Глава III. Брак и семья. — Общественный строй. — Политическое устройство. — Судопроизводство. — Военное дело в первобытное время.
|
загрузка...
|
Об общественном устройстве, о социальной группировке германцев в первобытное время известно не очень много. Обыкновенно, такие примитивные народы в основе своих отношений имеют родственные связи. Другого разделения, например, в зависимости от местожительства или занятия, не могло даже существовать, так как постоянного местожительства не было, а занятие у всех было почти одно и то же. И потому германцы не делились на какие-нибудь территориальные или профессиональные общины; германец являлся лишь членом родовой группы, в недрах которой он родился, семьи. Она и являлась основанием социальной группировки.
Во все исторически известные нам времена германская семья имела ту же форму, что и ныне: парный брак на основе патриархального права. Однако, встречаются и остатки многоженства, и притом еще много столетий спустя, до самого Карла Великого, но лишь в виде исключения и лишь у князей. Тацит даже особенно подчеркивает, что германцы отличаются от почти всех других народов строгим однобрачием: "Они почти единственные варвары, которые удовлетворяются одной женой". И если затем Тацит в связи с этим поет длинную хвалебную песнь по доводу чистоты нравов германцев (в особенности в гл. 19), то нельзя забывать, что он совсем не заботился о том, чтобы оставить потомству исторически верную картину, а писал для своих современников. И целью его было показать им зеркало, подвергнуть бичеванию их пороки. И при этом он несомненно сильно преувеличивал и приписывал германцам всяческие добродетели, являвшиеся полной противоположностью тех пороков, какие были обычными у знатных римлян его времени. Как иначе можно объяснить, что он особенно подчеркивает, что германская женщина "не испорчена развращением чувств от театральных представлений" (среди первобытных лесов и болот севера!), или говорит: "ибо там, конечно, никто не относится легкомысленно к этому пороку (имеется в виду супружеская неверность). Случаи соблазнения здесь не называют духом времени". Немногого поэтому стоит то, что Тацит рассказывает о чистоте нравов германцев, и историческое исследование в настоящее время единодушно сходится на том, что у германцев, как и у большинства варваров на известной ступени культурного развития, брак был чисто торговой сделкой: мужчина покупал жену у ее отца или у ее родных"6.
Не существует полной ясности насчет того, как из отдельных семей составлялся весь народ, все племя, как целое. Исследователи называют "родом" общую совокупность связанных кровным родством семейств. Но наряду с этим говорится также и о "сотне", которая равным образом представляла собою, по-видимому, совокупность около сотни семей, связанных кровным родством. При этом не следует эту цифру сто принимать в строго математическом смысле. Народы на такой низкой ступени культурного развития не имеют еще ясного представления о более крупных числах; "сотня" означает для них приблизительно то же самое, что значит для нас неопределенное выражение «десятки тысяч". Выражение это употребляют тогда, когда хотят указать на очень большое число, какое, однако, не знают точно, вместо того, чтобы сказать: "очень много". Неясно, в каком отношении могли находиться друг к другу род и сотня. Согласно Лампрехту, род был союзом всех связанных прямым кровным родством семейств, тогда как сотня являлась "преимущественно военной группой в 100 — 120 семейных хозяйств одного или почти всегда многих родов". "Некоторое количество сотен составляли, наконец, в своей совокупности народ". Однако, Ламперхт произвольнее всех исследователей толкует источники и даже часто делает к ним добавления, чтобы подкрепить свою точку зрения. Так, например, в только-что приведенном месте Он прибавляет слова: "в среднем наверно несколько десятков", для чего источники не дают ни малейших оснований. Но, к сожалению, другие исследователи не дают нам большего. Штейнгаузен, отличающийся педантично точным толкованием источников, говорит о "сотнях, связанных чисто личными (а не родовыми) узами" и полагает, что они могли иметь военное происхождение. Мы этого таким образом не знаем. Все исследователи единодушны только в том, что у германцев того времени племена, народности, одним словом, все социальные группировки представляли собою лишь весьма свободные образования, которые легко распадались. Как говорит Штейнгаузен, "государственные образования произвольно возникают у германцев; так же легко они распадались и раздроблялись снова на первоначальные семьи. Под влиянием нужды в семье, из алчности, вследствие внутренних раздоров, от них отделялись отдельные части, учреждали новые государства или соединялись с частями других, иногда совершенно чуждых племен". Совершенно так же, описывает этот процесс Лампрехт и другие исследователи. Все сказанное до сих нор относится только к свободным. Haряду с последним существовали также и несвободные, относительно которых мы знаем гораздо меньше. С достоверностью неизвестно точно также их происхождение. Ибо указание Тацита о страсти германцев к игре, которая будто бы заходила так далеко, что они проигрывали даже свою свободу, может относиться, даже если оно соответствует действительности, самое большее к немногим исключительным случаям, но не может объяснить возникновения целого класса несвободных. Вообще же признается, что эти несвободные состояли или из покоренных первоначальных жителе и страны или военнопленных, таким образом во всяком случае из чуждых племени элементов, которые не имеют значения для социального строения народа, ибо последнее покоилось всецело на родстве.
Среди свободных нельзя заметить сколько-нибудь крупных сословных различий. Среди них, невидимому, существовало полное равенство в образе жизни, социальном положении и в отношении политических прав. Правда, существовал вождь, существовал даже титул "герцога" и "короля”; но под этими словами не следует представлять себе чего-нибудь больше современного слова "предводитель"7. Вождь избирался собранием всех членов племени; главнейшей его обязанностью было предводительство на войне, что опять-таки означало лишь то, что он должен был идти на врага впереди всех. Германцы еще не знали иного военного искусства, иной тактики, кроме возможно более стремительного натиска на врага. Отсюда и название "князь" (фюрст), что первоначально обозначало лишь "передний". В социальном отношении вождь, как на войне, так и в мирное время, едва заметно выделялся из среды остальных свободных. В мирное время на вожде лежало главным образом руководство и председательство в судебных заседаниях. Однако, он отнюдь не являлся судьёй, он не выносил приговора, последнее делало все окружающее его собрание членов народа.
"Он пользовался такой властью не в силу собственного права; народное собрание или собрание сотни стояло за ним, оно избрало его, оно было источником его полномочий, оно контролировало применение их". (Лампрехт).
Штейнгаузен тоже в качестве важнейшего общественного органа указывает "суверенную народную общину, которая состояла из всех способных носить оружие свободных, которая таким образом, будучи в сборе, соответствовала войску, но вместе с тем объединяла всех свободных для обсуждения общественных дел и для суда".
Согласно сказанному, мы должны поэтому рассматривать народ (племя) германского первобытного времени, как совокупность свободных и равных, причем в этом обществе уже начинает становиться заметным зародыш социальных различий, выражающихся в том обстоятельстве, что вождями, герцогами и королями обыкновенно выбирались всегда лишь члены одних и тех же семей. Это является действительной привилегией таких семей; однако, благодаря ничтожности самой королевской власти, она в первобытное время имела очень мало значения.
Но с положением вождя была связана еще другая привилегия, которая должна была приобрести значение в последующие века: вождю давалась свита из всадников. Она состояла из молодых людей, которые добровольно предлагали себя для такой службы, и образовала его охрану, которая обязана была ему ненарушимой верностью как на войне, так и в мирное время.
Вообще же, как уже упомянуто, вся фактическая, политическая и военная власть и сила находилась в руках народного собрания. Оно выбирало вождей всякого рода, т.-е. короля или герцога для всего племени в целом, так и вождей отдельных сотен. Оно производило, под председательством вождя, судебное разбирательство, оно выносило приговор; оно решало вопросы воины и мира, равно как и все остальные общественные дела. Однако, отдельные сотни имели Свои особые народные собрания, которым преимущественно были подсудны более мелкие проступки. О процедуре самих народных собраний Тацит рассказывает: "если не понравится какое-нибудь предложение, оно отвергается ропотом, если оно встречает одобрение, участники бряцают своим оружием. Этот шум оружия является самым почетным свидетельством одобрения”. Другой высшей власти — если можно так выразиться — кроме народного собрания, германец не знал.
6Лампрехт, Германская история, т. I, стр. 140. — Штейнгаузен, Германская культура в первобытное время, стр. 96 и сл. — А. Штрекфусс, Германский народ, стр. 16.
7Слово "кониг" (король), по древнегермански: кунинг, хунинг, хунн обозначало первоначально предводителя сотни, следовательно точно соответствовало римскому центуриону.
<<Назад Вперёд>>
Просмотров: 4790