в котором хлебная культура отходит на задний план, и большая часть сельскохозяйственной площади отводится под кормовые травы.

Когда германцы в эпоху переселения народов, т.е. в IV — VI столетии перешли к оседлому образу жизни и стали заниматься земледелием, они, конечно, в большинстве случаев усвоили самую примитивную форму сельского хозяйства, именно полевое хозяйство. Имелось много лугов, на которых можно было пасти скот, и лесов, легко восполнявших недостаток в луговых площадях. Наоборот, пахотная земля занимала небольшое пространство. Ее сперва приходилось приготовлять путем выкорчевывания лесов и расчистки лугов. Помимо того, что это была очень трудная работа, не всякая земля была пригодна для обработки, да и пахотные поля должны были находиться неподалеку от селений. Поэтому никто не мог допустить мысли, что эту землю, с таким трудом разработанную и очищенную, нужно по временам предоставлять под пастбище скоту. В этом, впрочем, и не было необходимости, ибо девственная почва обладала большими запасами питательных соков и не требовала особых мер для поддержания ее плодородия.

Конечно, в Германии имеются некоторые местности с другими естественными условиями. Это главным образом гористые местности. В горах почва менее плодородна и поля часто расположены на склонах. Если бы на них сеяли из года в год только хлеб, то разрыхленная почва смывалась бы и уносилась вниз дождями и горными ручьями. Поэтому там пришлось разделять поля широкими межами, где росла трава и придавала почве большую крепость. В горных местностях, благодаря приспособлению к этим естественным условиям, развилось во многих случаях плодопеременное хозяйство. Наоборот, в болотах на побережье Северного моря (и отчасти в теперешней Эстляндии) развилось пастбищное хозяйство, так как там чрезвычайная влажность почвы особенно благоприятствует росту трав и хлебные злаки удаются только тогда, если почва осушена и предохранена от наводнений, чего германцы той эпохи еще не умели делать. Во многих частях Альп, где вообще имеется мало земли, пригодной для хлебных культур, тоже вели пастбищное хозяйство.

В большей части Германии с самого начала господствовало полевое хозяйство, т.е. из года в год одни и те же участки засевались хлебом, а другие из года в год предназначались под пастбища и сенокос. Но вскоре опыт показал, что если даже сеять хлеб на одних и тех же участках, то урожаи будут больше при перемене хлебных культур, чем в том случае, если они из года в год засеваются одним и тем же хлебом. Поэтому пахотную землю стали разбивать на столько частей, сколько сеяли хлебных культур, каждую из этих частей называли полем. В Германии, как и в большинстве остальных стран Европы, пахотная площадь обычно разделялась на три поля. Первое упоминание о существовании в Германии трехпольной системы встречается в 771 году¹⁵; эта система продержалась в Германии до начала XIX столетия. Развитую форму она приняла тогда, когда поля стали время от времени запускать под пар, благодаря чему плодородие почвы сохранялось и повышалось. Обычно каждое поле через определенное число лет оставляли не вспаханным и пользовались этим временем, чтобы лучше разрыхлить и унавозить его. Таким образом для каждого поля устанавливалось правильное чередование пара и двух хлебных культур, — по большей части озимых и яровых хлебов.

Сельское хозяйство Германии достигло этой степени технического развития уже около 800 года. В вышеназванной книге¹⁶ Гольц дает наглядную картину того, как велось сельское хозяйство в одном из королевских поместий Карла Великого. В кратких чертах мы воспроизведем ее здесь.

«Посреди имения находилась усадьба, окруженная досчатым забором. Внутри забора стоял господский дом с жилыми комнатами и спальнями для господ, помещениями для ремесленников и прислуги, кладовыми и столовыми; тут же, внутри огороженного пространства, находились скотный двор, житницы, кухня, пекарня и жилые постройки для рабочих и прислуги. Вблизи двора был разбит сад, около которого имелось пастбище для лошадей и молодняка, причем и сад и пастбище были также огорожены. Далее находились три пахотных поля, а за ними луга, леса, рыбные пруды и т. д.

Когда весной почва высыхала, рабочие, назначенные на полевые работы, выезжали на яровое поле с упряжными животными и сельскохозяйственными орудиями, обрабатывали почву плугом и бороной и засевали ее овсом, ячменем или бобовыми растениями. Рабочие, предназначенные к ручному труду, вскапывали сад и чинили дороги, загородки, жилые и хозяйственные постройки.

В средине или конце мая, самое позднее в начале июня, весенние полевые работы заканчивались. Вслед за этим наступало более или менее свободное время и работа продолжалась только там, где приходилось возделывать сады и огороды.

Во второй половине июня начиналось удобрение и обработка пара. В июле косилось, сушилось и убиралось сено. Август и сентябрь были посвящены жатве хлебов. В течение этих 3-х месяцев — июля, августа и сентября, — от людей требовался более напряженный труд и потому это время (конечно, не вполне точно совпадавшее с указанными месяцами) стали называть «страдой». К жатве привлекались решительно все сколько-нибудь трудоспособные люди, не только сельскохозяйственные рабочие, но и ремесленники, домашняя прислуга, женщины и подростки.

После жатвы наступал сев озимых. В октябре снимали фрукты, собирали виноград и давили из него вино.

Зимой мужчины молотили хлеб и выполняли разные работы в лесу; самые главные из них была рубка леса для строений и топлива. Лес требовался в больших количествах, так как каменный уголь был еще неизвестен и для постройка домов и приготовления посуды употреблялось главным образом дерево. Женщины занимались зимой главным образом домашними работами — очисткой льна и шерсти, прядением, тканьем, окрашиванием материй, шитьем, мыловарением и т. д. Летом же помогали во время жатвы. Такие же обязанности лежали и на ремесленниках.

Скотоводство ограничивалось главным образом пастьбой животных на пастбищах. До начала мая скот пасла на сенокосах, а затем держали его на постоянных пастбищах до окончания жатвы, после чего его снова выпускали на скошенные луга и на жнивье. Лес также служил для пастбища; он доставлял особенно питательную пищу свиньям, которые сильно жирели на желудях. Пастьба свиней в лесу продолжалась с октября до святок. Из домашних животных держали рогатый скот, лошадей, свиней, коз, овец и гусей».

Так велось дело в крупном поместье, принадлежавшем императору, самому крупному помещику в стране¹⁷.

В крестьянских дворах, принадлежавших к главному поместью и пользовавшихся отведенной им землей, система земледелия была почти такая же. «Главное поместье и находившиеся около него крестьянские крепостные дворы составляли одно хозяйственное целое, подлежавшее одним и тем же правилам землепользования и одному и тому лее принудительному севообороту... Начало весенней и осенней вспашки, обработка пара, сенокос и жатва, начало и конец пастьбы на паре, жнитье и сенокос были точно установлены для всего поместья и обязательны для всех связанных с ним земледельцев». При существовавшей системе расположении полей¹⁸ и не могло быть иначе. «Распределение ремесленных и пахотных повинностей и взимаемые с крестьян оброки натурой исходили из предположения, что все, обязанные повинностью земледельцы вели сельское хозяйство совершенно определенным и твердо установленным способом¹⁹.

Поэтому сельское хозяйство крестьянских дворов должно было быть приспособлено к сельскому хозяйству поместья. То же самое наблюдалось, с более или менее незначительной разницей, в других больших и малых королевских поместьях. Обрисованная здесь картина изображает высшую ступень развития, которую достигло сельское хозяйство в эпоху Каролингов. Это было результатом значительного накопления человеческих и животных рабочих сил в больших поместьях и довольно широко развившегося разделения труда.

Во весь следующий за этим промежуток вплоть до крестьянских войн и даже в следующую за ними эпоху, т.е. в течение более чем тысячи лет, германское сельское хозяйство не обнаружило никаких сколько-нибудь существенных технических успехов. Это поразительный факт, особенно когда мы сопоставим с ним непрерывное и быстрое развитие ремесел в течение тех же самых столетий.

Самый этот факт не подлежит сомнению. «В течение этого долгого периода (от Каролингов до крестьянских войн) сельское хозяйство шагнуло вперед только в отдельных областях и на узко ограниченных территориях», говорит Гольц²⁰. «В общем и целом крестьянское хозяйство и формы земледелия представляют мало утешительную картину, так как они на долгое время застыли на той самой точке, какой они достигли в XIII столетии, да в сущности и в более раннюю эпоху»²¹. На протяжении всех этих столетий сельское хозяйство далеко не обеспечивало человеческое существование. Человек и его труд были еще беззащитны перед стихийными силами природы. «Мы читаем о страшных бурях, все разрушавших на своем пути и уничтожавших целые местечки с сотнями жителей, как это имело место в 899 году в Тюрингии»²². В X столетии в Западной Германии и Саксонии еще происходили землетрясения. В лесах водилась масса медведей и волков, которые в суровые, зимы приходили даже в города, — например, в X столетии они появлялись в Вормсе. Буковые и дубовые леса чередовались с длинными и широкими болотами; часто сами леса росли на болотах, как, например, на берегах Эльбы, на северо-западе и во Фрисландии. Но главным бичем средних веков были частые падежи скота и голодовки, уничтожавшие огромное количество человеческих жизней; сельское хозяйство стояло так низко, что не в состоянии было бороться с ними путем прокормления населения из оставшихся запасов.

Куршман, посвятивший особое исследование голодовкам ранних средних веков (до 1317 года)²³, на основании источников, — конечно, не дающих полных сведений, — устанавливает следующие повальные голодовки от 1100 года: 1099 — 1101, 1124 — 1126, 1145 - 1147, 1150 - 1151, 1195 — 1198, 1225 — 1226, 1315 — 1317. Эти голодовки охватывали не только всю Германию, но простирались и за ее пределы. Кроме этого было много местных голодовок, захватывавших ограниченную область, но не менее ужасных по своим последствиям, чем голодовки общие. Таких местных голодовок Куршман насчитывает в XI столетии не менее 14, в XII столетии 13, в XIII столетии 28. При этом, как уже выше указано, нужно принять в расчет, что сведения о них даются более или менее случайно и; конечно, не выявляют сколько-нибудь полной картины. Результаты их были поистине ужасны. «Колоссальная потеря человеческих жизней», пишет Куршман, «является наиболее видимым результатом каждой голодовки. Дальнейшими и неизбежными последствиями их были эпидемические заболевания, неизменно следовавшие за каждой голодовкой... На улицах, в городах, в полях, в лесах валялись неприбранные трупы. Во все времена и повсюду мы видим одну и ту лее картину. Воздух был полон миазмами разлагающихся трупов, и первая, и пожалуй, единственная задача городских властей заключалась в том, чтобы как-нибудь убрать их. В Дорнике (Турнай) в 1316 году пришлось назначить особых лиц, убиравших трупы и получавших за каждый труп определенную плату. То же самое имело место в Праге в 1282 году. О похоронах умерших не могло быть и речи и их просто на просто сбрасывали в огромные ямы. В Праге, например, было выкопано 8 ям, каждая в 10 локтей в квадрате, вместимостью на 1.000 трупов. Такие же отчеты, хотя и не столь подробные, мы встречаем и относительно других мест». Во время большого голода в 1316 году в одном только Эрфурте в братских могилах около деревни Нойшмидштедт было погребено около 8.000 человек. Эти цифры, конечно, не вполне точные, все же свидетельствуют об огромной смертности. В следующую за описываемой Куршманом эпоху дело обстояло почти так же. По Бюхеру²⁴, от 1326 до 1400 года насчитывали 32 чумных эпидемии, от 1400 до 1500 г. около 40. Крупные эпидемии были почти всегда результатом голодовок. Последствия их Бюхер описывает следующими словами: «Часто в городах в несколько летних месяцев вымирала одна десятая, одна шестая или даже одна четверть всего населения».

Что эти страшные голодовки зависели непосредственно от примитивного состояния сельского хозяйства, из исследований Куршмана выясняется с полной очевидностью. В подавляющем большинстве случаев прямыми причинами этих голодовок были неурожаи²⁵. Если благодаря какой-нибудь неблагоприятной случайности, — бури, градобития и т. д., — случался неурожай, то население оказывалось без пищи; при сколько-нибудь значительных размера бедствия люди были бессильны бороться с ее последствиями и наступал голод. «Поразительно», пишет Куршман, насколько часто долгая снежная зима является предвестником голодовки. В некоторых хрониках голодовка прямо объясняется суровой зимой». Неблагоприятная погода весной и летом вела, конечно, к еще более тяжелым последствиям. И так как не было никаких средств предотвращать или хотя бы смягчать эти явления природы, то, конечно, население оказывалось в случае голодовок совершенно беспомощным. Как показывают приведенные выше даты, голодовка по общему правилу продолжалась 2 — 3 года, то есть до тех пор, пока она не ликвидировалась сама собой. Конец ее наступал или благодаря хорошему урожаю или благодаря тому, что страшная смертность и переселение оставшихся в живых настолько уменьшало население, что далее сравнительно небольшой урожай обеспечивал ому достаточное питание²⁶. Бегство из потрясенных голодом местностей было повсеместным явлением; иногда уже одно это обстоятельство способствовало продлению голодовки на 2-й и 3-й год хотя бы и не случилось нового неурожая²⁷. «Земледелие приходило в полный упадок и часто населением съедались вполне или отчасти даже запасы, заготовленные на семена; хуже всего, однако, было то, что охваченное паникой сельскохозяйственное население бросало землю на произвол судьбы и таким образом приостанавливался самый земледельческий процесс. Источники то и дело указывают, что во время голода пустели бесчисленные крестьянские дворы... Крестьяне бежали, сломя голову, бросая свои жилища, целые деревни оставались пустыми и нищие, отчаявшиеся люди толпами уходили из страны... Типической, постоянно повторяющейся, чертой голодовки было то, что бедняки толпами бродили по стране без плана и без цели, живя только благотворительностью». Здесь перед нами не какое-либо планомерное переселение, а просто бегство от непосредственного бедствия. Часто эти нищенские караваны удалялись на большое расстояние от родных мест, по по большей части они направлялись к ближайшим большим городам или монастырям в надежде найти там пропитание.

Все это указывает на первобытное состояние сельского хозяйства этой эпохи. Только по близости от городов начала проводиться система более интенсивного земледелия. Там, отчасти, отступили от трехполья и начали культивировать технические растения, овощи, виноград, фрукты, достигая при этом некоторых технических успехов. «Местности эти были, однако, территориально очень незначительны по сравнению с общей площадью Германской империи». Гольц приходит поэтому к следующему заключению²⁸: «На большей части имперской территории сельскохозяйственное производство и, в частности, хлебопашество, очень мало изменило свой характер. Можно сказать, что в конце средних веков земледелие вряд ли стояло на сколько-нибудь более высокой ступени, чем та, до которой достигли образцовые крупные хозяйства эпохи Карла Великого».

* * *

В течение столетий, следовавших за эпохой Каролингов, начался тот процесс, который мы уже описывали в первом томе настоящей книги: именно, постепенное распадение и упадок больших помещичьих хозяйств, сопровождаемые хозяйственным и социальным подъемом земледельческого населения, начиная с поселян в собственном смысле этого слова и кончая более зажиточными крестьянами, вроде мельников и тому подобных, превратившимися в самостоятельных землевладельцев. Этот процесс стоит в тесной связи с колонизацией земель, расположенных к востоку от Эльбы и на юго-востоке (Австрия).

Колонизация происходила в течение 3-х столетий приблизительно от 1100 до 1400 года. Еще в 1300 году Эльба считалась восточной границей Германии. В течение этих столетий сравнительно большие массы выселялись из различных частей Германской империи, особенно из Голландии и Прирейнской области, и двигались в занятые славянами земли, расположенные на севере и северо-востоке. Этими переселенцами были заняты современный Гольдштейн, Мекленбург, Бранденбург, Померания, Западная и Восточная Пруссия и Силезия; во всех этих областях переселенцы основали многочисленные деревни и города. Не подлежит сомнению, что благодаря подобной германизации, земли эти были открыты для более высокой культуры, подобно тому, как в течение предыдущих столетий римляне несли высшую культуру в покоренные ими области кельтов, германцев и других народов. Мат уренбрехер²⁹ описывает следующим образом предшествующее колонизации состояние ост-эльбских земель.

«До этой колонизации, жителями страны являлись славяне, медведи и волки, но надо сказать, что медведи и волки составляли самую многочисленную часть обитателей. Славяне никогда не выказывали большого умения по части расчистки леса. В течение всех средних веков им оставался неизвестным тяжелый плуг, который немцы давно позаимствовали от римлян. Они обрабатывали землю только мотыгой и потому самая лучшая и наиболее тяжелая почва оставалась необработанной. Их деревни представляли из себя маленькие, далеко разбросанные друг от друга, лесные поселки. Рыболовство и пчеловодство играли у них более важную роль, чем земледелие. В средние века воск представлял из себя ценный продукт, так как огромное количество его потреблялось католической церковью; мед занимал место сахара; эти-то продукты, а равно меха и шкуры, были главными предметами, которые славяне продавали в вест-эльбских областях. К востоку от Эльбы земля была очень мало заселена и большую часть территории занимали болота и лес. Когда Альбрехт, по прозвищу Медведь, получил Северную Марку (1134 г.), современный ему летописец писал: «Страна эта не имеет населения и вся заросла высоким тростником». Во время путешествия от Гавеля до нынешнего Мекленбурга, приходилось ехать 5 дней через сплошной не расчищенный лес, находившийся на месте теперешнего Пригница. Такую же картину представляла из себя и местность, известная теперь под именем Уккермарк. Люди того времени единогласно жалуются на «пустынный и ужасный лес, отделяющий Померанию от Польши». Нам не вполне известны причины, побуждавшие массы немецких крестьян и горожан переселяться в эту пустынную невозделанную страну. Мауренбрехер пишет следующее: «В это время (около 1150 года) в северо-западной Германии крестьяне изгонялись о своих земель. Крупные помещики были тогда заинтересованы в том, чтобы не раздроблять больше землю на многочисленные мелкие крепостные дворы; они предпочитали пускать на свою землю меньшее число состоятельных крестьян в качестве свободных арендаторов. Это давало им возможность брать больший процент и быстро увеличивать его путем соответственного увеличения арендной платы»³⁰.

Это категорическое утверждение не подтверждается, однако, данными источников. В рассматриваемую нами эпоху, т.е. от 1100 до 1350 года, отношения между помещиком и его крепостными складывались в общем к выгоде крепостных и к невыгоде помещиков. Конечно, нельзя утверждать, что весь крестьянский класс достиг длительного улучшения своего положения. Распадение крупных поместий, большая или меньшая самостоятельность в области землепользования и землевладения, которой добивалось земледельческое население, вызывало как раз большее имущественное неравенство³¹. «Площадь крестьянских участков раздроблялась до полу-гуфы, третьей, четвертой и далее восьмой части гуфы», так что в то гремя можно было встретить чрезвычайно мелкие крестьянские хозяйства. С другой стороны, отчасти вследствие небольших наследственных разделов, отчасти благодаря расчисткам леса, вырастало более крупное землевладение. «Благодаря этому, внутри земледельческого населения стали резче выступать имущие классы: крупные крестьяне, владевшие несколькими лошадьми и несколькими гуфами земли, отделялись от обыкновенных средних крестьян, за которыми следовали в постепенном порядке владельцы небольших участков, владельцы дома с садом и одного — двух моргенов земли и, наконец, безземельные». Безземельный элемент появился уже в то время благодаря распадению крупнопоместного хозяйства. Существовало, «с одной стороны, зажиточное крестьянство, крестьянская аристократия, с другой стороны, масса неимущих мелких земледельцев». Тем не менее, со времени точного установления земельных повинностей в натуре или в деньгах, увеличивавшееся плодородие земли шло на пользу скорее крестьянину, чем помещику и потому в общем и целом «мирная эра императора Барбароссы, затянувшаяся до XIII столетия, была во многих местностях Германской империи эпохой крестьянского благосостояния»³². Поэтому наблюдаемая в это время тяга немецкого крестьянина на восток объясняется скорее причинами, указанными Гольцем³³. По мнению Гольца, нормально происходящий прирост населения вызывал соответствующее повышение производства продуктов питания. Это повышение могло быть достигнуто на той же площади только путем перехода к более интенсивному земледелию. Но так как этот переход требовал тогда изменения всей хозяйственной системы, то земледелец решался на него лишь в том случае, если в его распоряжении не было или было очень мало свежей не распаханной земли. «Пока имеется возможность получить пригодную для обработки землю более или менее по близости, излишнее земледельческое население предпочитает захватить ее и приступить к ее обработке». При таких условиях земледелие можно вести по установленной, давно известной системе и можно заранее знать, какой урожай принесет земля, между тем как результаты новой системы на уже обработанной почве всегда недостоверны и сомнительны, в особенности у народов, столь отставших по части знаний и сельскохозяйственной техники, как германцы этого времени.

Что именно это было причиной, побуждавшей столь многих германских земледельцев переселяться в невозделанные области по ту сторону Эльбы, является только предположением, но предположение это находится в полном соответствии с общим ходом вещей. В то время нигде в Германии не думали о том, чтобы заменить трехпольную систему системой более высокой. Наоборот, в течение многих столетий, — вплоть до начала XIX столетия, — трехполье оставалось обычной и господствующей формой земледелия. В то лее время сильно давало себя знать стремление извлечь из почвы большее количество питательных веществ.

Как мы уже раньше указывали³⁴, при первом расселении распаханная земля разделялась на геванны, известные части которых отводились каждому отдельному поселенцу, так что участки различных дворов были перемешаны друг с другом. Этот древний порядок продолжал действовать до XII и XIII столетий³⁵ и следы его можно заметить еще и посейчас. Отсюда сам собой вытекал принудительный севооборот: «Отдельные геванны примыкали по большей части друг к другу и потому земледелец не мог добраться до своих полос, не переходя или не переезжая полосы своих односельчан. В результате все односельчане, чтобы не мешать друг другу, должны были сеять, пахать и жать в одно и то же время, что в свою очередь было возможно только при культуре одних и тех же злаков. Принудительный севооборот давил на всех с железной необходимостью. Ни один земледелец не был в состоянии по собственному усмотрению вести свое хозяйство и обрабатывать землю так, как ему хотелось».

При более поздних расселениях, начиная с VIII столетия, геванны располагались более крупными участками. В это время уже умели расчищать лес и потому могли обращать под обработку большие лесные площади. Это дало возможность оставлять между геваннами, которых было теперь гораздо меньше, узкие дороги, так что каждый земледелец мог добраться до своей полосы, не переходя через чужие участки. Но все же еще и теперь полосы, принадлежавшие одному двору, были разбросаны по всему полю, что вызывало большую и бесполезную трату времени на переход от одной к другой. С XI столетия это неудобство стали пытаться устранить, при образовании новых деревень, другим расположением дворов. «Улицу располагали вдоль ручья или оврага; на ней строились в известном отдалении друг от друга двор за двором, причем каждому двору отводилась окружающая его земля до средины расстояния, отделявшего его от соседнего двора. Таким образом появлялись длинные и довольно широкие полосы, по большей части выходившие на улицу под прямым углом. За границей полос начинался лес или болото. Каждая из этих полос отмерялась так, чтобы составить одну гуфу... Таким образом возникли деревни, которые удачно прозвали ниточными поселками: дома, отделенные друг от друга одинаковым расстоянием, тянулись одной улицей на протяжении целых часов через долины средней Германии и равнины Бельгии, Голландии и нижнесаксонских областей».

Все эти меры, — увеличение геванны и расположенных в ней земельных участков, прокладывание между участками дорог, наконец, уничтожение самой геванны и замена ее в новых поселениях сплошными туфами, — указывают на стремление к более интенсивному использованию почвы. Однако, при постоянном росте народонаселения и эти меры достигали цели только на сравнительно короткое время. Проходило несколько лет и земли опять оказывалось слишком мало. Штейнгаузен³⁶ пишет: «население увеличивалось благодаря естественному приросту рождений; многочисленные войны и смуты не могли его особенно сильно разредить в низших слоях народа, потому что войска состояли из членов рыцарского класса... У рейнских франков потребность в не расчищенной почве служила, по-видимому, главным мотивом для переселения на восток. В то время деревни были почти не менее многочисленны, чем теперь. Удобную для обработки землю с усердием расчищали светские и духовные поместья; население становилось все более, и более сгущенным и на долю переселявшихся младших сыновей попадала часто совершенно непригодная земля. Вполне понятно, что совершенно не распаханные большие территории востока привлекали к себе большое внимание».

Вероятно, начавшееся переселение на восток не мало способствовало вышеотмеченному хозяйственному и социальному подъему крестьянского населения. Переселявшиеся на восток колонисты, как мы увидим ниже, были поставлены в более хорошие условия, и это вынуждало германских крупных землевладельцев к большей уступчивости. Во всяком случае XIII столетие было для крестьян всей Европы эпохой расцвета³⁷.

Иммиграция германцев в славянские земли по большей части принимала форму военных походов. Овладение Восточной и Западной Пруссией, осуществленное германским рыцарским орденом, было настоящим завоеванием, сопровождающимся кровавыми битвами³⁸. Но часто иммиграция происходила совершенно мирным образом; это было тогда, когда местные владельцы, славянские и немецкие, призывали на свои земли германских крестьян. «Крестьяне были встречены в ост-эльбсках областях с распростертыми объятиями... Славянские и немецкие землевладельцы наперерыв вызывали их к себе. В Мекленбурге, Померании и Силезии владетелями были славянские князья, от которых происходит и современный мекленбургский дом; в восточной Голштинии и Бранденбурге владетелями были немцы, но при заселении земель это не играло никакой роли. И славянские и немецкие землевладельцы одинаково стремились повысить получаемую ими земельную ренту, и потому охотно заменяли славянских крестьян более умелыми саксонцами. Если бы во главе Бранденбургской марки стоял славянский князь, то ход развития этой страны от этого мало бы изменился. Перемена династии имела очень мало значения при организации нового пришлого населения». Так — совершенно правильно — изображает Мауренбрехер³⁹ ход событий. Лампрехт⁴⁰ называет славянского князя Болеслава, жившего во время Фридриха Барбароссы (около 1150 года) действительным основателем немецкой колонизации в Силезии. «Князь Болеслав знаком с более высоким сельским хозяйством Германии, стремившейся к более роскошной жизни и потому нуждавшейся в денежных средствах, пригласил немцев в свои» страну и предложил им расчистить под обработку обширные лесные площади, принадлежащие герцогскому фиску, назначив за пользование землей десятину и добавочную ренту. Одновременно с этим он основал города для немецких граждан». Когда в 1203 г. Болеслав умер, преемником его стал Генрих Бородатый (1202 — 1238), «основатель могущественного Силезского герцогства, весь пропитанный германским духом». Он также приглашал к себе германских колонистов. «Можно поэтому сказать, что германское население Силезии было создано главным образом славянскими князьями».

* * *

Как мы видим, расселение немцев в славянских землях востока и северо-востока было планомерным, намеренно вызванным к жизни движением; в этом отношении оно чрезвычайно резко отличается от более ранних расселений в Германии. Мы видели, что в старой Германии под влиянием столетнего опыта жители старались приспособить распределение и разверстку земли к потребностям прогрессирующей культуры. В колонизованных землях в этом не было необходимости. Там можно было с самого начала разверстать земельные участки так, как это представлялось наиболее целесообразным при достигнутом уже уровне сельского хозяйства. Это приходилось делать волей-неволей, ибо крестьяне из Голландии, Франконии и Саксонии приходили, конечно, лишь в том случае, если им предоставлялись такие выгоды, какими они не пользовались у себя на родине. Даже и у них на родине уже с давних времен нововырощенные гуфы были больше, чем гуфы старой пахотной земли. Иначе и не могло быть, так как такие новые гуфы «расчищенные в зарослях первобытного леса па каменистой и проросшей корнями земле могут лишь в том случае существовать бок-о-бок со старыми гуфами, если они больше этих последних по размерам. Это обстоятельство, важное, конечно, лишь в первые годы нового поселка, позднее, но мере интенсификации обработки, могло бы потерять свое значение; тем не менее новый порядок сохраняется но привычке и дает новому поселению растущее хозяйственное преимущество перед земельной планировкой более старых селений метрополии»⁴¹.

На лесных площадях, пожаловавших для расчистки королем, гуфа достигала особенно больших размеров. Это, так-называемая королевская, гуфа составляла около 47 — 50⁴² гектаров, превосходя в 3 — 4 раза площадь обыкновенной народной гуфы (величина которой варьировала в различных местностях).

Так как уже в старой Германии крупные землевладельцы со временем стали следовать примеру королей и при образовании новых поселений увеличивали площадь гуфы, то понятно, что колонисты, переселявшиеся в первобытные славянские леса, требовали себе самые большие гуфы. Королевская гуфа стала там общим правилом, — тем более, что расселение велось на совершенно деловых основах. Князь или крупный землевладелец, желавший привлечь германских колонистов, заключал договор с агентом (так-называемым локатором), который вел в западных землях пропаганду по современному образцу и вербовал оттуда колонистов в колониальных областях расположение Деревень следовало вышеуказанной системе «ниточных деревень» с одной длинной улицей, примыкающими друг к другу дворами и участками земли, отведенными позади каждого из них. Конечно, при этом занималось и много славянских деревень, жители которых изгонялись. Гуфа равнялась приблизительно 45 гектарам. Локатор получал 2 — 4 гуфы, 2 гуфы отводились церкви, а остальные новым поселенцам. Локатор становился наследственным старостой деревни и крестьяне образовывали сравнительно независимую общину, обеспечивающую им немало привилегий. В течение первых лет, — иногда в течение целых 16 лет, — крестьяне освобождались от повинностей. По истечении этого времени они должны были платить десятину церкви и сравнительно умеренную ренту землевладельцу. Они сохраняли личную свободу; с пожалованной им земли их нельзя было изгнать и она переходила по наследству к их детям. Существовала также наследственная аренда, от которой крестьянин мог отказаться, если он находил себе заместителя. Арендная плата не подлежала повышению, а должна была оставаться одной и той же «на вечные времена», хотя урожай земли, конечно, повышался с годами⁴³. Поселенцы колонизованных стран жили таким образом к благоприятных условиях, оказывавших влияние и на положение крестьянского сословия в коренной Германии. Только со второй половины XIV столетия (прибл. С 1350 г.) приток немецких переселенцев прекратился и как в колонизованных областях, так и в старой Германии судьба крестьянского населения повернула и другую сторону.

Одновременно с постепенно улучшающимся положением крестьянства мы наблюдаем в эти столетия постепенный упадок крупных поместий. Отдельные крупные землевладельцы, конечно, удержались и постепенно превратились во владетельных князей, но большинство не извлекло никакой выгоды из перевода натуральных и личных повинностей на твердо установленную арендную плату. Вначале им казалось выгодным заменить ежегодно колеблющиеся повинности, исчислявшиеся определенной долей урожая, известной фиксированной суммой в продуктах или деньгах, так как это делало их независимыми от урожая и других случайных обстоятельств н гарантировало им определенный ежегодный доход. Но по мере того, как проходили годы, десятилетия и столетия, урожаи повышались, а на веки установленная рента оставалась на одном и том же уровне. Она таким образом представляла из себя непрерывно уменьшавшуюся долю общей доходности владения; благополучие крестьянина возрастало, благополучие землевладельца уменьшалось и часто он совершенно беднел. Этот процесс повлек за собой важные хозяйственные и социальные последствия:

Вначале только незначительная часть крупных землевладельцев сами вели хозяйство. Для большинства из них земля служила лишь источником доходов, которые они тратили на выполнение своих служебных обязанностей перед королем, придворную службу, отправление имперских чиновничьих должностей, наконец, на дипломатические миссии или военную службу. Большинство землевладельцев жили поэтому вдали от собственных поместий и не могли лично участвовать в ведении сельского Хозяйства. Это стояло в полной соответствии с институтом крупного землевладения и с теми первоначальными целями, которые преследовали короли, жалуя землю отдельным лицам.

Хозяйственные успехи, проявленные крупным землевладением, объяснялись пе личным влиянием землевладельца, а были лишь результатом развития, до известной степени вытекавшего из самой природы вещей. Крупные участки, отведенные землевладельцу, требовали для своей обработки соответствующего числа людей; а объединить многих людей для достижения некоторой общей цели; — именно для обеспечения продуктами питания их самих и землевладельца, могла только упорядоченная система управления. Таким образом и возникла та хозяйственная система, которую мы обрисовали в предыдущем томе и которая так повысила производительность сельского хозяйства. Но успехи эти почти никогда не вытекали из сознательных намерений землевладельца, за исключением лишь тех случаев, когда землевладелец был сам сельским хозяином и лично руководил своим поместьем. По общему правилу землевладец стремился только к тому, чтобы извлекать доходы из своего имения и посредством их обеспечить свое общественное положение при дворе, на королевской службе или вообще в высшем обществе того времени.

Теперь эти доходы понизились и крупное землевладение стало приходить в упадок. То же самое наблюдается и по Отношению к более мелкому землевладению, образовавшемуся из пожалований со стороны так-называемых министериальных чиновников и других крупно-поместных чиновников. Большинство мелких землевладельцев, получив собственную землю, бросили сельское хозяйство и занялись деятельностью, считавшейся более почетной. Больше всего привлекала их военная служба. Они вступали в свиту какого-нибудь светского или духовного князя или какого-либо из уцелевших крупных землевладельцев, становились рыцарями и вели соответствующий образа жизни⁴⁴. Основа их существований ускользнула теперь из-под ног и в конце-концов наступило время, когда военная служба являлась единственным источником, дававшим им средства к жизни. Но военная служба тоже не могла удовлетворить их потребности. Далее в эпоху расцвета рыцарства в битвах участвовало очень мало воинов⁴⁵, а теперь эта эпоха расцвета миновала. По мере постепенного уменьшения крупных поместий уменьшалось и число таких землевладельцев, которые могли содержать собственную свиту. Владетельным князьям не хватало рыцарской свиты, ибо они. нуждались в более или менее значительных армиях, составлявшихся из наемников и ландскнехтов. Конечно, среди этих наемников встречались и рыцари, достигавшие часто постов начальников и главнокомандующих. С этими же целями и города брали себе на службу рыцарей. Некоторые из членов рыцарского сословия находили себе прибежище на дипломатической службе и в монастырях. Но все же большинство рыцарей оказывались не у дел. Почему-то лишь очень немногие из них возвратились к сельскому хозяйству. Гольц объясняет это так⁴⁶: «Те рыцари, которые не находили себе места в указанных профессиях, вполне могли бы посвятить свое время и силы ведению хозяйства на своей собственной земле. Это, однако, противоречило всем их склонностям и привычкам. Идти за плугом подобно крестьянину не соответствовало рыцарской чести. Впрочем, многие рыцари, имевшие лишь небольшие владения, волей-неволей обратились бы к этому занятию, если бы эта работа вознаграждала их рыцари, владевшие более крупными поместьями, конечно, чувствовали бы себя удовлетворенными, если бы они стали руководить своим хозяйством. Но рыцарство не вступило на эту дорогу с одной стороны, потому, что такое занятие представлялось им недостойным, а с другой стороны, потому, что оно обещало мало награды за приложенные усилия. Более крупные владельцы рыцарского звания по большей части роздали отдельные участки своих владений крестьянам за определенную плату; менять этот установившийся порядок было невыгодно, а зачастую прямо невозможно. Но даже и на оставшихся у них участках они не могли хозяйствовать по собственному усмотрению. Они были вынуждены пользоваться трудом подвластных им крестьян, которые были обязаны определенным, заранее установленным, образом выполнять почти все или большую часть работ для господского имения, .ведшегося по принятой системе хозяйства. Для собственной инициативы владельца таким образом оставалось очень мало свободы. Если бы рыцари имели склонность к сельскому хозяйству, то они, конечно, оставили бы больше земли для собственной обработки и были бы менее связаны. Но это еще не было осуществлено и было достигнуто значительно позднее».

Все эти обстоятельства привели к довольно быстрому хозяйственному упадку рыцарства, т.е. массы низшего дворянства⁴⁷. Многим рыцарям, если не большинству, не оставалось иных средств к существованию кроме грабежа. «С первых же десятилетий XIII столетия», пишет Густав Фрейтаг⁴⁸, «раздаются повсеместные жалобы на вредное для общества поведение рыцарей. Самые знатные среди них очень часто только потакали этому злу. Тот, кто затевал ссору и вооруженной рукой добивался исполнения своих притязаний, считался поступающим по-рыцарски; при этом всевозможные коварства, нарушение слова, засады, были общим явлением, и тот самый рыцарь, который, экипированный своим господином, изящно выезжал на турнир и красиво танцевал и пировал при дворе своего покровителя, часто жил в своем собственном замке, окруженный разбойниками, и в сумерки выезжал в лес, чтобы подстеречь там путешественников. Часто без всякого предлога, днем, он отправлялся в соседние деревни, поджигал дворы, угонял стада, убивал и калечил жителей». ,

Для правильной оценки этих обвинений не следует, конечно, забывать, что Фрейтаг смотрит на вещи глазами городского бюргера, который чаще всего становился жертвой так-называемых рыцарей-разбойников и потому ненавидел их лютой ненавистью. Отметим здесь только, что большинство историков объясняют происхождение и широкое распространение разбойничьего рыцарства хозяйственным упадком крупного землевладения и полного обнищания дворянства. Ясно поэтому, какой должна была быть рыцарская мораль. Во всяком случае мы должны дать оценку рыцарям-разбойникам не на основании суждений их злейших врагов и попытаемся позднее придти на этот счет к собственным заключениям.

* * *

Суммируя, мы должны еще раз подчеркнуть тот факт, что технический застой сельского хозяйства, развитие которого прекратилось на много столетий, совпал во времени с распадением крупного сельского хозяйства на отдельные мелкие единицы⁴⁹. Существует ли между тем и другим прямая причинная связь, т.е. является ли технический застой следствием перехода к мелкому хозяйству, было бы неуместным рассматривать в данном месте. Этого взгляда придерживаются многие историки. Так, например, Штейнгаузен⁵⁰ пишет: «С упадком крупного сельскохозяйственного производства исчез и тот хороший пример, который оно подавало; пекарни, пивоварни, мельницы, виноградные давильни, богатство инвентаря, хорошие постройки, кладовые для фруктов, — все это, конечно, давало совершенно другую картину производства, чем мелкие хозяйства. И хотя эти привитые крупными хозяйствами заведения отчасти еще оставались в эту эпоху, тем не менее дурные стороны господствовавшего мелкого хозяйства неизбежно давали себя чувствовать. Эти дурные стороны особенно ярко выступали в области скотоводства, разведения лошадей и прежде всего в области овцеводства, столь важного для быстро развивавшейся шерстяной промышленности».

---

¹²См. Введение к первой части настоящей книги, изд. «Книга», Ленинград, 1924.
¹³См. об этом Theodor von der Goltz, Geschihte der deutshen Landwirtschaft, Stutgart, Cotta, 1902 и Карл Бюxep, Ступени сельскохозяйственного развития в книге "Die Entstechung der volks-wirtschaft".
¹⁴См. у Гольца, Bd. I, S. 67 — 77.
¹⁵Goltz, Bd. I, s. 77. — Inama-Sternegg, Deutsche Wirtschafts-geschichte, Bd. I, S. 543 ff,
¹⁶Goltz, Bd. I, S. 108-113.
¹⁷Ср. часть I этой книги, изд. «Книгам, Ленинград, 11)24.
¹⁸Там же.
¹⁹Goltz, Bd. I, S. 113, 114.
²⁰Goltz, Bd. I, S. 119.
²¹Georg Steinhausen,, Geschichte der deutschen Kultur, Leipzig, 1904. S. 313. — Также у Below, Probleme der Wirtschaftsgesohiclite, S. 39.
²²Steinliausen, S, 57 — 58.
²³Fritz Curschmann, Hungersnote im Mittelalter. Leipzig, Teubner. 1900. S. 39. Curschmann, S. 60 II.
²⁴Biichcr, Entstehung tier Volkswirtschaft. II Auff. Bd. I, S. 398.
²⁵Cursсlimann, S. 18 if.3
²⁶Cursehmann, S. 24.
²⁷Cursehmann S. 27, 52, 63, 64.
²⁸Goltz Bd. I, S. 121.
²⁹Мах Маuronbrecher, Die Holienzollern - Legendе, Berlin, lJuchhandlung Vorwarts, Bd. I, S. 30. — Ср. Gustav Freytag, Bilrter aus der deutschen Vergangenheit, новое издание, Leipzig, Hirzcl. 1022, Bd. 1Г, I Teil, S. 155 — 228.
³⁰Mauronbrecher, Bd. I, S. 31. К сожалению, М. нигде не указывает своих источников, так что нельзя проверить сообщаемые им данные. Это является большим недостатком его ценной книги.
³¹К. Kotzsclike, Deutsche Wirtschafts^oscliiclitc bis zum 17 Jahrhundet. Leipzig, Teubner. 1908. S. 109.
³²См. у Вe1оw, Pvoblemc, h. 45: «Повинности крепостных крестьян были в общсГм и делом точно установлены, а личные повинности ограничены. Установленная для данного участка плата переходила, не меняясь, из поколения в поколение. По-этому увеличение урожая шло на пользу главные образом крестьянина».
³³Goltz, Bd. 1, S. 137.
³⁴Часть I настоящего сочинения, изд. Книга, Лнгрд, 1924
³⁵Лампрехт, Немецкая история. Том III, стр. 364 и дальше (есть русский перевод).
³⁶Stein hausen, S. 304. — См. также у Inamа - Stегnеgg. Deutsche Wirtschaftsgeschiclite. Leipzig, Bd. II. 1891 S. 30 — 31.
³⁷Stеinliauаоn, S. 211 und 308. — Lampгeсht, Bd. Ill, S. 59 — 70. — Gо1tz, Bd. 1, S. 157 — 159, 171-186. — Кa ser, Das spate Mittcl alter. (5 Bd. der Wcltgeschichte in geim'invcrstiindl. Darst^llung von L. M. Hartmann). Gotha, Perthes.
³⁸Cm. G. Freytag, Bd. ГГ, 1 Teil. S. 176 — 228. — Hans D‘lj bruclt, Geschiclite der Kriegskunst. Berlin, Stilke. 1907. Bd. Ill, S. 389-397.
³⁹Maurciib госher, Bd. Г, S, 3 J..
⁴⁰Lamprrrht, Deutsche Gescliielite, Bd. Ill, 8. 402," 403, 408. Так же у Stсinhausоd. S. 305
⁴¹S Lamprecht, Bd. Ill, S. 369, 370.
⁴²Так, нanp., в 1140 году граф Адольф II Голштинский послал в старую Германию посольство, чтобы вербовать колонистов в Вагрию (полуостров между Любскскнм и Кильским заливом). «Он послал», рассказывает летописец Гельмольд, «гонцов во все страны, — во Фландрию,. Голландию, Утрехт, Вестфалию и Фрисландию и звал всех, у кого не хватало земли, переселяться к нему со своими семьями. Он обещал дать им в изобилии хорошую, землю, где водится много рыбы и животных и имеется много пастбищ. Очень много людей из разных племен откликнулись на его яов и приехали в Вагрию, к графу Адольфу, с семьями и имуществом, чтобы получить обещанную им землю».
⁴³Laraprcchtf, Bd. III. S. 380. — Go It z, В. I, S. 141-142.- Stоi11liausen, S. 305. — Man rcnbrecher, Bd. I, S. 34 — 35. — G. Frey ta к, Bd. II. Toil I, S. 166. — Kaser, S. 231.
⁴⁴Gо1tz, Bd. I, S. 165. — Вelow, Probleme dor Wirtschaftsgesclii-elite, S. 48.
⁴⁵Hans Delbruck, Gcschichtc der Kriegskimst. 1907. Bd. III. S. 89 — 147, 235 — 322.
⁴⁶Goltz, Bd. I, S. 168.
⁴⁷Lamргeсht, T.1, S. 203 — 210: Bd, IV, S. 107 и след.
⁴⁸G. Freytag, Id. II. I Teil, S. 32. Ср. так же стр. 875 и след.
⁴⁹Читатель должен, конечно, иметь в виду, что крупное хозяйство мы понимаем здесь не в современном смысле этого слова. Ср. часть I настоящего сочинения, изд. «Книга» Ленинград, 1924. Георг фон-Белов в своей книге Probleme der Wirtscliaftsgeschielite. 1920. S. 33 пишет: «Большие владения этого времени не представляют из себя латифундий, обрабатываемых рабами. Большое владение в большинстве случаев используется для того, чтобы передать крестьянам отдельные участки, за которые они платят повинностями и личпым трудом. Личный труд используется в. довольно скромных размерах... Потому что собственное хозяйство круппого владельца не играет большой роли. Крупное землевладение того времени является владением землей, а не владением поместьем, как это имело место на востоке Германии на протяжении последних столетий... Разннца между этими двумя типами заключается в том, что помещик ведет собственное хозяйство иа большой площади и потому требует от зависящих от него крестьян многочисленных личпых повинностей и следовательно ценит больше личную службу, чем имущественные платежи; между тем как землевладелец имеет небольшое собственное хозяйство, мало нуждается в личной службе и следовательно больше ценит имущественные повинности, чем личную службу. Благодаря этому при системе крупного землевладения зависящие от владельца крестьяне чувствуют себя свободнее, чем при системе крупных поместий. Будучи менее связанными трудовыми повинностями, они применяют свои силы к собственному хозяйству. Крупное землевладение лишено той внутренней самозаключенности, которую мы встречаем в крупном иоместьн и потому как землевладелец, так и зависящий от него крестьянин являются предпринимателями. Утверждение Белова относительно сравнительной легкости трудовой повинности прн крупном землевладении стоит, однако, в противоречии с указаниями других исследователей.
⁵⁰Stеinhausen, S. 312-313.
<<Назад   Вперёд>>  
Просмотров: 6470